Артания - Юрий Никитин

Некоторых узнавал даже по походке: не спутаешь поступь всадника, что проводит целые дни в седле, с походкой человека, что неделями не покидает скачущее по волнам судно! Особенно отличались военачальники, прибывшие с горных застав. Яркое солнце и блистающий снег покрывают кожу особым темным цветом, эти люди даже щурятся сильнее, чем степняки, привыкшие всматриваться в движущиеся точки на самом стыке земли и хрустального небосвода.

Высокие стены уходили в полутьму. Придон знал, что на купол лучше смотреть снаружи, когда он блещет под солнцем, как остроконечная гора, потому сейчас ни разу не взглянул вверх… А там, в полутьме, вокруг всего зала тянулась терраса, с которой так удобно наблюдать за гостями. Сейчас там остановилась Иргильда, с нею красавец Горасвильд, старый однорукий маг по имени Барвник, несколько придворных. Все рассматривали застывшую в красивой картинной позе блестящую, как бронзовая статуя, фигуру артанина.

Сверху он казался еще шире в плечах, массивнее. Хорошо было видно за его спиной боевой топор, который не сумели отобрать при входе, и странно мерцающие ножны.

Старый маг сказал потрясенно:

– Он добыл… Он добыл! Я чувствую странную непонятную мощь… Ножны меча Хорса, кто бы мог подумать!

Иргильда быстро взглянула на Горасвильда. Тот помедлил, кивнул:

– Да-да. Чувствуются силы, которых мы пока еще не знаем… полностью. Но это пока что…

Иргильда поморщилась, придворные смотрят чересчур восторженно, сказала сухо:

– Хотя этот дикарь добыл для нас ножны меча бога Хорса, однако сам остался дикарем. Мне кажется, наш дорогой Тулей к нему слишком снисходителен… А его безумная любовь к нашей единственной дочери – просто нерассуждающая животная страсть. Другое дело – князь Терпуг. Вот он любит Итанию верно и нежно!

Старый маг поморщился.

– Это тот, который струсил при переходе через горы? Потом трясся во время нападения разбойников на караван, а здесь белеет как полотно, едва только увидит этого варвара?

Голос Иргильды стал сухим и неприятным:

– А это вы к чему?

– Трус вообще не способен проявить любовь, – объяснил Барвник. – Тем более – верную и нежную! Вообще любовь может зародиться только в отважном сердце. Уж простите, но такова особенность любви.

На террасе наступила долгая тишина. Барвник видел, как у многих на лбу пошли морщины, взгляды стали отсутствующими, брови от усилий осмыслить сдвинулись с такой силой, что от столкновения поблескивают короткие злые искорки. Похоже, придворные пытаются понять, переварить, уложить среди своих знаний, примерить эту новую истину к себе, своим близким и даже к соседям.

Иргильда громко фыркнула.

– Вы что-то путаете! Любовь – это одно, а пробивание лбом стен – другое.

Горасвильд тихонько зааплодировал, наклонился к повелительнице и что-то шепнул. Она довольно улыбнулась.

– Ему просто повезло, – объявила она.

– Во всяком случае, – обронил старый маг, – ножны у него за плечами.

– Случайность! Барвник сказал суховато:

– Простите, Ваше Величество, мне надо идти. Но я знаю твердо, что любовь, которая отступает перед препятствиями, – не любовь.

Иргильда обронила небрежно:

– Пусть даже так. Не так важно, в самом ли деле князь Терпуг любит Итанию… верно и нежно. Важнее то, что он князь из Вантита!

Придон медленно двигался через зал. Перед ним расступались, а те, кто находился далеко, вытягивали шею, стараясь рассмотреть его получше.

Их взгляды его не трогали, но вдруг он ощутил словно дуновение холодного ветра. На него с удивлением и ненавистью смотрел высокий и, похоже, очень сильный человек. Под легкой рубашкой поблескивает кольчуга, Придон хорошо рассмотрел ее через небрежно расстегнутый ворот. Шея незнакомца широка, как ствол дуба, в плечах хорош, во всем теле чувствуется сила.

Уловив, что Придон его заметил, незнакомец повернулся к другому гостю, что-то сказал. Тот коротко взглянул на Придона, кивнул. Плечом к плечу ушли в дальний конец зала, там затерялись. Придон поймал за плечо пробегающего мимо слугу.

– Стой!.. Ты, рыло, ответствуй. Всех здесь знаешь? Слуга испуганно пролепетал:

– Что вы, господин!.. Здесь столько гостей, кто же их всех упомнит. Да и меняются постоянно.

– Ага, – сказал Придон. – Ладно. Ну, а знатных ты помнишь?

– Да здесь все знатные!

– Ну, знатный знатному рознь, – рыкнул Придон. – Вон тот высокий, у него еще кольчуга под рубашкой… Его знаешь?

Слуга удивился:

– Обижаете, господин. Его каждый знает. Это же сам Янкерд!

Придону почудился в самом имени звон боевых труб и лязг железа. Даже словно бы снова в воздухе повеяло недобрым холодом.

– Янкерд, – повторил он, – Янкерд, говоришь.

– Янкерд, – повторил слуга. – Он самый!

– Все понятно, – сказал Придон. – Но только непонятно, кто такой этот Янкерд. И чем он известен. И что он вообще такое.

Слуга раскрыл рот. Придон смотрел прямо в глаза, наконец до сознания слуги дошло, что есть такие дикие земли, где не слышали о великом Янкерде. Он даже выпрямился, когда сказал уважительно:

– Это же князь из рода потомственных беров, он властелин земель, что граничат с самой Славией!.. Потому у него самое большое войско! А сам он побеждает во всех турнирах. А впервые прославился, когда привез голову Оранжевого Дива и бросил под ноги тцару.

Придон пожал плечами.

– Наверное, у вас тут дивы мелковаты.

– Что вы, господин!

– Ладно, беги, – разрешил Придон. – Больше ничего о нем не знаешь?

Слуга отступил, потер плечо, морщась от сильных пальцев артанина, сказал почтительно:

– Да что там… Потом все узнаем. Ведь он жених нашей Итании Прекрасной.

Придон ощутил удар в живот. Слуга уже исчез, а дыхание не возвращалось, в глазах потемнело.

Часть вторая

Глава 1

Женщины бросали испуганно-похотливые взгляды. Одна еще при первой встрече украдкой от бредущего рядом мужа открыла грудь, заговорщицки улыбнулась, а когда пришли, с другого конца зала обернулась и сделала приглашающий жест.

За ним никто не приходил, словно о нем забыли вовсе. За это время к его виду чуть привыкли и уже не шарахались с испуганными криками. То одна красотка, то другая начинали, осмелев, кокетничать, показывали то обнаженные ноги, то груди. Одна и вовсе ухитрилась продемонстрировать сочные и вздутые, словно взбитые подушки, молочно-белые ягодицы.

Молодой бер, в окружении таких же разряженных хлыщей, что-то рассказывал, сам похохатывал, бурно жестикулировал. Остальные посмеивались сдержанно, посматривали по сторонам, кланялись более знатным, брезгливо отворачивались от людей ниже по положению.