Шанс? Параллельный переход - Василий Кононюк

И еще одна немаловажная деталь. Ценят казаки синюю птицу. Жизнь на острие клинка быстро учит: будь ты Геркулес, имей ты самый лучший доспех, а без синей птицы все это не стоит и ломаного медяка. Поэтому простит казак и атаману, и товарищу характер тяжелый, зубоскальство, придирки по службе, если видит, что ухватил тот за хвост синюю птицу удачи и не рвется та из его рук. Потому что в походе удача — это высшая ценность. Самые продуманные планы разбивались из-за глупой неудачи, и самые большие авантюры сбываются, если с тобой синяя птица. Поэтому так чувствительны в этом вопросе казаки, и зримое доказательство удачливости значит для них гораздо больше, чем любое обоснование и логическое построение самых правдоподобных планов.

Предупредив Остапа о завтрашнем походе, направился домой показать наш исхудавший организм родичам. Вызвал Богдана и попросил подольше и поживописней рассказывать матери о наших приключениях, чтобы на меня у нее уже сил не осталось. Богдан отодвинул меня на задний план, но восприятия внешнего мира не отрезал, чтобы я все видел и слышал, — но и в кинотеатре можно поспать, не вникая и не уделяя внимания событиям, происходящим на экране. Этим я и занимался, пока неугомонный Богдан о чем-то трещал матери, а та крутила его во все стороны, как на примерке у портного. Но дошла очередь и до меня. Тут взгляд сразу похолодел. Надо бы как-то намекнуть матери, что я не невестка и сына у нее не отбираю.

— Выходит, что знает уже Мотря про тебя, Владимир Васильевич. А ведь я же просила тебя: будь осторожней, пойдет поголос по селу — ни тебе, ни Богдану того не надо.

У женщин есть одна потрясающая особенность, которая не перестает удивлять меня всю мою сознательную жизнь. Будь ты золотой, будь ты серебряный — настоящая женщина всегда найдет, к чему прицепиться. Долго думал над этим, и единственное, что приходит в голову, — это генетически заданная программа по совершенствованию окружающего мира. Поскольку мужчина в нем самый несовершенный объект, он сполна получает и внимания, и усилий, направленных на улучшение этого объекта и его духовного роста за пределы возможного.

— Мать, она все знала, еще когда Богдана яйцом откатывала. Ни ты, ни я про то не знали, а она уже знала, что будет две души в одном теле. И видела она таких, как мы, достаточно, сама мне рассказывала. Так что зря ты меня попрекаешь, ничего нового она не выведала.

— А как ты Богдана лечить будешь, тебя не выспрашивала?

— Нет, так откуда бы она то узнала?

— А кто ее знает… Только от нее ничего на сердце не спрячешь: все сразу видит, словно мысли твои слышит, а может, и слышит, разное про нее говорят… Тогда мне скажи, как ты Богдана лечить будешь: опасно ли это? Может, лучше оставить все как есть…

Мы очень редко на самом деле разговариваем с женщинами. Чаще всего мы их слушаем или делаем вид, что слушаем, часто молча выполняем, чего от нас хотят. Или говорим им комплименты, хвалим за все на свете, за то, что они сделали или думают сделать, а особенно за то, чего они не сделали, да и не надо…

Но в те редкие моменты, когда ты действительно разговариваешь с женщиной, ты не перестаешь удивляться, с каким мастерством они перескакивают с одной темы на другую, как легко и непринужденно закручивается вязь разговора в немыслимые кружева, и как быстро ты перестаешь понимать, о чем вообще был этот разговор.

— Э… Как бы это тебе так объяснить, чтобы без мата…

— Так можешь и с матом, нашел чем удивить. У вас, мужиков, без него и два слова вместе не сойдутся, — сразу среагировала мать. Хорошая реакция, это у нас семейное.

— Ты не воспринимай все так буквально, это у меня просто присказка такая: когда не знаю, что сказать, я думаю, как тебе все рассказать, чтобы ты поняла…

— А так и говори, как есть, — чай, не дура, разберу, что к чему. Только слов мудреных поменьше говори.

— Ну, тут уж как получится, извиняй: чего не поймешь, спрашивать будешь. Первым делом должны вы мне рассказать, как дело было, где Богдан был, когда резня у вас в усадьбе началась, что он видел и кто его в дом забрал. Потом поехать нам туда надо, хорошо было бы, чтобы и ты поехала, на месте все показала и рассказала, да не знаю, отпустит ли тебя батя.

— А я его и спрашивать не буду. Поживут у нас Оксана со Степаном, приглянут за ним, пока нас не будет. — Мать все проблемы решала быстро и эффективно, в наше время она бы преподавала кризис-менеджмент.

— Ну и казаков с собой взять надо. Дорога дальняя, люди злые обидеть нас могут, надо подмогу взять, вдвоем много не навоюем. Ну а если казаков с собой брать, то придется зарезать кого-то. Кто в такую даль захочет ехать просто так. А если зарезать кого-то надо — другое дело, каждый помочь захочет. Так что обмозговать все добре придется: куда ехать, как ехать, кого зарезать, сколько народу нужно. Даст Бог, целое там все стоит в вашей усадьбе, как и было. В чем наша задача? Поставить Богдана там, где он тогда стоял, пять лет назад, чтобы он вспомнил все. Называют это «конфронтация с местом события». Беда в том, что Богдан о том помнить не хочет, живет тем, что он раньше знал, и ведет себя так, как он себя раньше вел. Как будто не было того дня, не видел он той крови и тех, кого убивали. Так и живет маленьким, этот день для него не наступает, значит, и помнить нечего. Вот когда он вспомнит все, переживет этот день, так сразу и взрослеть начнет.

— А откуда ты это знаешь?

— Вот тут ты крепко попалась, мать. Хороший вопрос задала. Слушай внимательно. Знаю я это от верблюда. Есть у меня верблюд знакомый, все мне рассказывает.

— Я погляжу, ты, Владимир Васильевич, не старше мово Богдана будешь. Тоже такой дурнык. То-то вам вдвоем так добре.

— Вот не надо сына обижать, дай лучше покушать. Видишь, как мы исхудали. Нам нужно много и часто питаться.

— Так нет пока ничего, не готово еще.

— Так говори, чем тебе помочь, не стой без дела, а то исхудаем тут еще хуже, чем у Мотри. На тебе, мать, три золотых, ты говорила, еще атаману вы должны, так отдашь. А то у сына полная торба золота, а родичи в долгах. Не дело это.

— Да не надо, мы сами отдадим…

— Бери-бери, не церемонься, как девка незасватанная. Если от чистого сердца подарок, его отвергать нельзя. На вот еще мешок с монетами, спрячь в хате, а то носить сил нет, пояс отрывает.

С утра, надев кольчугу и пристроив клинки, в полном вооружении, с заводным конем, направился к дому атамана. Остап как раз подъезжал, Иллар с Давидом открывали ворота и выводили коней. Выехав из села, мы направились в лес, к чумацкой дороге. На мой вопрос, почему не едем вдоль реки — так ведь ближе будет до того места, что нам нужно, — старшие товарищи объяснили, что вдоль реки натоптанных тропинок мало, туда только на охоту ездят. Поэтому шагом придется ехать, чтобы кони ноги не поломали.

Столько аналогий с нашей жизнью, что иногда страшно становится. Ведь у нас то же самое. Лучше сделать крюк на автомобиле по хорошей дороге, чем напрямик ехать по плохой. Раздумывая над этими странными аналогиями, не заметил, как мы выскочили из леса на дорогу и ходкой рысью направились вниз по течению Днепра.

Через пару часов дорога уперлась в нашу речку недалеко от места, где она впадает в Днепр. Перейдя ее вброд, мы оказались на границе лесостепи. Дальше раскинулись широкие холмистые поля с небольшими балками, поросшими кустарником и ивняком. К тому месту, которое я искал, не было особо высоких требований. Что-то похожее встречалось практически через каждые два-три километра пути. Но хотелось отъехать подальше от реки. На то были свои, весьма серьезные причины. Часа через два или два с половиной мы наткнулись на место, идеально отвечающее всем умозрительным требованиям, которые я перед ним ставил. Выехав на холм, с которого можно было наблюдать все окрестности, начал объяснять, что задумал святой Илья.

— Смотрите, казаки, вот это место показывал мне святой Илья во сне. Тут татары, как через Днепр переправятся, еще малыми отрядами, родами идут. Кому охота чужой пылью дышать? Отряды двадцать — тридцать сабель. Редко когда больше. Тут они ничего не боятся. Степь кругом, негде спрятаться, да и отряды татарские один за другим едут. Отсюда далеко дорогу видно, ровно она идет, а здесь чуток сворачивает меж двух холмов. И хоть пологие холмы, а этот кусок дороги между ними, не видно ни спереди, ни сзади. Теперь смотрите: вон на том склоне мало того что трава высокая, нетоптаная, еще и кусты колючие растут. А на этом нет. Но то мы поправим. Возьму с собой пару хлопцев, и мы половину кустов за полдня сюда пересадим. Если мы в той траве и кустах посадим казаков с луками и самострелами в халамыдах, никто их там вовек не найдет. Дальше делаем так: тут, на холме, дозорный сидит. Если видит, что за отрядом татарским нет близко никого, он нам знак подает. С двух сторон дороги садим по полтора десятка с самострелами и три-четыре лучника. Как татары за холм завернули, с двух сторон с самострелов их побить — кто в седле остался, лучники с двух сторон добьют. А вон из той балки в конце холма два десятка конных навстречу выпустим: если найдется-таки молодец, которого стрелы не взяли, казаки на пики подымут. Потом нужно быстро коней сгуртовать, чтобы не разбежались, мертвых погрузить — и это все добро в степь угнать, там балку побольше найти, где мертвых прикопать и добычу грузить. Так за день, если Бог поможет, три-четыре, а то и пять отрядов татарских покрошить можно.