Белая Роза. Игра теней - Глен Кук

— Идиоты, — пробормотала Госпожа, — Я окружена идиотами. Даже Дерево это дебильное.

Объяснять она не стала. Вмешиваться — тоже.

По пути домой я высматривал следы Гоблина и Одноглазого. Ничего не нашел. В казармах их не было. Само собой. Не успели бы они вернуться на снегоступах. Но когда колдуны не вернулись и часом позже, я уже с трудом мог сосредоточиться на оживлении Боманца.

Процесс начался горячими ваннами — чтобы прогреть и очистить его плоть. Предварительных этапов я не видел — Госпожа держала меня при себе и не заглядывала туда, пока Взятые не объявили, что все готово к заключительному пробуждению. Оказалось совсем не впечатляюще. Госпожа сделала над Боманцем — изрядно побитым молью — несколько пассов и произнесла пару слов на непонятном мне языке.

Почему это колдуны всегда используют непонятные языки? Даже Гоблин с Одноглазым. Оба признавались мне, что не понимают наречия, употребляемого соперником. Может, они их придумывают?

Но ее заклинание сработало. Старая развалина вернулась к жизни и с мрачным упорством попыталась продвинуться вперед, будто сражаясь с жестоким ветром. Он прошел три шага, прежде чем понял, что ветра нет.

Он замер. Медленно обернулся — на лице его отразилось отчаяние. Взгляд его уперся в Госпожу. Прошла пара минут, прежде чем он осмотрел вначале всех нас, а потом комнату.

— Объясняй, Костоправ.

— А он говорит…

— Форсбергский не изменился.

Я повернулся к Боманцу — к ожившей легенде.

— Меня зовут Костоправ. Род занятий — армейский лекарь. Ты — Боманц…

— Его зовут Сет Мел, Костоправ. Давай установим это сразу.

— Ты — Боманц, чье истинное имя, возможно, Сет Мел, колдун из Весла. С тех пор как ты попытался связаться с Госпожой, прошло почти сто лет.

— Расскажи ему все. — Госпожа пользовалась диалектом Самоцветных городов, вряд ли знакомым Боманцу.

Я говорил, пока не охрип. О взлете империи Госпожи. Об угрозе поражения и победе при Чарах. Об угрозе поражения и победе при Арче. И об угрозе нынешней. Колдун за все это время не промолвил ни словечка. Порой в нем проглядывал описанный в рассказе толстый, почти раболепствующий лавочник.

Первыми его словами были:

— Значит, я не совсем потерпел неудачу, — Он повернулся к Госпоже: — И тебя оскверняет свет, не-Ардат. — И снова повернувшись ко мне: — Отведешь меня к вашей Белой Розе. Когда я поем.

Госпожа ни единым словом не одернула его.

Ел он как толстый мелкий лавочник.

Госпожа лично помогла мне натянуть мокрый тулуп.

— И не мешкай, — предостерегла она.

Стоило нам выйти за порог, как Боманц словно бы сжался.

— Я слишком стар, — произнес он, — Не позволяй моим выходкам обмануть тебя. Когда играешь с теми, кто сильнее тебя, приходится прикидываться. Что мне еще осталось? Сто лет… и меньше недели, чтобы обелить себя. Как мне успеть что-то сделать? Единственное знакомое лицо — это Госпожа.

— Почему ты думал, что ее имя Ардат? Почему не другая из сестер?

— А их было несколько?

— Четыре. — Я перечислил. — По твоим бумагам мы установили, что Доротея — это Душелов…

— Моим бумагам?

— Так называемым. Они посвящены большей частью тому, как ты пробудил Госпожу. До последних дней предполагалось, что собрал их ты, а твоя жена унесла их из города, думая, что ты погиб.

— Надо будет разобраться. Не собирал я никаких бумаг. И не писал. У меня не было ничего, кроме карты Курганья.

— Карту я хорошо помню.

— Я должен увидеть эти бумаги. Но сначала — Белую Розу. Расскажи мне о Госпоже.

Мне трудно было следить за его мыслями — слишком они петляли, расплескивая идеи.

— А что о Госпоже?

— Между вами заметно напряжение. Враги — и одновременно друзья. Или любовники, и одновременно враги? В общем, противники, хорошо знающие друг друга и глубоко уважающие. Если ты уважаешь ее, тому есть причина. Истинное зло уважать невозможно. Оно и само себя-то не уважает.

О-хо. А он прав. Я действительно уважаю ее. Так что я рассказал ему кое-что. Не сразу заметив, что тема у меня была одна — что Госпожа осквернена светом.

— Она очень пыталась быть злодейкой. Но в столкновении с истинной тьмой — той, что под курганом, — проявляется ее слабость.

— Нам почти так же нелегко погасить в себе свет, как победить тьму. Властелин рождается раз в сто поколений. Прочие же, вроде Взятых, — только подделки.

— Ты сможешь выстоять против Госпожи?

— Вряд ли. Подозреваю, что мне уготовано стать одним из Взятых, когда она выкроит время. — Старик, как кот, всегда приземлялся на ноги. — Боги! — Он споткнулся. — Однако она сильна!

— Кто?

— Твоя Душечка. Невероятное поглощение. Я беспомощен как младенец.

В «Синелох» мы забирались через окно второго этажа — столько насыпало снега.

Одноглазый, Гоблин и Молчун сидели с Душечкой в общем зале. Неразлучную парочку изрядно потрепало.

— Ну-ну, — заметил я. — Выбрались, значит. А я думал, пес Жабодав вами закусит.

— Никаких сложностей, — отмахнулся Одноглазый. — Мы…

— Что значит «мы»? — возмутился Гоблин. — С тебя толку было как от кабаньих сосков. Молчун…

— Заткнись. Это Боманц. Он хочет поговорить с Душечкой.

— Тот Боманц? — пискнул Гоблин.

— Тот самый.

Весь разговор уложился в три вопроса. Вела разговор Душечка, а как только колдун это понял, он тихонько свернул беседу.

— Следующий шаг, — сказал он мне. — Я должен прочесть якобы автобиографию.

— Так ее писал не ты?

— Нет. Если только память мне совсем не отказывает.

В бараки мы возвращались в молчании. Боманц пребывал в задумчивости. После первой встречи с Душечкой это в порядке вещей. Это для нас, тех, кто с самого начала ее знал, она Душечка.

Боманц продрался сквозь манускрипт, по временам уточняя перевод некоторых абзацев. Он не знал ючителле.

— Так это не твоих рук дело?

— Нет, Но главным рассказчиком послужила моя жена. Вопрос. Выследили ли девчонку, Проныру?

— Нет.

— А надо бы. Она единственная из оставшихся в живых, кто имеет значение.

— Я передам Госпоже. Но сейчас не время. Через пару дней тут будет сущий ад.

Интересно, посадил ли Следопыт свой саженец? Хотя что толку, если Великая Скорбная смоет курган. Храбро, Следопыт, но очень глупо.

Однако последствия его усилий проявились очень быстро.

— Ты обратил внимание на погоду? — спросила Госпожа, когда я явился передать ей слова Боманца относительно Проныры.

— Нет.

— Улучшается. Саженец ослабил способность моего мужа влиять на климат. Слишком поздно, конечно. Вода не спадет и через несколько месяцев.