Герои. Другая реальность (сборник) - Виктор Точинов

Но нас захватил второй шторм. Так же стремительно, как и в первый раз, мы понеслись на запад и очутились далеко от торговых путей, так что, если бы даже мы не погибли от ярости волн, у нас все равно почти не было надежды вернуться на родину, и мы, вероятнее всего, были бы съедены дикарями.

Однажды ранним утром, когда мы бедствовали таким образом – ветер все еще не сдавал – один из матросов крикнул: «Земля!», но не успели мы выскочить из каюты в надежде узнать, где мы находимся, как судно село на мель. В тот же миг от внезапной остановки вода хлынула на палубу.

Нечего было и думать сдвинуть корабль с места, и в этом отчаянном положении нам оставалось только позаботиться о спасении нашей жизни какой угодно ценой. У нас было две шлюпки; одна висела за кормой, но во время шторма ее разбило о руль, а потом сорвало и потопило или унесло в море. Оставалась другая шлюпка, но как спустить ее на воду? А между тем нельзя было мешкать: корабль мог каждую минуту расколоться надвое; некоторые даже говорили, что он уже дал трещину».

– Великолепно! – воскликнул Джереми. – Мой мальчик, ты научился писать! Тебя ждут безумные гонорары! Клерки будут рыдать над этими страницами!

– Особенно те, кто видел море только на картинке.

Джереми торопил меня – ему не терпелось оказаться на необитаемом острове. И я, отхлебнув виски из большого стакана, продолжал пугать ужасами беззащитных клерков.

«В этот критический момент помощник капитана подошел к шлюпке и с помощью остальных людей экипажа перебросил ее через борт. Мы все, одиннадцать человек, вошли в шлюпку, отчалили и, поручив себя милосердию божию, отдались на волю бушующих волн. На берег набегали страшные валы, и море могло быть по справедливости названо den vild Zee (дикое море), – как выражаются голландцы.

Наше положение было поистине плачевно: мы ясно видели, что шлюпка не выдержит такого волнения и что мы неизбежно потонем. Итти на парусе мы не могли – у нас его не было, да и все равно он был бы нам бесполезен. Мы гребли к берегу с камнем на сердце, как люди, идущие на казнь: мы все отлично знали, что как только шлюпка подойдет ближе к земле, ее разнесет прибоем на тысячу кусков. И, подгоняемые ветром и течением, предавши душу свою милосердию божию, мы налегли на весла, собственноручно приближая момент нашей гибели».

– Прекрасно! Прекрасно! – восклицал Джереми, хватая исписанные мною страницы, на которых еще не высохли чернила. – Слушайся меня, и ты станешь знаменит! А скажи, тебе приходилось тонуть во время шторма?

– Бог уберег меня, – отвечал я. – Во-первых, я хорошо плаваю, а во-вторых, в тот раз и настоящей бури-то не было, а шлюпка перевернулась из-за глупости нашего рулевого.

– Но почему же погибла вся команда?

– А потому, что не надо в ожидании смерти пить ром черпаками. Мы по меньшей мере три недели мотались по волнам без всякого толка – и как ты полагаешь, чем развлекали себя матросы? А еще ирландец...

– Про это не пиши, – предупредил Джереми. – Клерку нельзя пить столько, сколько хочется, ведь ему наутро нужно быть в торговой конторе бодреньким и свеженьким. Не буди в клерке зависть, Боб. Кстати, а не налить ли нам еще по стакану?

Я нуждался в отдыхе, поэтому не возражал.

Два часа спустя, мало что соображая, я сел за работу. Мне нужно было высадиться на берег, но так, чтобы клерк как следует поволновался. Я напустил на шлюпку вал высотой с гору, опрокинул ее и принялся спасаться.

«Лишь когда подхватившая меня волна, пронеся меня изрядное расстояние по направлению к берегу, разбилась и отхлынула назад, оставив меня почти на суше полумертвым от воды, которой я нахлебался, я перевел немного дух и опомнился, – написал я. – У меня хватило настолько самообладания, что я поднялся на ноги и опрометью пустился бежать в надежде достичь земля прежде, чем нахлынет и подхватит меня другая волна, но скоро увидел, что мне от нее не уйти; море шло горой и догоняло, как разъяренный враг, бороться с которым у меня не было ни силы, ни средств. Мне оставалось только, задержав дыхание, вынырнуть на гребень волны и плыть к берегу, насколько хватит сил. Главной моей заботой было справиться по возможности с новой волной так, чтобы, поднеся меня еще ближе к берегу, она не увлекла меня за собой в своем обратном движении к морю».

Вдруг я понял, что нужно делать!

Набежала вторая волна, похоронила меня футов на двадцать, на тридцать под водой, подтащила к берегу, оставила на отмели, и я понесся вперед. Набежала третья волна, увлекла меня в океан, потом кинула к берегу и отступила, я встал и устремился к суше. Набежала четвертая волна и проделала тот же трюк. Набежала пятая волна... шестая... седьмая... я все писал и писал...

Когда Джереми проснулся, дело дошло до сорок шестой волны. Он отобрал у меня перо с бумагой, я рухнул лицом на стол и заснул так, как, говорят, спят моряки, которые действительно чудом уцелели.

Наутро Джереми выкинул несколько лишних волн, сказав, что они чересчур одинаковые. И я принялся устраиваться на необитаемом острове.

– Морские девы в тех широтах знают все острова и часто их навещают, – сказал я. – Тем более, они видели, как судно борется с бурей, и предположили, что кто-нибудь из моряков уцелеет. Я провел ночь на дереве, боясь диких животных, задремал, а утром проснулся от того, что они кидали в меня камушками.

– Сколько их было?

– Две. Потом одна уплыла, а другая осталась со мной. Мы потерпели крушение в пятницу, и я назвал эту девицу Пятницей. Морские девы неважные хозяйки, Джереми, но она делала все, что могла, и повторяла за мной слова. Правда, вряд ли она как-то увязывала слова с предметами. Просто им приятно повторять звуки, исходящие из уст кавалера. Я ее отправил на корабль за едой, и она прнесла мне морские сухари – эту еду она знала прекрасно. Потом потихоньку мы перетащили на берег довольно много всякого добра.

– Это добро нужно описать подробно – каждый мешок с зерном, каждую бутылку рома, – сказал Джереми. – Клеркам понравится такая обстоятельность. Они мало внимания обращают на сюжет и прощают автору грубейшие ошибки, лишь бы он тщательно выписал мир, в котором действует герой, со всеми мелочами, даже нелепыми.

– Ладно, – согласился я. – В конце концов Пятница и Среда притащили вплавь даже книги из капитанской каюты. И мы весьма неплохо устроились, каждый день у меня была к обеду свежая рыба... Джереми, я даже не заметил, как пролетели эти два года!

– Не два, а четыре... – задумчиво произнес он. – Нет, четырех мало. Пусть будет восемь лет.

– Восемь лет на острове? Да ты спятил! – возмутился я. – За восемь лет можно сойти с ума и разучиться говорить по-человечески.

– Зато как трогательно, а? Клерки любят такие неправдоподобно большие цифры. Человек десять лет разговаривал сам с собой! Да твою книгу разметут с прилавков в считаные часы! А лучше – двенадцать лет. Садись, пиши! Описывай, как ты в одиночку разгружал застрявшее на мели судно.

– Без Среды с Пятницей я бы вообще до него не добрался. Ведь у меня не было шлюпки.

– Ну, ну... ну, придумай что-нибудь!

– Но почему ты не хочешь, чтобы в моем романе появились морские девы? Они выручили меня в беде, были мне добрыми подругами! Когда мне было грустно, я действительно разговаривал сам с собой и жаловался на свою участь. А эти проказницы подслушали, запомнили и, играя, вопили на весь остров: «Бедный Робин Крузо, как ты сюда попал?!» Я хохотал до колик...

Вспомнив их хорошенькие мордочки, я невольно рассмеялся.

– Помнишь, мы толковали о том, какое время клерк тратит на чтение книг? – спросил Джереми. – Сейчас я скажу тебе прямо – он тратит на книги время, которое принадлежит женщинам! Вот я тратил на женщин даже то время, которое следовало бы отдать книгам – и не жалею об этом.

– Да и я, наверно, тоже. Потому-то мне так тяжко дается этот роман. А вот прочитай я хотя бы полсотни книг...

– Мой юный друг, ты дуралей! – отрубил Джереми. – Достаточно прочитать один роман из морской жизни с приключениями – остальные похожи на него, как две капли воды, меняются лишь имена да названия фрегатов. Но именно это страшно нравится клеркам! Читая очередное творение военно-морского автора, они узнают все подробности, они ощущают себя, словно в родном доме, откуда волей-неволей приходится каждое утро уходить на службу. Если же дурак-писатель вздумает сочинять хоть чуточку иначе, они будут страшно разочарованы. Нет, сэр, этим господам требуется их привычная любимая жвачка, сегодня – то же, что вчера! Так вот, на чем я остановился?

– Ты остановился на женщинах, Джереми.

– Да. Женщины... Признайся честно, Боб, они тебе надоели?

– Ты же знаешь, что я задумал жениться.

– Это значит, что в твоей жизни будет «женщина». А я сказал «женщины»... Ладно. Мне они еще не надоели. Но это потому, что у меня сильный характер и сангвинистический темперамент. Мне нужен тот мир, в котором есть виски, эль, трубка с табаком и женщины. Я вижу его вокруг себя и доволен! А у клерка вообще нет ни характера, ни темперамента. Он еще способен натянуться дешевым элем, но женщины пугают его. Он не знает, как с ними обращаться. Слишком много дурного бабья окружает его – или ему мерещится, будто окружает. Толстая мамаша, полдюжины родных и двоюродных теток, прислуга, волчья стая прыщавых кузин... Ему некого полюбить, он не в состоянии полюбить! Он не знает, с какой стороны подойти к красавице, как с ней говорить! А если вдруг заговорит – то совершенно не понимает ни ее слов, ни ее поступков! И страдает из-за этого! Он хочет в мир, где вообще нет женщин! И он находит этот мир в приключенческих романах. Знаешь, Боб, мы, ирландцы, умеем предсказывать будущее...