Туманы сами не рассеиваются - Карл Вурцбергер

Берген подробно рассказал врачу о событиях минувшей ночи. Не умолчал и о том, что своим отважным поступком Фриц спас жизнь командиру.

Доктор Альберт обещал сделать все возможное, чтобы ускорить выздоровление пограничника, и посоветовал Бергену не говорить пока Фрицу о смерти шпионки.

В это время в дверях показалась фрау Кан. Доктор Альберт пошел ей навстречу.

— Здравствуйте, фрау Кан. Хорошо, что вы пришли. Садитесь, пожалуйста.

— Господин доктор, как здоровье моего сына? Он ведь один у меня!

— Не беспокойтесь, дорогая фрау Кан. Через несколько недель он будет здоров.

Женщина вздохнула:

— О боже, как я вам благодарна, господин доктор! Я так волновалась… Могу я повидать его?

Альберт опустил голову.

— Я понимаю вас, госпожа Кан, но… один-два дня придется потерпеть. Ему сейчас нельзя волноваться.

Берген встал и подошел к ней.

— Добрый день, фрау Кан. Я младший лейтенант Берген. Ваш сын служит у меня. — Он крепко пожал руку фрау Кан.

Женщина посмотрела Бергену в глаза.

— Фриц писал мне о вас. Будьте добры, господин Берген, расскажите, как все это произошло.

— Длинная история, госпожа Кан. Я пока не могу вам всего рассказать. Но ваш сын поступил как настоящий солдат. Он выполнил свой воинский долг и спас мне жизнь. Вы можете им гордиться. — Берген в общих чертах рассказал госпоже Кан о происшедшем.

Доктор Альберт разрешил фрау Кан заглянуть через дверь в палату сына. Женщина попросила разрешения остаться в больнице хотя бы на несколько дней. Доктор удовлетворил просьбу фрау Кан и предоставил ей отдельную комнату.

В районном управлении министерства государственной безопасности шла лихорадочная работа. Капитан Штейн нажал кнопку звонка. Вошел дежурный.

— Через пять минут приведите Восольского и Фишера, — приказал капитан.

Затем Штейн обратился к лейтенанту Келеруг

— Итак, основное о Восольском мы знаем. Он явно не глуп. Если бы пограничник не уловил в звуках рояля азбуку Морзе, учитель продолжал бы орудовать.

Лейтенант кивнул.

— Восольский умело втерся в доверие к пастору, к бургомистру и к командованию пограничного отряда.

— Да. А заметив, что ему еще не полностью доверяют, поймал «нарушителя» границы, по его же просьбе присланного с той стороны. А как он добыл слепок ключа от часовни? Тонкая работа! Знал бы пастор, чем занимался учитель, когда он спустился в подвал за вином! Восольский следил за Зимером, пока не изучил его, а потом использовал в своих целях. А Зимер был связан с Бертой Мюнх. Запутанный клубок…

— Если бы все мы, товарищ Келер, проявили большую бдительность, мы бы раньше обнаружили шайку негодяев.

В кабинет ввели мужчину со шрамом на правом виске. Капитан предложил ему сесть.

— Итак, ваше настоящее имя Фишер. Вы бывший эсэсовец. Служили охранником в концентрационном лагере в Дахау. Вы агент геленовской разведки в Западном Берлине. Использовались в качестве связного и приезжали в ГДР под именем Штаутер. Уже два года вы сотрудничаете с агентом Восольским, известным под условным номером «43». В декабре прошлого года вы получили задание организовать в Хеллау тайный пункт для засылки шпионов. Это правда? — Капитан посмотрел Фишеру в глаза.

— Да.

— Дальше. Агент Восольский получил задание перебраться в пограничный район, обеспечить связь с окружным центром и устроить там тайник. Кроме того, он должен был распространять среди населения ложные слухи и собирать данные о немецкой пограничной полиции.

Фишер кивнул. Штейн продолжал:

— Когда понадобилось быстро передать добытые сведения, у Восольского возникла идея использовать рояль. Но поскольку играть он не умел, ему прислали Ютту Мюллер, назвав ее Барбарой Френцель. К тому же Мюллер имела задание сблизиться с каким-нибудь пограничником и завербовать его. Вас же направили в пограничный город в Западной Германии для обеспечения связи с Восольским через агента Вилли. Но последний, забирая шпионский материал из часовни, столкнулся с пограничником и вынужден был бежать. На обратном пути он сорвался со скалы и расшибся. Затем послали вас, и вы были арестованы. У вас есть вопросы?

— Нет.

— Почему пункт засылки шпионов был устроен именно на этом участке границы?

— Этого я не знаю. Я только получил задание все организовать и поддерживать связь…

— От кого Восольский получал шпионские донесения?

— Это мне неизвестно…

— Перестаньте изворачиваться! — прервал Фишера капитан. — Вы два года работали с Восольским. Итак, кто же обеспечивал группу шпионскими сведениями и где находится тайник, через который они переправлялись?

Фишер молчал.

— Молчание вряд ли облегчит вашу участь, Фишер, — тихо сказал Штейн. — Только признание может вам помочь.

Шпион поднял голову:

— Тайник находится в парке города. После моста надо идти от северного входа в парк по аллее до первой скамейки, затем под прямым углом свернуть налево. Там сохранилась полуразрушенная городская стена. На уровне груди на одном из камней высечен крест. От него направо шестой камень. За ним — пустота. Это место поросло плющом. Больше я ничего не знаю…

Штейн позвонил.

— Увести!

Тайник держали под наблюдением вот уже три дня. Капитан Штейн посмотрел на часы.

— Все ясно, товарищи? — Вопросов не было. — Тогда будем надеяться, что сегодня нам повезет.

С наступлением темноты в парк вошли несколько человек. Через мгновение они исчезли в темноте.

Рядом с тайником, прижавшись к стене, лежали капитан Штейн и лейтенант Келер.

Мысль капитана работала напряженно. Все сводилось к одному: с кем же поддерживается связь через тайник?

Они нашли закодированное сообщение. В нем были исчерпывающие данные о войсковой части, расположенной в городе. Сведения Штейн вынул. В тайнике осталась только пустая пластмассовая трубочка. Она была похожа на найденную в часовне. Предупрежден ли агент? Придет ли он еще раз к этому тайнику?

На скамейке засмеялись. Видимо, там сидела парочка. Штейн злился и про себя посылал ее ко всем чертям. К полуночи все стихло. Неожиданно послышался шорох. В каких-нибудь десяти шагах кто-то подбирался к стене. «Как удалось этому человеку подойти к стене и почему я его не заметил?» — подумал Штейн. Его фонарь ярко осветил стену.

— Стой! Руки вверх!

Мужчина вздрогнул и бросился бежать, но через несколько шагов споткнулся о ногу Келера и растянулся на земле. Штейн схватил человека за руку и повернул лицом к свету.

— Черт возьми, казарменный истопник Болтин!

Щелкнули наручники.

— Идемте, господин Болтин! Игра проиграна.

В воскресенье солнце палило нещадно. В воздухе пахло грозой.

Ганни проснулась рано. Ее мысли вернулись к событиям последних дней.

Она закрыла глаза и увидела Рэке. В пятницу он ждал ее после работы. Они разговаривали в той самой комнате, где она узнала о ранении Фрица и смерти Френцель. Рэке не пытался оправдать Фрица…

Через несколько часов она увидит Фрица. Ганни боялась этой встречи и ждала ее.

Девушка надела свое лучшее платье и нарвала букет цветов. Поцеловала мать, потом подошла к отцу. Франц Манегольд смотрел себе под ноги.

— Отец! — Ганни заставила Манегольда посмотреть ей в глаза.

— Это необходимо, дочка? Бегать за ним? Ну, тебе виднее!

— Он не может прийти, отец. Я должна пойти к нему, пойми же меня!

— Ну иди, но возвращайся.

Ганни продолжала смотреть на отца.

— Ну, — вырвалось у старика, — ну хорошо, иди же! Передай этому ветрогону привет и пожелай здоровья. — Манегольд хотел сказать еще что-то, но раздумал.

Ганни бросилась к нему и крепко поцеловала.

— Спасибо, отец!

— Если ты не поторопишься, тебе придется идти пешком, — пробурчал он, но Ганни уже не слышала отца.

— Послушай, Франц, что бог соединяет, человек не должен разъединять. — Лене улыбнулась.

— Бог, — пробурчал старик, — бог! Их соединяет кое-что другое…

Волнение прихожан усиливалось по мере того, как приближался час службы. Пастор Хинцман приехал на следующий же вечер после памятной ночи в Хеллау. С высоко поднятой головой и серьезным выражением лица прошел от автобусной остановки до дому. С тех пор никто его не видел.

Еще до того как начали звонить колокола, призывая к богослужению, прихожане, перешептываясь, группами потянулись к церкви. Вскоре она была заполнена до отказа. Даже те, кто уже давно не ходил в церковь, пришли в этот раз. Высокие своды наполнял мерный шум голосов, что было необычным для церкви, где, как правило, царила тишина.

Некоторым древним старушкам, сидевшим в первом ряду, это не нравилось. Шум в церкви считался богохульством. Одна из них не вытерпела и обернулась, угрожающе подняв высохший палец, но никто не обратил на нее внимания. В гневе старушка вновь повернулась к алтарю, перекрестилась и застыла.