Зазеркалье. Записки психиатра - Наталия Юрьевна Вико

пришел еще до еды. И не вздумайте меня останавливать! – Она решительно направилась к столам, уставленным едой.

…Онуфриенко, ковыряя вилкой кусочек мяса, с нескрываемым интересом наблюдал, как голодающая уплетала один салат за другим. Иногда, возможно, чтобы убедиться в реальности происходящего, снимал очки и тер глаза указательными пальцами.

– Как в вас все это умещается? – поинтересовался у сотрапезницы после первой опустошенной ею тарелки. – Муж у вас, видно, хорошо зарабатывает, – уважительно заметил после второй. – У вас булимия? – явно встревожился, когда Александра вернулась с третьей.

Та ела молча и сосредоточенно. На вопросы не отвечала, на подколки не реагировала. Берегла силы на десерт. Хотя десерт определенно был уже излишним, но инстинкт оказался сильнее разума…

– Давно у вас этот скарабей? – спросил Онуфриенко, дождавшись, когда она облизала десертную ложку, и указал взглядом на золотого жука, украшавшего шею Александры. В вопросе было нечто большее, чем праздное любопытство, поэтому ответ она решила дать обтекаемый.

– Недавно, – положила ложку на край блюдечка и откинулась на спинку плетеного кресла, чувствуя каждой благодарной клеточкой желудка, как обволакивающая восточная лень, нега и умиротворение расползаются по сытому телу. Показалось, что Сфинкс, скосив глаза, смотрит с понимающей полуулыбкой.

– Скарабей – очень сильный оберег, – оторвав взгляд от украшения, заметил Онуфриенко. – Ну что, перекусили? – поинтересовался, разглядывая осоловевшую Александру.

Та лениво кивнула.

– Теперь пусть несут счет, а потом сразу ведите меня домой, – благодушно распорядилась она, удовлетворенная обильной трапезой. – У меня будет сиеста. Возражения опять не принимаются!

– Встать-то сможете? – расплатившись с официантом, он поднялся из-за стола и протянул ей руку.

* * *

Послеобеденный сон в восточной стране с жарким климатом. Что может быть прекраснее? Его придумали люди, знающие толк в удовольствиях. В него проваливаешься, как в пуховую перину. Где там голова? Ее нет. А руки и ноги? Их тоже нет. Сладкая истома убивает мысли, которые принимают смерть с удовольствием. Остаются только смутные видения. Розовые и пушистые. Как мягкие игрушки…

Свадебный марш Мендельсона ворвался в сон Александры как напоминание о другой жизни. Практичной и циничной. В ней продолжали существовать Кузя и страна, в которой не принято спать после обеда. Можно только дремать за офисным столом, подперев ладонями подбородок падающей головы, и напряженно вслушиваться в окружающие звуки, чтобы вовремя услышать голос приближающегося шефа, босса, руководителя, начальника и множества других ответственных лиц, призванных бдеть и бороться за производительность труда на рабочих местах.

– Как дела, милая? Ты куда пропала? Иван Фомич уже вторые сутки не спит, с ног сбился, тебя из виду потерял, – Голос Кузи звучал встревоженно.

– Я? Я сплю, Кузенька, – Александра, даже не попыталась разомкнуть веки. – Утром была в пирамиде, а теперь сплю… в парфюмерной лавке… у Гуды.

Напряженное молчание Кузи свидетельствовало о том, что он пытается соединить в логическую цепь слова «сон», «парфюмерная лавка» и «Гуда».

– Сашенька, – он наконец смог выбрать главное, – Гуда – это он или она?

– Гуда? – Она приоткрыла глаза и зевнула. – Гуда – хозяин парфюмерной лавки, – снова зевнула, – в которой мы с Сашей живем.

– А Саша, – Кузя снова напрягся, – это он или она?

– Саша? Ну как ты не понимаешь! – Она окончательно проснулась. – Это Онуфриенко. Сокращенно НФР. Мой пациент-шизофреник.

– Может, мне прилететь на всякий случай? – скорбно-встревоженным голосом спросил Кузя.

– Нет, что ты! НФР – безобидное существо, – она снова зевнула, – пребывающее на тонких планах. Они там с Исидой встречаются. Поэтому ему до меня дела нет. Ну все, пока-пока, Кузенька! Я больше не могу говорить. Целую! – торопливо свернула она разговор, заметив, что дверь в комнату приоткрылась и на пороге появился Онуфриенко с двумя крохотными чашечками в руках.

– Значится, уже проснулась? – с благодушной улыбкой вошел он в комнату. – А я вот чайку зеленого принес. Со сна хорошо помогает в себя прийти, – протянул Александре чашку. – После дневного сна ведь как с похмелья просыпаешься. Все процессы затормаживаются. Я потому днем предпочитаю не спать.

– А который час? – Александра села на кровати и взяла чашку.

– Да уж, считай, солнце село, – Онуфриенко опустился на стул, поднес свою чашку к губам и, полуприкрыв глаза, сделал глоток. Словно в подтверждение его слов, за окном протяжно запел муэдзин, призывая правоверных мусульман к вечернему намазу. За ним другой, третий, четвертый… Звуки эхом покатились по плато, отразились от пирамид и улетели обратно в сторону города.

– Значит, пора ужинать, – заявила Александра, одним глотком допивая чай.

Онуфриенко понимающе кивнул, не спеша допил свой чай, потом поднялся с места и направился в сторону рюкзака.

– Вы, надеюсь, не за перловкой? – Александра вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что кормилец вынимает из дорожного мешка.

– Нет, сегодня на ужин гречка, – повернул голову Сашечка со счастливой улыбкой шеф-повара, приготовившего сюрприз для гостя. Слово «гречка» в его устах прозвучало как «лангусты», а глаза лучились детским простодушием и открытостью.

Любительница каш, не говоря ни слова, принялась оглядываться по сторонам. В поисках чего-нибудь увесистого. Онуфриенко, даже не заходя на тонкие планы, почувствовал опасность и, мгновенно осознав, что от грозящего возмездия можно спастись только бегством, благоразумно ретировался за дверь, откуда и раздался его голос:

– Александра-а! Я пошутил. Собирайся-ка поскорее. Пойдем ужинать. В кафе на площадь.

– Уже иду, Сашуля, дорогой! – давясь от смеха, ласково сообщила она.

Сфинкс на площади встретил ее доброй усмешкой. Показалось, даже подмигнул…

* * *

Феерическое световое шоу на плато Гиза закончилось. Возбужденные туристы разъехались на автобусах. Местные торговцы тоже угомонились, отправившись по домам подсчитывать выручку и набираться сил на завтра. Ночь и тишина, будто стараясь наверстать упущенное время, выскочили из пустыни, жадно овладев обезлюдевшим пространством вокруг пирамид, которое отдалось им безропотно и охотно.

Александра, завернувшись в шаль, расслабленно сидела в пластиковом кресле на плоской крыше дома Гуды лицом к лицу с дремлющим Сфинксом, жевала козий сыр и питу, отрывая от круглого ароматного хлеба, прихваченного про запас с собой из кафе, по небольшому кусочку, прислушивалась к цикадным звукам восточной ночи и набивала на мобильнике сообщение Вадиму: «У меня все ОК. Была в пирамиде. Выжила. Похудела».

Последнее было уже самообманом.

На