Перекресток: путешествие среди армян - Филип Марсден

Рубен сказал:

– Позже мы сходим на собрание деревни. Сегодня День Армянской Республики, и мы должны навестить моего друга. Он капиталист.

– Капиталист?

– Раньше он был коммунистом. А теперь он капиталист.

Я понял, что против этого не возразишь.

Из темноты сада сквозь освещенное окно мне были ясно видны их красные лица – они сидели у длинного стола в подвальном помещении. Рубен распахнул дверь, и навстречу нам зазвучали их грубые голоса. На столе была расстелена скатерть в белую и красную клетку, которой почти не было видно из-за обилия сыра, баранины, хлеба, трав и арака. За скамьями и склоненными спинами людей у стены стояли несколько автоматов. Мы сели и оказались буквально заставленными едой и выпивкой.

В дальнем конце стола тамада-капиталист отодвинул стул и встал. Лампочка свисала с деревянных досок, освещая нимб его седых взлохмаченных волос.

– В этот день более семидесяти лет назад была провозглашена республика Айастан (одобрительные выкрики из-за стола), давайте вспомним то время и тех, кто боролся…– И он вспомнил тех героев, которые отстояли территорию у турок в 1918 году, и великого вождя Андраника (одобрительные возгласы). – А теперь Армения снова независима, и мы должны вооружаться и защищать свою землю от турок, отстоять отечество и… и…– Он поднял свой стакан: – За Айастан!

– За Айастан!

Сидевший рядом со мною гигант налил в стакан домашней водки и подвинул его ко мне. Стакан был полон до краев.

– Пей, англичанин!

Весь стол вдруг повернулся ко мне, целое море выпученных, налитых кровью глаз.

– Пей!

Я залпом опрокинул стакан, – к подобным вещам я уже привык. Но ужасающая крепость этого горного самогона была для меня неожиданной. Я почувствовал себя так, как будто проглотил горелку: горячая, вязкая жидкость пролилась мне в грудь. Мой рот горел. На глазах выступили слезы. Я проглотил кусок хлеба, слабо улыбнулся и прохрипел:

– Бензин.

Глаза вокруг меня сузились от смеха.

– Да, англичанин! Это похоже на бензин!

Великан снова наполнил мой стакан. Воинственные крики отражались от стен и повисали, словно знамена, в прокуренном воздухе. Собрание несколько оживилось: женщины сновали вокруг стола, убирая пустые блюда и ставя вместо них полные.

Великан повернулся ко мне и произнес:

– У нас в Татеве два осла.

Я кивнул, не зная, следует сожалеть или радоваться по этому поводу.

– Два осла!

– Хорошо.

– Нет! Не хорошо! Один осел – Муталибов.

– Лидер азербайджанцев?

– Другой осел – Горбачев.

Он расхохотался. Затем, неожиданно посерьезнев, он посмотрел на свой стакан и покачал головой.

– Они точно как ослы, эти двое, Муталибов и Горбачев. Точно ослы…

На другом конце стола начался спор, и капиталист снова поднялся. Его приспешники рявкнули:

– Тихо!

Он поднял свой взгляд государственного деятеля над головами собравшихся, обратив его к одному из дубовых перекрытий потолка.

– Так как наша земля, которая была нашей еще до времен Багратидов и Ани, снова подвергается нашествию турок и мусульман, мы молимся за победу Христа, которого мы приняли первыми в мире, в 301 году.

– За Христа! За победу!

Он поднял стакан в мою сторону.

– А сегодня мы смотрим на Европу и христианские страны Запада, на наших братьев в Америке, Великобритании и Финляндии, надеемся на их помощь в борьбе с нашими врагами – азербайджанцами и мусульманами, и…

– За победу! – Голоса приобрели агрессивный, беспощадный оттенок. – Смерть мусульманам!

– Смерть мусульманам! – Кулаки ударили по столу. – Смерть мусульманам!

Тон мгновенно изменился, теперь в этих криках явственно слышалась жажда крови.

– Нет.

Я удивился, услышав голос, выражавший несогласие в такой группе. Еще с большим удивлением я понял, что голос принадлежит мне. Воцарилось молчание. Снова глаза собравшихся смотрели на меня – налитые кровью, утратившие дружелюбие.

– Нет, – повторил я. Теперь отступать было поздно. – Не мусульмане ваши враги. Это не битва между христианами и мусульманами. На Востоке многие мусульмане были давними друзьями армян. Арабы укрывали армян в 1915 году. Это даже не война с турками. Это война с советскими генералами. Не они ли разжигают ненависть между азербайджанцами и армянами?

Один или двое из сидевших за столом покачали головой и, бормоча что-то, уставились в свои стаканы. Но другие сказали:

– Он прав. – Они подняли стаканы. – Вперед! Еще бензина англичанину!

И тогда зазвучали другие речи – о Месропе Маштоце, Байроне и Севаке, и стало шумно, и звучала музыка, и женщины потихоньку пришли с кухни, и все мы танцевали, взбивая пыль с пола.

22

Армения никогда не имела мира; всегда – войну.

Я проснулся сразу после восхода солнца на диване татевского прораба. Впервые в жизни я почувствовал, как тошнота подкатывает к горлу. Когда я сглотнул, собственная слюна, казалось, обожгла меня. Это насквозь проспиртованное путешествие не могло не сказаться. Как они могут переносить такое количество алкоголя? Должно быть, они переняли это у русских, которые пьют больше всех в мире. Возможно, это и есть единственное реальное наследие старой царской империи; водка – своеобразная дубинка для масс, гораздо более надежная, чем марксизм-ленинизм, и, как оказалось, легко экспортируемая.

Я принял единственно возможное в данных обстоятельствах решение – выпить большой стакан домашней водки вместо завтрака. Это уменьшило жжение и успокоило мои горящие внутренности. Простившись с прорабом, я прямо через его сад зашагал к монастырю.

Каждый клочок земли вокруг домов был засажен чем-нибудь съедобным: картофелем и капустой, фасолью, деревьями миндаля и каштана, вишни и яблони. Сама земля была черная и жирная и комьями отваливалась с грядок, точно асфальт. Именно этот чернозем и его качества были увековечены в названии «Карабах»: на фарси это словосочетание означает «черный сад». Именно плодородие здешней земли превратило ее в маленький райский сад, и казалось, что ее жизненные соки напитали и самих жителей этого края, передав им свои качества.

Стиль монастыря в Татеве был более размеренным. В центре его находилась церковь Петра и Павла, построенная в конце девятого века. Как и остальные армянские церкви, она поражала гениальным совершенством форм и пропорций: серые края ее барабана закруглялись со слоновьей грацией, камни подогнаны друг к другу безукоризненно. Я поднялся по каменным ступеням и через верхний проход вышел на поросшую травой крышу. Десятки хачкаров выстроились, как на параде, в порядке убывания размера: некоторые склонились друг к другу у стены, сложенные, словно дары у ног могущественного властелина. Край крыши монастыря обрывался в бездну ущелья. Весь ансамбль был построен прямо на скале.