Румбы фантастики - Виталий Севастьянов

Собирать Ростокину, собственно, было нечего, и отпущенное время он потратил на то, чтобы в корабельной информации выяснить всё о станции, на которой ему волей судьбы предстояло коротать время, дожидаясь оказии.

Станция «Дискавери» проектировалась в те годы, когда в очередной раз возобладало мнение, будто лишение всех доступных на Земле благ жизни отрицательно сказывается на работоспособности и психическом самочувствии экипажей, а также нарушает принципы социальной справедливости. И все на ней было оборудовано с учетом этой теории.

Игорь узнал, что уже 15 лет станция законсервирована и движется на расстоянии полупарсека над плоскостью галактики в автоматическом режиме.

— В конце концов, в этой ситуации тоже есть некая экзотика… — успокаивая себя, думал Ростокин.

Посадочный комплекс станции захватил модуль своим лучом и аккуратно ввел его в причальный шлюз.

С интересом рассматривая непривычную архитектуру технического яруса, Ростокин по пологому пандусу поднялся наверх, предъявил контрольному автомату свой личный знак, и тут же в воздухе вспыхнула яркая фиолетовая надпись на русском языке:

«Добро пожаловать на «Дискавери»! Ваша каюта № 1002 в первом кольцевом коридоре. Приглашаем разместиться и ввести в память системы программу вашего пребывания и пожелания по типу и классу обслуживания».

Надпись продержалась на уровне глаз столько, чтобы ее успел прочесть и понять даже малограмотный, потом буквы слились в мерцающую полосу, которая скользнула вниз и очертила на полу квадрат, указывая, что именно сюда следует встать.

Игорь подчинился, и гравиплощадка понесла его через коридоры и транспортные шахты в зону жилого комплекса. За время этого безумного, стремительного полета он понял, насколько громадна станция, издали похожая на сверкающую алмазную брошь.

Перепланировав по своему вкусу каюту, так, что она превратилась в точное подобие охотничьего домика в Саянах, где он прошлым летом провел три восхитительных недели, набрав на пульте лаконичную, всего из двух слов программу — «послерейсовый отдых», Игорь переоделся и вышел для первого ознакомления с обещанными удобствами жизни.

Еще издали он увидел, что дубовая резная дверь кают-компании приоткрыта, и из-за нее на пол коридора падает серый пасмурный свет и доносится негромкий и непонятный шум. Ростокин перешагнул высокий порог и остановился пораженный.

То, что кто-то из прежних гостей станции оставил включенным фантомат, было странно, но не очень. Как и сама фантограмма — туманная и дождливая перспектива парижской улицы конца XIX века. Мало ли у кого какие вкусы. А вот то, что буквально в пяти шагах, на веранде, прикрытой от дождя полосатым тентом, сидел человек — живой человек, отнюдь не фантом, Игоря потрясло.

Откуда он тут, если станция столько лет на консервации? Одет человек был тоже странно — в мешковатый пятнистый костюм и коричневые высокие ботинки на толстой подошве, сидел он за столом, накрытым для торжественного ужина, судя по обилию хрусталя, фарфора и свечам в серебряных шандалах. Все остальное пространство веранды занимала громоздкая видеопроекционная установка с трехмерным экраном, а по полу и креслам разбросаны груды голографических информкристаллов, развлекательных и учебных видеоблоков, рулоны гипнограмм. В воздухе пахло дымом, влажной пылью, и звучала тихая тревожная музыка. А шум, который Игорь услышал из коридора, производили подковы лошадей и колеса движущихся внизу экипажей.

Не меньше минуты Ростокин стоял в некоем оцепенении, но вот сидящий человек, ощутив чужой взгляд, передернул плечами и обернулся.

У него было загорелое и обветренное лицо, короткие светлые усы, цепкий и пронзительный взгляд. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом незнакомец улыбнулся и встал. Игорь отметил, что ростом он повыше и довольно крепкого сложения. Но что же на нем за наряд?

— Так… Этого можно было ожидать… — первым прервал немую сцену незнакомец. Говорил он медленно и со странным акцентом. — Ну, раз так — с приездом. Прошу к столу, — он сделал приглашающий жест.

— Будем знакомы. Лобанов. Юрий, — и протянул руку для пожатия. Игорь назвал себя.

Лобанов кивнул, будто имя гостя ему что-то говорило.

— Прикажете шампанского? — и, не ожидая ответа, наполнил высокие хрустальные бокалы.

Игорь подумал, что его новый знакомый использовал возможности синтезаторов на полную мощность — стол был сервирован с размахом, далеко превосходящим средний уровень.

— Ну, за знакомство, как говорится, — Лобанов прикоснулся краем своего бокала к бокалу Игоря.

Напиток оказался холодным и приятным на вкус. Чтобы синтезировать такой, нужно обладать очень отчетливым и сильным воображением.

— Надеюсь, вы оказались здесь не в результате какой-нибудь катастрофы? — спросил Лобанов спокойно и даже безразлично, но в глазах его Игорь уловил тревожное ожидание.

— Как вам сказать… Для моих планов это действительно была катастрофа… — и довольно подробно изложил обстоятельства своего появления.

Лобанов дослушал и коротко рассмеялся:

— Ну-ну… Все тот же сон… — сказал он непонятно.

— А вы? — спросил Игорь. — Вы почему здесь? О вас информатор ничего не сообщал…

— Да и странно было бы, если б сообщил. Моя история гораздо трагичнее и… увлекательнее вашей, осмелюсь заметить. Не знаю, стоит ли и рассказывать. Не поверите… Впрочем, в ваше время в ней, может, и разберутся…

— В ваше?… — и тут Игорю вдруг стало понятно все. Как он сразу не догадался? Один из кораблей древности, из тех, что пропадали без вести, совершил прыжок через пространство-время и вышел к станции. А Лобанов, возможно, последний уцелевший член экипажа… То-то он и спросил о катастрофе. У Ростокина захватило дух. Открывались грандиозные перспективы. Интервью с гостем из прошлого, цикл статей, возможно — книга. Разумеется, в соавторстве с Лобановым… Это вам не история с ловушкой…

— Конечно, в ваше… — просто сказал Лобанов. — Мое время осталось… — он махнул рукой в сторону затуманенного силуэта Эйфелевой башни.

— С какого вы корабля? С фотонного? Двадцать первый век?

Лобанов в ответ вновь коротко рассмеялся, но веселья в его лице не было.

— Стандартно мыслите, Игорь, не в обиду будь сказано. Все куда как необычнее… А вот это у вас хорошо, — без связи с предыдущим сказал Лобанов, обводя рукой и стол и все окружающее. — Любые потребности удовлетворяются незамедлительно. В общем, если вы располагаете временем, я позволю себе занять ваше внимание… Итак… Да, кстати, вы с историей более или менее знакомы? Историей двадцатого века в частности, второй его половины?

— Знаком, конечно. В университете изучал. Экзамен сдавал. Как сейчас помню: «XX век — эпоха великих революционных преобразований…»

— Ну? И что получили? — искренне заинтересовался Лобанов.

— Одиннадцать…

— По двенадцатибалльной? Пойдет. Тогда вы почти все поймете.

— Так вы что, — изумился Игорь, — из двадцатого века сюда? Но как же…

— Вот об этом я и собираюсь поведать. Только, если можно, одно условие. В интересах стройности изложения — все вопросы потом. Если даже что-то сразу и не уловите. А я, в свою очередь, постараюсь говорить как можно доступнее…

…Жил я, если это для вас существенно, в СССР, в одном из городов юга России. Жил, как любой нормальный человек моего возраста, образования и круга. То есть пользовался определенными жизненными благами, имел среднюю зарплату, среднего качества квартиру, довольно приличное положение в обществе. Как говорится — грех жаловаться. Но! Было во мне нечто такое, что не давало мне жить спокойно. Мне все время мучительно хотелось большего! Не то, чтобы чего-то конкретного — зарплату там повыше, должность престижнее, жилплощадь попросторнее… Нет. Это слишком просто, и, если хотите, цель, к которой можно стремиться. А меня угнетало, злило, изматывало чувство иного плана. Что возможна совсем иная жизнь, иная качественно, совсем по другим стандартам, жизнь, которая доступна многим, но для меня недостижима в принципе. Скажем, не мог я уже стать дипломатом или известным писателем, не мог проводить отпуска на Гавайях, иметь дачу на Рижском взморье, ездить на машине той марки, что мне нравилась, одеваться так, как хотелось бы, собрать по своему вкусу библиотеку в десять тысяч томов… Вам это сложно представить, но поверьте на слово — это действительно очень мучительное чувство. «Зубная боль в сердце», — как говорил Гейне… И самое главное — я очень остро ощущал, как стремительно проходит моя единственная и такая короткая жизнь, лет семьдесят максимум, да и от той оставалась едва половина. И то, что не сбылось, уже не сбудется никогда. Причем, обратите внимание и на такой существенный штрих, — я прекрасно понимал необоснованность и бессмысленность моих претензий, никому не завидовал, не собирался предпринимать никаких противозаконных действий для повышения своего благосостояния. Можно сказать, что я был бескорыстный мечтатель-пессимист. Ибо выхода из своего положения не видел… И вдруг все изменилось. В Сочи все случилось, на отдыхе. Там особенно мои комплексы разыгрались. Нет, на самом деле — вокруг такая масса людей, прожигающих жизнь не хуже, чем «бояр рюсс» в этом вот самом Париже в том еще веке, а я на двадцать четыре дня отпуска имею двести рублей, из которых еще и на обратный билет надо вычесть, и на прочие обязательные расходы, и что в итоге? С дамой в кафе пойти, и то копейки считать надо. Если ей сегодня две порции мороженого взять, то уже на завтрашний концерт в варьете не хватит… Вы бы знали, как это унижает. И тут подворачивается мне компания, соседи по этажу. Трое их, а четвертого, чтобы сыграть в преферанс по всем правилам, не хватает. Приглашают меня, я иду. А они, эти ребята, не то цветами торговцы, не то мандаринами. При деньгах. И я с невероятной яркостью представляю, что если повезет, то недельку я еще поживу как человек. Ну, если нет, то домой добираться автостопом… Ладно, подробности вам неинтересны, раз в этой игре не разбираетесь, скажу только, что уже под утро мне приходит комбинация… Вероятность ее — одна на много-много миллиардов. Ни один известный мне игрок в натуре ее не видел ни разу. И по условиям игры приносит она мгновенный и абсолютный выигрыш. Стали они рассчитываться, и я с удивлением и запоздалым стеснением в груди узнаю, что ставки у них — рубль вист, а не копейка, как я привык… Короче, получил я ровно в сто раз больше, чем мог вообразить. Сумма моих заработков за пять лет, если не больше… Да, добавлю, что с организатором игры инфаркт приключился. Не от жадности, а просто от изумления. Он таких вариантов тоже не видел за все тридцать лет творческой жизни…