Картины былого Тихого Дона. Книга первая - Петр Краснов

Шестнадцатилетним мальчиком Бакланов был зачислен на службу урядником в казачий Попова полк и вместе с отцом, командовавшим в этом же полку сотней, пошел в Крым. В самый день отхода Якова Петровича на службу отец его отслужил молебен и сказал ему:

- Служи, Яков, верою и правдой Богу, Государю и нашему великому Донскому войску. Помни всегда, что твой отец без малейшего покровительства, одною честной службой дошел до штаб-офицерского чина. Храни ненарушимо простоту отцовских обычаев, будь строг к себе, а больше всего - не забывай свою благодатную родину, наш Тихий Дон, который вскормил, взлелеял и воспитал тебя!..

Тот самый завет, что был дан Платову, и почти теми же словами, был дан и молодому Бакланову.

Всю жизнь помнил и свято хранил отцовский завет Бакланов.

Так началась служба Якова Петровича и начались его странствования с полком то в Турцию, то на Кавказ. В Турции, в деле под Бургасом, он участвовал с сотней своего отца в атаке на турецкую конницу. В этой атаке под ним была убита лошадь.

В 1834 году с донским казачьим Жирова полком Бакланов первый раз попал за Кубань, в кавказские войска, бывшие под начальством генерала Засса.

Этот генерал от обороны перешел к наступлению, двинул наши полки за Кубань и начал целый ряд набегов на татар, живших между реками Кубанью и Лабою.

Здесь Бакланов впервые узнал, что такое Кавказская война. Недешево далась она ему. «Но спасибо Зассу и горцам, - говорил Яков Петрович, - они меня научили многому…»

Однажды, в набеге на Чамлыкское укрепление, Бакланов своею храбростью обративший на себя внимание генерала Засса, командовал всеми казаками отряда. А их было около 2 с половиной тысяч. Бакланов был в это время в чине сотника. Ему было приказано остаться на левом берегу реки Лабы и прикрывать отход отряда генерала Засса.

Бакланов выбрал позицию около одной весьма крутой и лесистой горы и раскинул здесь лаву. Однако, держаться против стремительных атак горцев, налетавших то на один, то на другой фланг, было трудно. Напрасно Бакланов скакал с одного фланга на другой, ободряя казаков. Только удержит на одном фланге, глядишь, сорвался другой и подается назад. Вдруг он увидал, что громадная толпа горцев кинулась на самую середину лавы, стремительным натиском опрокинула и прорвала ряды казачьи, и разрезала их надвое. Все перемешалось. Казаки бросились назад. Бакланов поскакал устраивать порядок, но, проскакивая через лес, попал на засаду. Четверо спешенных горцев караулили его. Едва он поравнялся с ними, раздался залп и лошадь Бакланова упала, пораженная двумя пулями в голову. Бакланов очутился один в лесу против четырех горцев. Тут сообразил он, что у него есть двустволка, которая была за плечами, и пара пистолетов, которые он носил за поясом, подражая черкесам. Бакланов сознавался потом, что первое чувство было чувство необычайного страха, он мог только схватить свою двустволку. Это движение спасло его. Черкесы, видя перед собою богатыря с ружьем, поняли, что он дешево не отдаст свою жизнь, и медлили с нападением. Тихо было в лесу. И конница черкесская, и казаки умчались далеко. Здесь было только четверо врагов против одного казака. И, вот, в эту минуту Бакланов вспомнил, как хорошо он стрелял с самого детства. Он живо приложился и одним выстрелом убил двух врагов… Остальные готовились кинуться на него, но тут послышался топот конских копы г, треск ломаемых сучьев, и горцы, оставшиеся против него, оба с ружьями, засуетились и не стреляли.

И вдруг мимо Бакланова понеслись горцы. Казаки гнали их. Притиснутые ими пешие черкесы стояли рядом с Баклановым и ни одному из них не пришло в голову пырнуть кинжалом казака. На Якова Петровича налетали и конные горцы. Одного из них, чуть было не опрокинувшего его своею лошадью, Яков Петрович свалил пистолетным выстрелом. От него шарахнулись в сторону. Тут чьи-то сильные руки подхватили его. Это были его ординарцы. Ему подвели заводную лошадь. Могучим прыжком вскочил на нее Бакланов и помчался вперед останавливать увлекшихся преследованием казаков. В это время за Лабою раздался пушечный выстрел. Это был условный знак, что казаки могут возвращаться домой. Бакланов спасся.

В 1837 году Бакланов был отправлен на Дон, а в 1839 году назначен в только что собранный в Новочеркасске учебный полк, где казаки должны были изучать новый устав. Служба Бакланова в этом полку принесла ему впоследствии много пользы.

В 1845 году Бакланов, в чине войскового старшины, был назначен в No 20 казачий полк, а в 1846 году принял этот полк на законном основании.

Прежняя служба его на Кавказе, приключение, когда он на Лабе был окружен четырьмя горцами и когда спасло его умение стрелять да ловкость на коне, живо вспомнились ему в этот год. В учебном полку Бакланов многому научился, много читал он книг, особенно по военной истории, и стал за эти годы образованным человеком. Он понял, что оставлять донские казачьи полки в том положении, как они были на Кавказе, разобранными на ординарцы и денщики нельзя. Понял он, что не умеющий владеть оружием, на плохой, заморенной лошади, донец станет легкой добычею ловкого черкеса-джигита. И вот, Бакланов стал делать то, чего до него еще никто не делал. Прежде всего он собрал свой полк. Он вытребовал со всех станиц, от всех чиновников, из всех штабов казаков своего полка. Нужно было исписать пуды бумаги, испытать много неприятностей, чтобы получить от Бакланова хоть одного казака вестовым или ординарцем. Потом он одел полк. Форменные мундиры и шаровары были запрятаны в сундуки для смотров и парадов. Каждый казак сам должен был достать себе одежду. С убитых татар снимали черкески и в них одевались донцы Баклановского No 20 полка. Появились у казаков и отличные черкесские шашки, и кинжалы, и меткие нарезные чеченские ружья. Кони казачьи не стояли худые и заморенные, с пропитым овсом и не знающие чистки. Бакланов потребовал от казаков холи лошади и корма. За одну украденную овсинку он мог запороть казака, и казаки это знали. И вскорелошади в его полку стали неузнаваемы. Они стали сильными и ловкими, и не страшны были казакам черкесские кони.

Но нужно было обучить полк. И вот, Бакланов устроил вечерние беседы с офицерами.

- О храбрости казака, - часто говаривал Яков Петрович на этих беседах, - заботиться не надо, потому что донскому казаку нельзя не быть храбрым, но надо, чтобы этот казак смыслил что-нибудь и побольше одной только храбрости.

И он неутомимо обучал казаков разведывательной службе, саперному и артиллерийскому делу. Чтобы легче сделать это, он собрал особую седьмую учебную сотню. В ней готовились учителя на весь полк под его наблюдением. В каждой сотне один взвод был снабжен шанцевым инструментом, и люди его особо обучались саперному делу. При полку были собраны еще пластунская команда из лучших стрелков и наездников, употреблявшаяся на самые опасные разведки, и ракетная, которая работала, как конногорная батарея, посылая в неприятеля особые, начиненные порохом и пулями, ракеты.

Бакланов беззаветно любил родной ему тихий Дон, он и мысли не допускал, чтобы донской казак мог в чем-нибудь уступить линейному, а, между тем, не мог Яков Петрович не сознаться, что приходившие с Дона казаки не обладали ни той опытностью, ни теми боевыми сноровками, которые имели линейцы. И вот, Яков Петрович лично водил разъезды и приучал казаков разведывать в новой и непривычной для донских казаков горной стране.

- Все заметь, - говорил он казакам, - ничего не моги проглядеть, а тебя чтобы никто не видел.

Никто в Баклановском полку не смел во время боя покинуть рядов; легко раненные должны были оставаться во фронте, те, кто лишился лошади, должны были биться до той поры, пока не добывали себе новой.

- Покажи врагам, - говорил Бакланов, - что думка твоя не о жизни, а о славе и чести донского казачества.

Сам Бакланов был необыкновенно приметлив и памятлив на местность. Казаки знали, что с ним не пропадут. Так, обучив свой полк, Бакланов начал делать со своими донцами набеги на чеченские аулы, отбивать у них скот, врываться в самое гнездо их, делать то, на что раньше немногие и из линейцев отваживались. Имея лазутчиков из местных жителей, из которых наиболее известны Али-Бей и Ибрагим, Бакланов всегда врасплох налетал на неприятеля, появлялся, как снег на голову. Чеченцы трепетали перед ним, и скоро имя грозного Боклю, как называли горцы Бакланова, стало страшным для всей Чечни. Донские дротики уже не называли более презрительно камышом. «Даджал», что значит, дьявол, - вот было обычное наименование чеченцами Бакланова.

А он и лицом, и сложением был грозен. Лицо его было изрыто оспой, громадный нос, густые, нависшие на глаза брови, глаза, мечущие молнии, толстые губы и бакенбарды, вьющиеся по ветру.

Рассказывают, что раз пришли к казакам черкесы и просили казаков показать им Бакланова. Они хотели убедиться, правда ли, что грозный Боклю, действительно, «даджал», то есть черт.