ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ - ГАРРИ ТАБАЧНИК

В то лето в Москве гостил французский Мюзик-Холл. Много говорилось о дружеских связях с заграницей и на приемах в том же самом Морозовском особняке, где помещается Союз Советских Обществ дружбы с зарубежными странами. И никто не подозревал, что в этом самом зале, где поднимаются тосты за мир и дружбу, заседали те, кому поручено убить и мир, и дружбу.

Проходит несколько лет и партийный идеолог Борис Пономарев выступает с теоретическим обоснованием подрывных действий за пределами социалистической империи. Мир для него поле битвы, где уже давно развернулись сражения третьей мировой войны.

Эта война началась почти сразу же, как только в Реймсе и Потсдаме были подписаны акты о капитуляции Германии, а на борту ’’Миссури” — Японии.

Люди привыкли считать войной грохот артиллерийских снарядов, бомбежки, вой сирен, атаки пехоты, лавину идущих танков.

В 1945 году это все закончилось, но не закончилась война. Она приняла другие формы.

В октябре 1979 года Борис Пономарев об этом говорил так: ’’Идет неумолимый процесс смены отживших реакционных режимов прогрессивным, все чаще с социалистической ориентацией”. Он, конечно, умалчивал, что за кулисами происходящих событий стоит КГБ и направляемые им подрывные силы.

Вторжение в Афганистан было одним из сражений в этой необъявленной третьей мировой войне тоталитаризма против свободы и демократии.

Трагедия в том, что тоталитарный режим по своей природе, несомненно, более приспособлен к войне, чем демократия. В стране, где все граждане привыкли подчиняться приказу, где нет оппозиции, свободной прессы, мобилизовать армию и отправить ее в бой легче, чем в демократической стране, где сразу же найдутся влиятельные силы, ставящие под сомнение правильность действий правительства.

...Мощные транспортные самолеты АН-12 и АН-22 с опознавательными знаками советских военно-воздушных сил шли к Кабульскому аэродрому. В ночь с 25 на 26 декабря их приземлилось 150. Это были части 4-й и 105-й воздушно-десантных дивизий. Они представляли собой авангард начавшегося вторжения. Остальные силы, насчитывавшие свыше 80 тысяч солдат, двигались по новым шоссе, для этого и построенным с „братской” советской помощью. В своем багаже оккупанты везли и ново-

го правителя — Бабрака Кармаля. Десантники еще продолжали высаживаться в аэропорту афганской столицы, а специальная группа уже устремилась к президентскому дворцу.

В этот момент, так же как за 15 лет до того, во время вторжения в Чехословакию, московское радио начинает передавать сообщение о том, что советские войска по просьбе правительства Афганистана прибыли в страну.

Между тем группа полковника Байренова достигла президентского дворца. Непроницаемая зимняя ночь окутывала все вокруг. Преодолев сопротивление охраны, специальный отряд КГБ ворвался в зал на втором этаже, где находился президент со своей любовницей. Оба были убиты на месте.

Повар Талебов услышал стрельбу, находясь на кухне. Выглянув наружу и увидев солдат в советской форме, он понял, что происходит. Не теряя времени, он, пользуясь знанием дворца, выскользнул из него и скрылся в темноте. Вместе с ним исчезло и несколько офицеров. Благодаря им и стало известно о том, что произошло в рождественскую ночь с президентом страны, якобы пригласившим на помощь советские войска.

Председателя КГБ такие мелочи мало интересовали.

Еще со времен Венгрии он понял, что после того, как уляжется первая волна возмущения , ничего не последует. Перед ним лежала статья из ’’Нью-Йорк Таймс”, в которой писалось: ’’Десять лет тому назад любая коммунистическая победа рассматривалась бы как явное поражение США. Теперь большинство американцев считает, что мир более сложен”. Что считают американцы, большинство которых не смогло бы найти Афганистан на карте, ’’Нью-Йорк Таймс” знать не могла. Да и концепция ’’более сложного мира” не для большинства. Оно смотрит на вещи проще и трезвее. Раз коммунисты добиваются своего — значит, они сильны, а неспособные им помешать — слабы. Причем когда это повторяется на протяжении десятилетий, это приучает людей к безразличию и пассивности. Состояние беспомощности становится перманентным. Рождается формула ’’лучше быть красным, чем мертвым”. О том, что можно не быть красным и остаться живым, думают все меньше и меньше. Андропов еще раз в этом убедился вскоре после вторжения в Афганистан. Некогда бывший послом в Советском Союзе Д. Кеннан поспешил заявить, что ’’ввод ограниченного военного контингента в Афганистан явился вынужденной мерой советского правительства”, что ’’все это касается прежде всего двух стран — СССР и Афганистана”. Далее бывший посол уверял, что решение ввести войска „было нелегким”. Каким образом он пришел к такому выводу, остается загадкой. Однако любому мало-мальски сведущему в военных делах понятно, что план по захвату страны разрабатывается

заранее, что его постоянно пересматривают, внося необходимые изменения. А раз такой план разрабатывается, то делается это не из любви к игре в солдатики, а для того, чтобы в подходящий момент осуществить его с настоящими солдатами.

Вторжение готовилось давно, а когда пришло время осуществлять намеченный план, то оказалось, что Брежнев и Косыгин больны, так же, как и Кириленко и Пельше, а Суслов находится на операции. Теперь решающее слово оказалось за теми, кто находился в Москве: Андроповым, Гришиным, Тихоновым, Черненко, Устиновым и кандидатом в члены Политбюро Горбачевым, который через 10 лет назовет принятое тогда решение „нашим грехом”.

Конечно, делать из этого вывод о том, что собралась группа заговорщиков и, дескать, поставила престарелого генсека перед фактом — неверно. Прямая телефонная связь устанавливается с любым пунктом, где находится генсек. И вызывает сомнение, чтобы какая-либо группа, какой бы влиятельной она ни была, решилась бы самостоятельно отдать приказ о вторжении.

Черненко, в последние годы все чаще подменявший болеющего Брежнева и о котором поговаривали, как о возможном наследнике, как и каждый советский руководитель, прежде всего стремился использовать предоставлявшуюся возможность. А возможность действительно была редкой — выход на ближайшие подступы к Персидскому заливу.

На другом конце земного шара по этому поводу американский ученый Уолтер Лакер высказался так: ’’Вопреки мудрости и осторожности, которые приходят с возрастом, советские руководители стремятся извлечь как можно больше из тех событий, которые разыгрываются на мировой сцене и не отказываются от того, чтобы подтолкнуть историю”.

Черненко, которому вдруг неожиданно представилось сыграть роль в истории, отказаться от этого не мог.

* Раздумывая над последствиями вторжения, он пришел к выводу, что вторжение в Афганистан может вызвать трения между армией и ведомством Андропова. Кроме того, удача зачтется и тем, кого представлял он. Ведь это ’’партия — вдохновитель и организатор всех наших побед”. Она, а прежде всего такие, как он, партийные бюрократы, были его опорой. Он выражал их интересы. Ободренный этой мыслью, он отправился на заседание Совета Обороны.

В зале Совета уже были маршалы Устинов и Огарков. Через несколько минут вошел, как всегда элегантно одетый, Андропов. Он предупредительно пошел навстречу Черненко и приветливо пожал ему руку.

— Занимайте председательское место, Константин Устинович, я думаю, армия возражать не будет, — кивнул он шутливо в сторону маршалов.

’’Намекает на что-то, — подумал Черненко. — Ну, ладно, обдумаем это потом”. Он глянул на радушное лицо председателя КГБ, от которого, несмотря на приветливую улыбку веяло каким-то холодом. В нем всегда было что-то заговорщицкое. Обсуждая это однажды с Брежневым, они пришли к заключению, что в начальнике тайной полиции это неизбежно. Но все же были начеку.

Словно угадав его мысли, Андропов расплылся в еще более доброжелательной улыбке. Он мог себе это позволить. Он-то занимал место в Совете по праву, а Черненко — только потому, что замещал больного Брежнева. Стараясь не подчеркивать то, что и так было понятно всем присутствующим, он сделал приглашающий жест в сторону председательского кресла. В этом было что-то символическое. Председатель КГБ приглашал Черненко занять место Брежнева. Тот было сделал шаг к креслу, но не дойдя до него, как бы невзначай опустился на стул рядом. ’’Твой ход, голубчик, мы разгадываем легко, — подумал Черненко. — Хочешь, чтобы стало известно, что я уселся в кресло Брежнева, хочешь поссорить меня с ним... Мелко берешь... Мелковато...”.

Он хорошо помнил, какой была судьба Шелепина, поторопившегося после случившегося с Брежневым в 1975 году удара, начать консультации о преемнике генсека.

Генсек оправился, а ’’железного Шурика” поминай как звали.