Страхослов (сборник) - Коллектив авторов

– Мне кажется, с девочкой что-то не так, – сказала Сьюзан.

– Ей просто нужно время, – ответил Грег. – Она так скорбит.

– Мне кажется, это ненормально.

Она почти испытала облегчение, однажды ночью проснувшись от вопля Рут. Девочка кричала от ужаса.

Сьюзан вбежала в комнату Рут, включила свет. Рут сидела на кровати, широко распахнув глаза, и размахивала подушкой, словно защищаясь от чего-то.

– Она здесь, – бормотала девочка. – Она здесь, как и говорила мне.

– Кто?

– Мамочка, – прошептала Рут.

Она даже посмотреть на Сьюзан не могла, так ей было страшно. Она и произнести-то это едва сумела.

Сьюзан села на кровать и распахнула объятия. Рут прижалась к ней.

– Мамочки тут нет, – сказала Сьюзан. – Мне очень жаль. Очень.

– Я ее видела.

– А если бы она и была тут, она бы тебе ни за что не навредила, ты же знаешь. Она тебя любила.

Рут покачала головой и уткнулась носом Сьюзан в плечо, обнимая тетю все крепче. И Сьюзан это понравилось. Ей это очень понравилось.

– Мамочка говорила, что убитые нами к нам возвращаются.

– Что?

– Они к нам возвращаются. И никогда не уходят. Никогда не оставляют нас одних. Они прячутся в тенях. И иногда мы думаем, что они ушли. Но рано или поздно они выйдут из тени.

– Чепуха какая-то.

– Но зачем бы мамочка мне такое говорила, если бы это не было правдой?

«Потому что твоя мать была жестокой сукой», – подумала Сьюзан. Ее словно осенило. Она никогда не позволяла себе думать такого, не так явственно, но теперь, когда эти слова пронеслись в ее голове, она отчетливо осознала, что так все и было на самом деле.

– Милая, почему ты думаешь, что убила свою маму?

– Потому что я ее убила. Я ей сказала, что ненавижу ее. Я ей сказала, что желаю ей смерти.

– Ох, милая…

– И теперь она умерла.

– Милая… – Сьюзан еще никого так не называла, но слово казалось таким подходящим. Впрочем, не стоит им злоупотреблять. Она погладила Рут по голове. – Все в порядке, это не твоя вина.

Они с Рут просидели в обнимку еще где-то полчаса, и Сьюзан еще несколько раз сказала ей «милая», думая: «Все еще может быть хорошо, все еще может сработать». Рут начала похрапывать. Совсем не так, как Грег, – тот храпел, как бульдозер. Рут тихонько похрапывала, и от этого казалась такой ранимой, что у Сьюзан защемило сердце.

Она укрыла девочку одеялом и поцеловала в лоб. Ей показалось, что Рут счастливо улыбнулась. Сьюзан выключила свет и вернулась к себе в кровать.

После этого Рут кошмары не беспокоили. А если и снилось ей что-то плохое, то не настолько, чтобы она об этом рассказывала.

Но с той ночи сама Сьюзан стала спать куда хуже.

Она сказала Рут, что все это чепуха, что убитые нами не возвращаются, чтобы преследовать нас. И у Сьюзан даже были доказательства. Те клоуны так к ней и не вернулись.

Рут сказала, что они прячутся в тенях. И тут, в темноте комнаты, рядом со спящим Грегом, Сьюзан показалось, что все пространство вокруг – сплошные тени. Лунный свет просачивается в окно, серебрится тонкая полоска под дверью – а все остальное скрывает тьма, и тьма эта становится все чернее.

Могло ли случиться так, что бедная дурочка Сьюзан просто не замечала, что призраки все это время следили за ней? Дурочка Сьюзан, которой никогда и ничего не удавалось сделать, как полагается?

И эта мысль тоже ощущалась как откровение – холодная, ясная, неумолимая истина.

Сьюзан была не одна. Она никогда не оставалась одна. Никогда.

– Вы тут? – прошептала она.

Ее глаза широко распахнулись – женщина всматривалась в темноту.

Пошатываясь, вперед вышел первый клоун. Он натужно сопел. Сьюзан думала, что это завывания ветра, всю свою жизнь она считала, что слышит ветер, и не придавала этому значения. Клоун так устал. Ну конечно, он устал. Он присел на краешек кровати.

Он уже был стариком, когда около сорока лет назад у него случился инфаркт.

– Ты не перестаешь стареть, – сказал он ей. – Не перестаешь. Ты все стареешь, и стареешь, и стареешь, и стареешь. И все это продолжается, продолжается, продолжается. – Его лицо было ярко-белым, частично из-за грима, частично из-за того, что уже обнажились кости черепа.

Второй клоун прислонился к шкафу. Его руки и ноги все еще были разведены в стороны, но если раньше Сьюзан казалось, что он похож на морскую звезду, то теперь она поняла, что это не так, совсем не так. Он похож на паука. Паука, лишившегося нескольких лапок, это верно, но ничего удивительного, ведь его расплющило, конечно, какие-то куски плоти отвалились. И он был почти плоским, его ведь раздавило! Он повернулся к Сьюзан, и оказалось, что выглядит он совсем не так забавно, как ей помнилось: искореженное, изуродованное тело, что-то торчит изо рта… Наверное, внутренности, подумала она.

– И все это продолжается, продолжается, продолжается, – повторил первый клоун. – Шоу должно продолжаться!

И даже сейчас Сьюзан удавалось справляться с этим, все было в порядке, ночь скоро закончится, наступит день, и тогда она будет в безопасности, к ней вернется здравость рассудка, рассеются тени, сны отступят. Главное – чтобы ей не пришлось увидеть третьего клоуна. Женщина крепко зажмурилась.

Она не слышала ничего, кроме собственного дыхания, участившегося от испуга.

Она попыталась замедлить дыхание.

Вокруг царила тишина.

Сьюзан прижалась к Грегу, и его руки обвили ее во сне. Она подумала: они не причинят вреда Грегу, Грег не сделал им ничего плохого, будто тут могла работать какая-то логика, будто клоуны-призраки подчинялись каким-то правилам.

Она почувствовала движение воздуха у своего лица и подумала, что это чье-то дыхание, но оно было слишком холодным для дыхания, и это было хорошо. Или это лишь значит, что воздух в легких мертвого клоуна охлаждается? Скрипнули пружины кровати, но, может быть, это Грег ворочался (вот только он не ворочался, верно? Она так крепко прижималась к нему…) – а потом, потом… потом что-то коснулось ее век, потянуло ее за веки, пытаясь открыть ей глаза. То были не пальцы, конечно – разве что пальцы мертвого клоуна стали тонкими и острыми, как зубочистки. За веки тянуло, тянуло, что-то хотело, чтобы она смотрела. Сьюзан открыла глаза. И увидела.

– Шоу должно продолжаться, – прошептал третий клоун.

Он был так близко, будто она сидела в первом ряду у манежа. И клоун сам закрыл глаза, но не веками, не так просто! Его трюк был лучше, он втянул их в череп, а потом глубоко вдохнул – щеки ввалились, кожу засосало под кости, голова стала плоской – а потом выдохнул, натужно, с усилием, и голова опять раздулась, как надувается воздушный шарик… и лопнула. Багровые черви вырвались наружу, яркие, влажные, они так радовались свободе!

И Клоун Флик тоже радовался, на этот раз ему не было больно, его представление удалось на славу.

Остальные мертвые клоуны зааплодировали, и Флик поднес палец к губам: им нельзя было шуметь, Грег ведь все еще спал. Первый и второй клоуны устыдились. А затем Флик вытянул руку, как уже делал раньше, и указал на Сьюзан, только теперь он был настолько близко, что мог коснуться ее. И он ее коснулся. Коснулся.

Он провел пальцем по ее лицу, мягкому, теплому, нежному лицу, холодным, тонким, острым, как зубочистка, пальцем. Медленно-медленно он гладил ее по лицу – быть может, завидовал, что у нее вообще есть лицо? Он заговорил со Сьюзан – рот распахнулся щелью в окровавленном месиве головы:

– Отдохни. Завтра важный день. Всегда важный день. Шоу должно продолжаться.

И Сьюзан уснула.

Хуже, чем той первой ночью, уже не было. На вторую ночь пришел только старик клоун. Он сел на кровать и принялся что-то бормотать себе под нос, как, бывало, говорят сами с собой старики. На третью ночь он пришел опять, но держался в стороне, скрываясь во тьме. Второй клоун тоже был там, прятался, вцепившись паучьими лапами в шкаф, но не поворачивался.