Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси - Лев Черепнин

В заявлениях черных крестьян часто звучит мысль о том, что судебные органы являются орудием, используемым в собственных интересах могущественными землевладельцами — духовными и светскими. Около 1474–1475 гг. происходил суд по спорному земельному делу между сотником черной Мишутинской волости Переяславского уезда Малыгою и келарем Троице-Сергиева монастыря. По словам Малыги, монастырские крестьяне в течение последних семи лет пахали селище Кровопусковское, принадлежащее к составу волостных черных земель. Судья поставил обычный в подобных случаях вопрос: почему же черные мишутинские крестьяне до сих пор не обратились по этому делу с жалобой к монастырским властям. Малыга ответил, что жалобы со стороны черных крестьян были, но их результатом явилось лишь то, что монастырский келарь жалобщиков же привлек к ответу через великокняжеского пристава: «…Господине, извечивали есмя им, ини, господине, изветов не рядят. А нынече, господине, про наш извет и келарь по нас жо послал пристава»[888].

Убежденные в продажности судей и во всесилии земельных магнатов, могущих направить решение суда в нужную для них сторону и даже фальсифицировать документацию судопроизводства, черные крестьяне прибегают в качестве одной из форм борьбы за свои земли к опорочиванию судебных приговоров, утверждающих переход черных земель в разряд частновладельческих. В 1504 г. судья Андрей Хвостов производил судебное разбирательство по земельному спору между властями Калязина монастыря и черными крестьянами Артемом Вострым с товарищами. Результаты этого разбирательства он доложил кашинскому князю Юрию Ивановичу. Когда последний, «выслушав» судный список, велел обеим тяжущимся сторонам высказаться по поводу его правильности, то монастырский старец ответил, «что ему суд таков был, как в сем списку писано», а ответчики (черные крестьяне), напротив, утверждали, что «им суд был не таков, как в сем списку писано»[889].

В 1505 г. крестьянин черной деревни Михайловской Белозерского уезда Митя Климов пожаловался в суд на старцев Кириллова-Белозерского монастыря, которые в течение пятнадцати лет незаконно эксплуатировали его пожню. Он указал при этом, что его дело уже разбиралось на суде, было перенесено в Москву на доклад к князю Д. А. Пенкову, который и признал его правым. Но судьи, — говорил Митя Климов, — «у старцов посулы поимали, а нам, господине, конца не доспели»[890].

Достаточно ясно отдавая себе отчет в том, что судьи выполняют волю крупных и могущественных земельных собственников, черные крестьяне в соответствии с их общим монархическим мировоззрением наивно в то же время верят, что подобные действия судебных органов возможны лишь вследствие их бесконтрольности. Если довести о поведении судей до сведения великого князя, то можно якобы найти управу и на судей. Поэтому довольно частым явлением была отправка крестьянских ходоков в поисках «правды» в Москву. В 1495–1499 гг. разбиралась тяжба между попом Покровского монастыря Григорием и крестьянами Михайловского стана Переяславского уезда Родюкою Онфуковым и Нестериком Дешевкиным. Поп обвинял крестьян в том, что они «поставили… сее весны» на монастырской земле «на поле, на ржи и на яри» избу и клеть «сильно», покосили пожни, «а досталь… пожен потравили». Родюка Онфуков и Нестерик Дешевкин не отрицали того, что они действительно возвели постройки на указанной попом земле, посеяли там хлеб и скосили сено. Они только настаивали на том, что земля эта не принадлежит монастырю, а является великокняжеской и получена ими в пользование от становых властей: «Дали нам, господине, ту землю становичи Михайловского стану и грамоту нам, господине, на ту землю дали. А та, господине, земля — становая, Михайловского стану, а не монастырская». Но грамоту, на которую ссылались крестьяне, они согласились показать только в Москве, если их вызовут на великокняжеский суд: «а перед тобою грамоты не положим», говорили они местному судье, «а положим, господине, ту грамоту на Москве перед великим князем». В то же время оба крестьянина заявили, что они и впредь будут пользоваться своим земельным участком: «А те, господине, пожни косили мы, да и травили, да и досталь нам, господине, тое деревни пожни косити». В Москве дело слушал князь В. И. Патрикеев. Но Родюка Онфуков и Нестерик Дешевкин и ему не предъявили грамоты, удостоверявшей их права на землю, о которой шла тяжба. И дело было решено не в их пользу[891].

Довольно активно держался в 1495–1499 гг. на суде крестьянин Степан Дорога Якушев, обвиняемый старцем Троице-Сергиева монастыря Ефремом в том, что он завладел монастырскою землею в Московском уезде. Он утверждал, что земля, на которой ведется его хозяйство, — великокняжеская и дана ему в оброчное держание «по слову» князя Ивана III. В подтверждение своих слов Степан Дорога представил список с великокняжеской жалованной оброчной грамоты 1489–1490 гг. Но когда судья заметил ему: «То передо мною кладешь список, а грамота где?» — крестьянин ответил, что подлинный документ он предъявит только самому великому князю: «Грамота, господине, моя… во Тфери; а положу ее, господине, перед великим князем, а перед тобою ее не положу». Судья перенес дело в суд высшей инстанции в Москву, где обеим сторонам был задан, как обычно, вопрос: «Был ли вам таков суд, как в сем списку писано?» Степан Дорога отказался признать правильным судный список, в котором излагалась его тяжба с Ефремом, и сослался, в обоснование причин отвода судного списка как документального свидетельства, на «судных мужей». До дальнейшего расследования недельщик отдал Степана Дорогу на поруки, но он вместе со своим поручителями убежал: «…список судной оболживил, и послался на судные мужи, да от срока с Москвы збежал и с поручники…»[892].

Итак, крестьяне упорны в своей борьбе за землю. В процессе этой борьбы хотя еще и слабо, но формируются элементы их классового сознания. Крестьяне понимают, что их противниками в борьбе за земельные владения являются бояре, церковные иерархи и духовные корпорации. Они понимают, что, обладая большим политическим весом и материальными богатствами, эти сильные противники находят поддержку со стороны органов государственной власти, что они легко могут подкупить суд и заставить его действовать так, как они хотят. Все эти представления, до которых доходило уже крестьянство, призывали его к выступлению против феодального строя. Это были прогрессивные элементы крестьянской идеологии. Но в мышлении крестьян было много и того консервативного, что отвлекало их от борьбы. Над крупными земельными собственниками, думают крестьяне, стоит великий князь. Ему принадлежит верховное право распоряжения землей вообще и прежде всего черной, на которой живет крестьянство, не подчиняющееся каким-либо иным земельным собственникам. К кому же еще обратиться за управой в случае захвата черных земель вотчинниками, как не к великому князю? Кто же другой может призвать к порядку и захватчиков, и их пособников из числа княжеских приказных людей и судей? Таков, очевидно, примерно был ход мыслей, заставлявший черных крестьян последовательно и упорно добиваться именно великокняжеского суда по своим земельным тяжбам. Такая политическая идеология вырастала на основе отношения черных крестьян к земле, которая им представлялась как своя, волостная, поскольку они непосредственно не воспринимали своей зависимости от государства как зависимости феодальной (хотя она была именно такой). Подобная идеология была в конечном счете консервативной, так как она вызывала неверное восприятие существующих социально-политических отношений (рассматривавшихся как нечто противоречащее устремлениям великокняжеской власти), опутывала крестьянское сознание несбыточными иллюзиями и отводила антифеодальные выступления крестьянства в легальное русло обращения с жалобами к великому князю. Но в то же время на определенном этапе социально-политической истории Руси рассматриваемая идеология крестьянства явилась одним из моментов, содействовавших великокняжеской власти в ее политике, направленной к объединению Руси и борьбе с феодальным сепаратизмом.

Ввиду надежды на то, что великий князь должен обеспечить защиту от притеснений сильных людей, черные крестьяне рассматривают переход тех или иных территорий под власть московских князей как факт положительный. Этот переход, думают черные крестьяне, должен им помочь добиться от великокняжеской власти удовлетворения своих нужд. Так, около 1484–1490 гг. разбиралось спорное дело между братьей суздальского Спасо-Евфимьева монастыря и черными крестьянами волости Нелши о владении несколькими селищами. Черные крестьяне указывали, что монастырь незаконно присвоил эти селища. Когда же судья спросил их, почему они раньше не обратились в суд, крестьяне ответили, что волость Нелша в течение семнадцати лет принадлежала литовскому князю Судиманту и он за них «не стоял», а поэтому они «тех земель не искали». «А нынеча ся, господине, Нелша достала за великого князя, — говорили крестьяне судье, — и мы, господине, тех селищ ищом»[893].