История Мадлен (СИ) - Ром Полина

– Доктор, а вы куда? – не обращая внимания на очередную схватку, спросила я.

– У вас внизу лейб-хирург Кельхин, значит, я должен с ним видеться, – удивленно ответил смешной человек – доктор, что должен был сейчас осмотреть меня более внимательно.

– Значит, вы не посмотрите на сколько раскрылась шейка, и скоро ли я рожу? – уже серьезно и достаточно грубо спросила я

– Ам-м… Что вы сказали? – Роджерсон присел на табурет и бросил развязывать передник. Анна и Маша смотрели на меня как на сумасшедшую

– Ну, вы же знаете, что у матки есть шейка? И, что её открытие на какое-то там количество пальцев говорит о том, что можно тужиться, правильно? – аккуратно, словно рассказывая физикам о том, что у воды только одно состояние, пробормотала я.

– Вы меня пугать, – прошептал он и вышел, забыв свои чемоданы.

– Вот тебе и Айболит. Приходи к нему лечиться и корова, и волчица, – я засмеялась так, что Маша начала креститься, а Анна прижалась спиной к двери. Софи присела рядом, дала мне в руки кружку с водой. Я выпила несколько глотков, глубоко вздохнула, и прошептала Софи:

– Нам все придется делать самим, Софи. Я хочу рассказать тебе кое-что… Анна, Маша, выйдите на минуту, – быстро махнув на дверь, я продолжила в сторону женщин, что пока были мне чужими. Они не стали задавать вопросов и вышли.

– Софи, это будет звучать очень странно, но я… – схватка скрутила меня так сильно, что я сложилась пополам. – Софи, я должна встать. Я рада, что схватки стали сильнее, этот доктор сделал только одно хорошее дело – он продавил мне живот так, что ребенок больше не хочет там оставаться.

– Что ты хотела сказать мне, Мадлен…Мари, – быстро исправилась Софи, и не став спорить, помогла мне встать. Я оперлась руками о край кровати, но так и вправду было легче – поясница меньше болела.

– Знаешь, иногда бывает такое… Люди помнят свою прошлую жизнь. Я помню её часть, вернее, то, что я была несчастна из-за того, что не могла иметь ребенка, понимаешь? – я уже жалела, что начала этот разговор, но мне нужно было выговориться именно сейчас. – Так вот, этот ребенок должен выжить в любом случае, я очень прошу тебя, если вдруг…

– Так, я, конечно, добрее всех отношусь к вам, мадам, но такое слушать не стану, – поняв, что у меня появились дурные мысли, перебила меня Софи, изменила тон и продолжила: – Этого разговора не будет, – за секунду она оказалась у двери и открыв её, пригласила обратно Анну и Машу.

Потуги начались только под утро. У меня уже не было сил, и между схватками я просто засыпала. Анна «успокоила» меня тем, что доктор не ушел, и сейчас они проводят для Михаила операцию. Это меня сколько-то успокаивало, но страх за ребенка и уходящие силы брали верх.

Когда я поняла, что очень хочу в туалет, и уже было, сквозь сон, хотела просить Анну отвести меня, стесняясь попросить горшок, я вспомнила что это такое.

Доктор влетел в комнату как ошпаренный, и чуть на забыл помыть руки. Анна следила за всеми его движениями, и сегодня я просто возблагодарила эту строгую женщину.

Крик моего сына – последнее, что услышала за эти тяжелые сутки. Сквозь пелену, опускающуюся на глаза, успела рассмотреть синеватый комок, что поднял надо мной доктор. Его слова: «Графиня, у вас родился просто прекрасный сын», и полное отсутствие каких-либо болей были больше, чем счастьем!

Я сидела в больнице на кровати, белые стены, пикающая аппаратура, радио в коридоре, снующие врачи, а на руках у меня был этот долгожданный конверт. Со мной рядом сидела мама. Я говорила ей, что мне приснилось, будто я одеваю саму Екатерину Великую, а мой муж – граф Апраксин. Я смеялась, прижимая теплый и тяжелый сверток к груди.

Мама смотрела на меня внимательно, смеялась и гладила по голове, нашептывая что такое тоже может быть. Мне вдруг стало очень грустно от того, что Миша мне очень дорог, что он нужен мне, и я не согласна терять тот самый сон, вернее, ту его составляющую, где у меня была семья, где у меня есть сын. Меня гладили по голове и целовали в лоб.

Мама шептала мне: – Милая, теперь мы будем вместе всегда, я больше ничего не пропущу в твоей жизни.

Глава 76

Мама шептала мне:

– Милая, теперь мы будем вместе всегда, я больше ничего не пропущу в твоей жизни.

Пробуждение было каким-то мгновенным. Я резко открыла глаза – передо мной сидел Миша. Было темно. Только сейчас я поняла отличие сна от реальности — запахи. Пусть там, во сне, все и казалось мне настоящим, но в больничной палате, любой, всегда есть специфический запах.

Здесь и сейчас пахло лекарствами, моим ребенком, теплом дома. Тонкая нотка полыни — ей перекладывали белье в шкафах. Запах выпечки — на кухне пекут булки.

Это наша с Мишей комната, это то самое время, и у меня есть ребенок – мысли мелькали, как искры над огнем, возвращая к действительности. Роды, операция на руке, ночь, где я засыпала, как только отпускали схватки, момент, когда ребенок заплакал, и все…

– Миша, где..

– Машенька, милая не беспокойся, наш сын сладко спит рядом с тобой, – он говорил и морщился.

Выглядел он просто ужасно, измотанный, тощий, но все это было уже не важно — главное, что живой.

– А ты? Ты? Ты же не должен быть здесь, ты же… тебе же сделали операцию, у тебя, – я не могла собрать всю картинку сейчас воедино, и от этого становилось страшно.

Посмотрела на другую сторону кровати, а там, обложенный подушками, спал туго спелёнатый кокон. Розовый круг лица, сложенные бантиком крошечные губки будто что-то посасывают во сне, кнопка носа. Даже сейчас, в этих детских чертах можно было различить копию Михаила.

Я посмотрела с улыбкой на них по очереди, потом сравнила еще раз. Вот теперь я представляла каким будет мой сын, когда вырастет! Я не верила в это чудо, но этот сон, именно он сбил все в моей голове. Так отчетливо видела маму, больницу, слышала песни по радио, звонок телефона в соседней палате, чувствовала, как она рада за меня. Часть меня скучала по прошлой жизни, бесспорно, но я помню и тот момент, когда испугалась, что больше не увижу Мишу.

Зато сейчас я понимала, что именно там был сон. Пусть и дал он мне свидание с мамой, но именно здесь — моя жизнь.

– Миша, как доктор отпустил тебя? – я не могла сообразить что сказать ему, и как заставить уйти, лечь и нормально лечится.

– Доктор заснул, а я проснулся вот в таком виде, прямо на столе. Не бойся, все со мной хорошо, они дали мне настойку, и боли нет пока, – он мотнул головой в левую сторону – рука была притянута к голому торсу, а поверх накинут халат. – Степан помог мне. Ходить я могу, не думай дурного. А то, что так исхудал, это не от болезни, это от тоски по тебе – кусок в горло не лез. Завтра велим напечь пирогов и заварить крепкий чай.

– И ты поднимался по лестнице? – я подтянулась выше на подушку и присела. Посмотрела на него внимательно – на его лице не было ни кровинки

– Голубушка моя, я прилягу здесь, уж больно там одиноко и тошно, пожалуйста, разреши мне остаться с вами, – он аккуратно привстал и обошел кровать.

Присел с другой стороны и кряхтя от боли, неловко улегся на правый бок.

– Как узнал, что ты начала рожать – забыл думать о своей руке, да и чего она, рука, ерунда только. Голова на месте, ты рядом, сын у меня есть, больше и не нужно ничего, – глаза его слипались, видимо, дал ему доктор опия, вот под ним и пришел, а утром боли начнутся снова.

Муж уже спал, а я с какой-то бабьей жалостью смотрела на заострившиеся черты лица, на тени под глазами, на новые морщинки. Даже горло сжалось — все бы отдала, только бы поправился быстрее.

– Степан, – шепнула я в сторону двери. – Степан, ты здесь?

– Да, графиня, я тута, увести хозяина? – дверь приоткрылась, и мужик заглянул в проем. В доме было очень тихо.

– Нет, пусть здесь спит. Скажи, который час?

– Дак уж седьмой, наверно, коли народ ужо по делам бежит на улицах.

– Доктор здесь?

– Коий барина лечил? Тута, там прямо в кресле и спит, а ваш отъехал недавно, проверил, чтоб вы ребеночка накормили, и значит это, уехал.