Время – московское! - Александр Зорич

Ответ на этот вопрос мне было суждено узнать совсем скоро. Тогда же я лишь вспомнил сказ об Индрик-звере, который за завтраком поведал мне болтливый Терен. «Индриком» на Руси звали единорога – прекрасного чудо-зверя, который «всем зверям отец», а всем кладам и сокровищам – хозяин. А еще, объяснил мне Бертольд, единорог-индрик – непримиримый борец со Злом во всех его многочисленных обличьях. Стоит ему появиться – добрые люди радуются, а напрасные люди – прячутся. Я даже отрывок из былины запомнил, которую Терен битых пятнадцать минут цитировал. Жаль, что не целиком:

…Во Индей-земле степя дикие,Степя дикие, леса темные.Да во тех лесах живет Индрик-зверь:На нем шерсточка вся земчужная,

А и грива-хвост позлаченая,А копытца у него всё булатные,Из ноздрей у него огонь пышет,Из ушей у него идет дым столбом…

Когда мы в первый раз увидели Котел из космоса, с борта «Ксенофонта», он произвел не просто какое-то там «пугающее впечатление». Это была подлинная квинтэссенция жути. Недаром я назвал его Лимбом.

К счастью, при свете дня Котел смотрелся не столь грозно. Но все равно с тех пор, как я охотился в здешних местах на курицу, аномальный климат планеты успел измениться – и притом не в лучшую сторону. Это чувствовалось практически во всем.

Так, ровно по краю Котла стояли облака-башни. Облака эти висели над Карнизом, как заякоренные. Ни рассеяться, ни уплыть в сторону под напором ветра они упорно не желали.

Вызывающе неестественный вид облаков особо впечатлял людей, которые никогда не покидали Землю и инопланетные пейзажи видели только по визору. Например, Локшин, даром что астроном, всю свою жизнь прожил в русской метрополии. В Городе Полковников он носа из казармы не казал, а потому Глагол стал для него первым настоящим звездоземьем, где астроному довелось свободно разгуливать под чужим небом. Повезло человеку, ничего не скажешь!

Пока мы сутки куковали на Карнизе, перерабатывая мегатонны информации от разведгрупп относительно положения дел внизу, на дне Котла, Локшин поминутно задирал голову вверх, вперял взор в проклятые облака и бормотал: «Невероятно! Омерзительно и невероятно!»

– Что именно невероятно? – не удержался я.

– Да все практически.

– Ну например?

– Например, вон та планета.

То была минута, когда расступившиеся на время облака ненадолго открыли нам синий бархат вечернего неба. Локшин указал мне на упитанную звездочку, вызывающе яркую. Это была соседняя планета, фигурирующая в нашей лоции системы под кодовым псевдонимом «Дунай».

– А что в ней омерзительного?

– С ней что-то происходит. Она приближается к Глаголу. Притом – чертовски быстро!

– Неужели будет импакт?

– Даже не надейтесь, цирка не будет. Мы с коллегами уже четырежды просчитали траекторию. Дунай пройдет мимо.

– Ну и славно! Что же в этом омерзительного? – удивился я.

– Омерзительно то, что в отсутствие ярко выраженных внешних гравитационных воздействий любая нормальная планета должна оставаться на своей орбите. Законам небесной механики надо подчиняться! А перед нами – злостный правонарушитель!

– Как же передовая отечественная наука объясняет сей загадочный феномен?

– Никак не объясняет. – Локшин вздохнул. – Планета ведет себя столь же аномально, как и природа Глагола. А отсюда напрашивается неприятная гипотеза: когда Дунай пройдет вблизи от Глагола, местные аномалии станут еще более навязчивыми.

– Как любит повторять Иван Денисович, давайте решать проблемы по мере их поступления, – сказал тогда я. По правде сказать, Дунай вообще не казался мне проблемой. А зря.

Когда совсем стемнело, началось представление. Облака озарялись лиловыми и фиолетовыми вспышками. Сполохи эти, не будучи, судя по всему, молниями, неслись внутри облаков со скоростью монорельсовых экспрессов – отчего у всех офицеров, не чуждых проблем ПКО, возникало рефлекторное желание нажать на спуск зенитного лазера.

Затем со стороны Стикса с трансформаторным жужжанием наползла орда светящихся пятнышек.

Это были «слепни». Одна из тех самых динамических аномалий, с которыми лично мне еще сталкиваться не приходилось.

К счастью, никто не пострадал.

Ферван Мадарасп заранее предупредил, что в ночное время зона в районе Лестницы Кавама слепнеопасная, а потому мы обустроили лагерь по всем правилам. Ну а те, кому места в походных домиках-эллингах не хватило, спали внутри бронированной техники. Очень неудобно, зато для жизни безопасно.

Несколько минут «слепни» стучались в броню машин и стенки эллингов, но потом рванули дальше и провалились в Котел.

Однако и в отсутствие непосредственной угрозы на Карнизе было очень неуютно. Так что все мы испытали невероятное облегчение, когда на общем совете военных и ученых было принято решение: скорее вниз, в Котел! Ну ее к диким кабанам, эту Лестницу Кавама, пусть с ней возятся инженерные роты, а мы уж как-нибудь на вертолетах да на флуггерах…

Тут даже я впечатлился: все-таки рейдовый батальон осназ оказался страшной силой. И не в том даже дело, что осназовцы могут найти и уничтожить противника в космосе, под водой и под землей, а в том, что они мобильны и изобретательны, как… как цилиньские осы!

Сперва на вертолетах на дно Котла была переброшена инженерная рота с минимальным набором оборудования. За четыре часа рота умудрилась оборудовать вполне сносную посадочную площадку для «Кирасиров».

«Кирасиры», имеющие более серьезную грузоподъемность по сравнению с вертолетами, за двадцать рейсов доставили на площадку тяжелую инженерную технику, а также контейнеры с жилблоками и прочими полезными в хозяйстве штуками. Совсем скоро командир строителей доложил, что временный военный городок готов принять постояльцев.

И если даже меня деяния осназа впечатляли, то что говорить, например, о Ферване? Ему оставалось только охать:

– Я пламенею! Иначе и сказать не могу: пламенею восторгом, Александр! У нас в Конкордии замечательные солдаты, прекрасное оружие, но вот инженерная техника… Вы так уверенно шагнули прямо в пасть Ангра-Манью, в гибельное варево противоприродных извращений! Как будто готовились к этому не два месяца, а двадцать лет!

Присутствовавший при этом разговоре Свасьян холодно заметил:

– Всего лишь грамотная концепция рейдовых частей особого назначения. Этой концепции не двадцать лет, и не сорок, а пятьсот сорок.

Ферван, похоже, не понял юмора.

– Что вы хотите сказать?

После того как батальон подполковника понес потери в бою с клонскими «Шамширами», Свасьян не был склонен к любезности с врагом, пусть даже давно плененным и кротким, как овечка. Я Фервана терпеть не мог по своим причинам, но все же отдавал ему должное как ценному источнику информации о Глаголе, и потому вежливо пояснил:

– Подполковник имеет в виду, что его батальон пользуется стандартным оборудованием. Оно создано не для данного конкретного случая. Концепция рейдовых частей изначально предполагала, что в любой момент осназ могут выдернуть из пункта постоянной дислокации и выбросить на голову ксеносуществам в кипящую метановую атмосферу. Поэтому ключевым требованием было создание достойных условий проживания для осназа на самых отвратительных планетах и планетоидах.

– У нас, разумеется, есть что-то подобное, – пробормотал Ферван. – Но скорость, с которой вы все это устроили, внушает уважение…

Свасьян не удержался от шпильки:

– Удивительно, вы же офицер. Вам что, не рассказывали об оперативных возможностях армии противника?

– Не в таких подробностях. Нам, откровенно признаться, в основном разъясняли, насколько плохо живут люди Объединенных Наций.

– И насколько же плохо?

– Очень, очень плохо. Объединенные Нации страдают под игом трехголового змея, изблеванного Ангра-Манью. Головы этого змея – российский гегемонизм, европейский атеизм и азиатский буддизм.

– Саша, а европейцы действительно атеисты? – спросил у меня Свасьян.

– Понятия не имею, – честно ответил я.

«Кирасир», на борту которого происходил наш разговор, круто снижался. Через несколько минут мы должны были приземлиться в военном городке на дне Котла.

Лимб остался позади.

Позади остались груды черного железа. И длинные ряды свежих могил у подножия горы В-2.

Глава 4

На Грозном

Апрель, 2622 г.

Субмарина противокосмической обороны «Иван Калита»

Планета Грозный, система Секунды

«День Ормазд месяца Ардибехешт, то есть 19 апреля.

Я все о себе да о себе…

Скажу кое-что о Полине.

Позавчера вечером мой дорогой ксеноботаник совершил открытие. Насколько оно важно для земной науки, я судить не берусь, но, уверен, полковник Святцев им заинтересуется.

Все то время, которое заняло наше путешествие на субмарине, Полина занималась останками вольтурнианского всеяда. Того самого, которого подстрелил сержант Николаевский в день нашего прилета на Грозный.