Рыцарь и ведьма - Мэгги Дэвис

Король поставил чашу с вином на стол и уставился на тамплиера.

– Де ля Герш, этот высокородный и достойный рыцарь, скитается с бандой цыган?

Тамплиер кивнул, и король повернулся на стуле, ища глазами епископа Лондонского.

– Это правда, Джилберт? Ты веришь, что девушка околдовала де ля Герша настолько, что он впал в безумие?

Епископ прочистил горло.

– Ходит много слухов, ваше величество, много сплетен, несмотря на то, что девица, о которой мы говорим, скрыта теперь за высокими монастырскими стенами. Прибавьте к этому нашу озабоченность в епископальной канцелярии Лондона случаями колдовства.

– В канцелярии? Мне не говорили об этом. – Лицо короля приняло озабоченное выражение. Он сморщился. – И что же вам известно о колдовстве?

Командор сделал шаг вперед, но первым заговорил епископ Лондонский:

– Говорят, ваше величество, что она ясновидящая и обладает властью околдовывать.

Джилберт Фолиот проявил скромность: ему было все известно о встрече короля с этой странной девицей несколько месяцев назад. И о том, что она сообщила королю Генриху весть о смерти сына, и о том, как эта весть подкосила короля.

– Если по великой милости вашего величества, – подал голос командор, – девица будет нам возвращена, ее отвезут в Париж, где она будет подвергнута допросу, и все мы узнаем тогда, справедливы слухи и сплетни о ней или нет. Мы сможем доказать их справедливость или опровергнуть их раз и навсегда. Поэтому мы уже послали братьев-тамплиеров разыскать Асгарда де ля Герша с наказом ему вернуться. Я осмелюсь передать вашему величеству мнение Великого магистра о том, что, если нам будет дозволено забрать девицу Идэйн из монастыря Сен-Сюльпис, где она практикует свое чародейство, и отправить ее в Париж, наш брат де ля Герш последует за нею.

– Практикует свое беззаконное чародейство? – Король вопросительно поднял брови. По выражению его лица ясно было, что не тамплиерам решать вопрос о чародействе и колдовстве и уж во всяком случае не в королевстве Генриха Плантагенета. – Но вы утверждаете, что ваше чародейство законно, не так ли? Особенно в Париже, где вы организуете процесс, приговорите ее и сожжете на костре?

Командор сжался и окаменел, а король продолжал:

– И вне всякого сомнения, что и благородного дворянина де ля Герша вы сожжете тоже. Это не делает чести вам как поборникам дела Христова и носителям христианского милосердия и божественного всепрощения, господин рыцарь.

Тамплиер бросил взгляд на епископа, но тот не изъявил желания помочь.

– Ваше величество, мне… мне говорили, что внушенное Сатаной бесовство может быть прощено только господом богом, – запинаясь, ответил он. – Конечно, процесс по делу этой девицы и ее допрос будут держать в тайне. Таков обычай тамплиеров.

Острые выпуклые голубые глаза Генриха внимательно изучали командора. Ему не нравилось, что тамплиеры опутали все его королевство своими цепкими щупальцами, которые, как королю иногда казалось, протянулись по всей Европе и обуздать которые было не под силу ни духовной, ни светской власти.

С другой стороны, если он не отдаст им эту девицу и де ля Герша, Джилберт Фолиот и его клирики – король был готов побиться об заклад – уготовят им не лучшую участь. Тамплиеры обеспечили свое положение в Англии займами в королевскую казну. Трудно отказать в любезности одному из богатейших и могущественнейших ростовщиков Англии. Но, кроме того, Генрих Второй понимал положение тамплиеров, столкнувшихся с отступничеством одного из своих братьев, а о таком доводилось услышать редко. И затруднение рыцарей Храма было очевидным.

И, думал Генрих, наблюдая за коленопреклоненным командором, у них нет способа вернуть заблудшую овцу в свое лоно иначе, как пленив ведьму, околдовавшую его. Возможно, они считали, что если девицу заточить в Париже, то ее демонические силы заставят де ля Герша последовать за ней.

Король знал, как ненавистна была им сама мысль обращаться за помощью к нему. Генрих ясно читал это на лице командора. Но девушка была его подданной, и потому они нуждались в его позволении.

Все это время Джилберт Фолиот что-то нашептывал на ухо то одному, то другому епископу Англии, и епископы вслух выражали серьезную обеспокоенность по поводу предполагаемого ведьмовства девушки и вызванных этим слухов, распространившихся столь широко. Отцы церкви были особенно озабочены бытующим в народе мнением, что девушка была одновременно и волшебницей, и святой. Такая мысль была как невозможной, так и опасной. Недостаточно оставить ее доживать свою жизнь в таком отдаленном месте, как монастырь Сен-Сюльлис, потому что слишком уж много поклонников захотели бы увидеть ее.

– Перестаньте! – прикрикнул на них Генрих, отмахнувшись от своего советника.

Пожав плечами, Джилберт Фолиот выпрямился во весь рост. Подошел рыцарь и вновь наполнил чашу короля.

Генрих сидел, опустив глаза в чашу с вином и представляя золотоволосую девушку. Иисусе, что за дьявольская была эта ночь! Он был полупьян и ничего не мог поделать.

Король вспоминал, как она выглядела. Девушка казалась погруженной в себя, далекой, серьезной, и ее изумрудные глаза сверкали в свете камина, как драгоценные камни. Он не ожидал, что она так прекрасна, столь желанна и телом, и лицом. И в голову ему пришли обычные для него мысли, как он уложит ее к себе в постель после того, как с предсказаниями судьбы будет покончено. А потом какой-то ей одной ведомой силой она сумела полностью изгнать эти мысли из его головы, и это было очень мудро.

Он помнил также, что она пользовалась своим даром, не ведая того, что это, и говорила все, что могла угадать в будущем, не хитря, совершенно естественно. И он понимал, что только так она и может угадывать судьбу. К тому же ему казалось, что она мало что знала о своем особом даре или почему он был ей дан.

И уж, конечно, она не сделала ни малейшей попытки «околдовать» его, а тамплиеры обвиняют ее именно в этом. Генрих сомневался, что эти воинственные монахи, постоянно заигрывающие с оккультными науками в своих парижских подземельях, понимают, что означает это слово – «колдовство».

Потом королю снова представился тот ужасный момент, когда он увидел, как с ее руки и шахматной фигурки из слоновой кости, которую она сжимала в кулачке, закапала кровь.

Генри!

Боже мой! Этот вопль по утраченному сыну все еще отдавался болью в его сердце!

Внезапно король накрыл лицо дрожащей рукой и застонал. Боже всемогущий! Как он мог сказать, что это прекрасное дитя с золотистыми волосами и кожей могло причинить ему такую великую печаль? Он сидел с ней за столом и задавал ей вопросы, провоцируя ее показать свой «талант». Как и хотел, он увидел и узнал все.