Искусительная маленькая воровка - Меган Брэнди

почти пятнадцать лет горел в своем личном аду, я была нужна не для того, чтобы поддерживать член в форме.

Я была нужна ему для большего.

Что-то в его разбитой душе распознало слезы в моей, и мало-помалу, слой за слоем он стер то, что скрывало меня настоящую, о которой я даже сама не знала. Или, может быть, не хотела знать.

Например, я не люблю, когда меня что-либо заставляют делать, но в то же время я хочу, чтобы мною командовали. Не абы кто, конечно, а тот человек, которого я признаю своим.

Ненавижу, когда мною управляют, но хочу, чтобы меня контролировали.

Извращение? Нет.

Богатство… Я родилась на мешках с деньгами, а когда умру, денег будет еще больше. В моем мире нет человека, который не ухватился бы за возможность подружиться со мной, проникнуть в мой ближний круг. Меня уважают, меня любят, и да, некоторые меня боятся. Есть конечно же и такие, кто хочет тайно вонзить мне нож в спину, но они не осмелятся сделать это, по крайней мере пока.

У меня есть две лучшие подруги, о которых можно только мечтать. Они обе в буквальном смысле умерли бы за меня. Я люблю свою сестру, которая, несмотря на свои многочисленные недостатки, всегда будет рядом. А мой отец защитит меня в любых ситуациях.

У меня есть все, о чем люди могут только мечтать.

Сказочная жизнь, полная блеска и гламура. Золото и серебро, бриллианты и гребаный жемчуг. Гала-концерты, художественные выставки и театры… А я – королева, мой трон уже ждет меня. Но за моими улыбками и уверенными словами скрывается дыра, которую заполнил Бастиан Бишоп. Заполнил своим пониманием плохого и хорошего. Заполнил собой.

Бастиан Бишоп не осуждал меня, не называл жалкой, не дразнил принцессой, хотя иногда и называл так. И самое главное – он помог мне понять, что, хотя я и притворяюсь, будто отвечаю за все, это не так. Важные решения исходят не от меня и не от моих девочек. Важные решения принимают мужчины, которые закрепили на нас поводки.

Если бы я была ответственна за свою жизнь, я бы взяла предложенную Бастианом руку, прижалась бы к нему всем телом, растворилась в его тепле, и все его внимание доставалось бы исключительно мне, только мне.

В этой другой жизни все глаза были бы прикованы к нему, чувствуя силу, исходящую от него. Но я была бы для него на первом месте.

Всегда со мной…

Не знаю, чем он конкретно занимается, не считая боев, но я и так была для него на первом месте. Он дрался за меня, он готовил для меня барбекю, он научился, черт возьми, танцевать, а я не могла уделить ему жалких пяти минут, чтобы он показал мне, какой он способный ученик. Держу пари, он все быстро усвоил, потому что у него идеальная пластика и чувство ритма.

Потанцуй со мной, детка…

В моей груди разрастается боль, когда его слова, сказанные хриплым голосом, в сотый раз звучат у меня в голове. В тот момент я не уловила ни намека на волнение, ни крошечной доли застенчивости. Он стоял с легкой улыбкой и просил меня взять его за руку.

Я почти сделала это. Мой разум настолько был захвачен его близостью, что я почти забыла, где нахожусь. Все, что имело значение, – это то, что я хочу оказаться в его объятиях.

Но… Это дурацкое, это трагическое «но».

И что еще отвратительнее – если бы я могла вернуться в прошлое, в тот вечер, я не уверена, что поступила бы по-другому.

Отец не посмеет тронуть Бастиана.

Он заберет его у меня, а я…

Я что?

Я, черт возьми, не знаю, вот что!

Отталкиваюсь от стены только для того, чтобы прислониться к другой. Я хочу бунта. Хочу попасть в логово врага, подраться с кем-нибудь, проткнуть кого-то тупым лезвием, за которым Бастиан не вернулся, и посмотреть, как этот кто-то истекает кровью на полу.

Теперь, когда я заточила лезвие, им так легко разрезать кожу.

Черт возьми, я схожу с ума, и во всем виноват Бастиан!

Отец держит меня в полной изоляции. Мне не разрешается покидать поместье, кроме как для того, чтобы заскочить в кампус, и все. «Энтерпрайз» для меня недоступен – даже туда меня не пускают.

Отец всем говорит, что это мера безопасности, но это не так. Это его высокомерный способ сделать все возможное, чтобы держать меня подальше от парня, которого он не хочет видеть рядом со мной, который никогда не смог бы соответствовать его стандартам.

Ладно, допустим, он думает, что я тайком убегаю встречаться с парнем, который собирается пристрелить меня где-нибудь в темном углу, но, эй, наша мать была убита в собственном доме!

Не знаю, могу ли я его винить.

И еще есть проблема с Энцо… и тот факт, что, похоже, ее как бы нет.

Оба Энцо пропали. Никакого движения в их доме, никаких сведений о делах. Из того, что узнала Бронкс, Энцо-младший все еще отсиживается на берегу Карибского моря, попивая коктейли. А его отец? Энцо-старший – злейший враг моего отца, и он должен был объявиться. Но суть в том, что его здесь нет, ни единого намека на неприятности для моей сестры, для моего отца, для меня, в конце концов. Так какого хрена?

Моя нога начинает дрожать, и я перекидываю волосы на другую сторону, как делал он. Открываю телефон и снова перечитываю нашу последнюю бессмысленную переписку, которая теперь значит для меня чуть больше. Я написала, что попробовала шоколад с чили, который приготовил наш шеф-повар, и на вкус он оказался дерьмовым. Он написал, что принесет мне шоколад из местного магазинчика и что он уверен: двухдолларовый батончик навсегда изменит мое представление о шоколаде. Я умолчала, что шоколад, который изнасиловал наш повар, был привезен издалека и стоит в сто раз дороже, но почти уверена, что он понял.

В конце концов я делаю то, что обещала самой себе не делать, и даже десятисекундное упражнение от Дельты на расслабление не помогло.

Я перечитываю все свои двенадцать сообщений, которые отправила ему с тех пор, как он исчез, – все они остались без ответа, – и морщусь, читая последнее.

Я: ЕСЛИ ТЫ НЕ ОТВЕТИШЬ, Я БУДУ СЧИТАТЬ, ЧТО С ЭТИМ ПОКОНЧЕНО, И ЗАПРЕТ НЕ ПУСКАТЬ ДАМА В МОЮ ПОСТЕЛЬ АННУЛИРУЕТСЯ.

Да, это не тот случай, когда можно собой гордиться, но мысль о том, что его утешает