Клоун Шалимар - Салман Рушди

С тростью-шпагой орехового дерева с серебряным набалдашником Сардар Харбан Сингх быстрой походкой проходил по неспокойным улицам и к собственной безопасности относился с юмором.

— Я старый человек, — однажды сказал он. — Кто станет причинять мне вред, когда отец наш Время и без того прекрасно справляется со своей работой!

Абдулла лишь в изумлении покачал головой.

— Надо же, — протянул он, — вот как оно бывает: знаешь человека пятьдесят лет и не представляешь, на что он может быть способен.

Харбан пренебрежительно передернул плечами:

— Нельзя знать заранее, как ты относишься к вопросам жизни и смерти, пока время не вынуждает тебя на них отвечать, — отозвался он.

Пригородное автобусное сообщение наладилось только через пять дней. Увидев Абдуллу у порога дома, Фирдоус не удержалась и расплакалась от радости. Абдулла упал на колени и попросил у нее прощения за всё сразу.

— Если ты все еще любишь меня, — сказал он, — то помоги мне набраться сил, чтобы пережить грозу.

Она подняла его с колен и, целуя, произнесла:

— Ты самый великий человек из всех, кого я когда-либо знала. Я горжусь этим и рядом с тобой готова биться с любыми бедами — будь то смерть, дьявол или вся армия Индии.

Однажды в жизни Бомбур Ямбарзал проявил истинное мужество: это случилось, когда ему удалось у порога ширмальской мечети унизить и прогнать с позором метавшего громы и молнии Стального Муллу. Однако теперь он стал стар, и когда жизнь снова поставила его перед трудным выбором, то страх за свою любимую Харуд толкнул его на неверный шаг. От прежнего легендарного шеф-повара с могучим животом не осталось почти ничего. Жизнь изрядно потрудилась над ним. Морщинистый, с истончившимися, в коричневых «печеночных» пятнах руками, с затуманенными катарактой глазами, он являл собою довольно жалкое зрелище и с тревогой думал, суждено ли ему дотянуть до восьмидесяти. Нынче этот ослабевший духом и телом Бомбур высказался в том духе, что «Рыцари», возможно, сжалятся над Ширмалом и не станут безобразничать, если односельчане проявят здравый смысл и отнесутся к плакатам более или менее терпимо.

— Нужен компромисс. Мы должны хоть на что-то согласиться, иначе они решат, что с нами невозможно договориться.

Хасина Харуд, женщина крепкого телосложения, которую годы изменили мало и которая, чтобы оправдать свое игривое прозвище, по-прежнему красила волосы хной, в этот момент готовила палатку для очередного вечернего просмотра.

— Ну и что ты предлагаешь? — вызывающе воскликнула она. — Я уже сказала, как я отношусь к чадре, а если ты хочешь, чтобы мы пускали только мужчин, то нам этого не простят.

— В таком случае, — медленно проговорил Бомбур, соглашаясь с ее доводами, — мы могли бы сказать нашим братьям и сестрам-хинду, что в связи с вторжением к нам ЛЕПа и с серьезностью ситуации мы взвесили все «за» и «против» и только временно, пока гроза не минует, приняв во внимание наши общие интересы, в качестве меры предосторожности и не имея в виду ничего дурного, с великой неохотой и с тяжелым сердцем и вполне разделяя их чувство разочарования и надеясь от всей души на скорейшие изменения к лучшему, готовые пересмотреть свое решение при первой же представившейся возможности, полагаем, что для обеих сторон было бы лучше, если бы…

Туг он умолк, не решаясь произнести последние, заключительные слова, но этого и не потребовалось.

— В Пачхигаме некоторым семьям такое решение очень не понравится, но здесь, в Ширмале, никого особо не заденет, — решила за него практичная, как всегда, Хасина.

Когда новость о том, что отныне телевизионные просмотры будут только для мусульман, дошла до пачхигамцев, Фирдоус дала волю своему острому языку.

— Уж эта мне Хасина! — сказала она мужу. — Говорят, что она просто очень деловая, но я сказала бы о ней иначе: если ей выгодно, так она, извини, с самим дьяволом переспит, а Бомбур, старый осел, будет считать, что сам этого захотел.

Прошло два дня. На третий вечер зрители-мусульмане смотрели очередную серию фантастического фильма про Хатима Тая, легендарного принца Йемена, который в поисках ответа на странную загадку, предложенную ему дьяволом Даджалом, попадает в некую страну Копатопа, где в это время празднуют Новый год. Копатопцы поздравляли друг друга фразой «Тинги-минги, тук-тук». Это таинственное звукосочетание привело зачарованных зрителей в такой восторг, что все повскакали с мест и, кланяясь друг другу, стали повторять: «Тинги-минги, тук-тук, тинги-минги, тук-тук!» Они так увлеклись новогодними поздравлениями по-копатопски, что до них не сразу дошло: кто-то поджег палатку.

Лишь по счастливой случайности никто не пострадал серьезно. После паники, воплей, ужаса, ярости, недоумения, давки, проявлений трусости и беспримерного героизма — словом, всего того, что имеет место быть, когда люди оказываются в горящей палатке, — все преданные слуги Аллаха благополучно из нее выбрались, хотя и с разной степенью ущерба для здоровья: с ожогами и без оных, задыхающиеся и чихающие от дыма и дышащие вполне нормально, поцарапанные и без единой царапины. Некоторые, отбежав на безопасное расстояние от раскалившейся до полной прозрачности палатки, падали в изнеможении на землю; другие, более деловитые, тащили ведра с водой, чтобы пламя, ненасытно пожиравшее тент, не перекинулось на деревенские дома.

В результате никому уже не посчастливилось увидеть сцену встречи Хатима Тая и бессмертной принцессы Назребаддаур, чье прикосновение отводит от человека не только сглаз, но и саму Смерть. Как раз в тот самый момент, когда принцесса попыталась поцеловать Хатима Тая — намерение, которое принц героически отклонил, напомнив, что любит другую «больше собственной жизни», — телевизор Ямбарзалов громко взорвался и умер, унося с собою основной источник семейного бюджета, а заодно и устраняя главную причину раздора.

На следующее утро в Ширмал на низкорослых горных лошадках въехали трое братьев Гегру — Аурангзеб, Аллауддин и Абдулкалам, обвешанные оружием и перепоясанные патронташами. Стоял чудесный весенний день. Утренняя влага сверкала на старых, проржавевших крышах деревянных домов; у каждого из них пышно цвели цветы. Красота пробудившейся природы резко контрастировала с безобразным черным пятном выжженной травы в месте, еще вчера служившем источником радости для сельчан и дохода для семьи Ямбарзала. Гегру приостановились возле дымившегося пожарища и стали палить в воздух. Все, кто был дома, высыпали на улицу и имели возможность увидеть своими глазами трех призраков из прошлого — повзрослевших, но таких же небритых и так же визгливо смеявшихся. Их дом все еще стоял запертый и пустой, словно там поселились духи, но, похоже, братья чихать на него хотели. Они просто остановились, чтобы передать жителям «привет» от ЛЕПа.

— Это ваших рук дело? — выкрикнула Хасина.

Они захихикали, а Аурангзеб пронзительно заорал:

— Если бы подожгли леповцы, то каждый из вас уже сейчас был бы на небесах!

Может, он говорил правду, может, врал. В то время люди уже перестали понимать, кого следует винить в обрушивающихся на них несчастьях. Аллауддин Гегру подъехал в плотную к Хасине Ямбарзал, спешился и завизжал, брызгая на нее слюной:

— Глупая курица, бесстыдница с неприкрытым лицом! Разве ты не поняла еще, что лашкары с вами до сих пор не расправились только благодаря нам? Это мы защитили родную деревню от их праведного гнева. Тупицы и слепцы, почему вы не хотите понять, кто ваши истинные друзья?!

Напрашивалось само собою и другое объяснение того, почему леповцы послали карателей в далекий от границы Ширмал, — из-за желания братьев отомстить односельчанам. Однако к дискуссиям на эту тему ситуация явно не располагала.

Абдулкалам немедленно поддержал брата. Обнажив в злобной улыбке гнилые зубы, с искаженным до неузнаваемости лицом, что свидетельствовало о его принадлежности к наиболее опасной разновидности труса, готового на убийство только ради того, чтобы доказать свою силу, он завизжал:

— Идиоты проклятые! Это вы прогнали великого учителя Булбула Факха! Вы, гады, не желаете соблюдать простейших установлений, предписанных мусульманам! Вас вежливо попросили, а вы упираетесь, да еще хотите избежать наказания! Эго вы считали нас ни на что не годными, собирались заморить голодом в мечети, для вас мы что грязь! До вас все еще не доперло, что вы живы до сих пор только потому, что никчемные Гегру за вас заступились! Собирались выбросить нас, словно дохлых псов, да? Аре[32], ну и дураки вы все! Только даже нам ясно, что палатку подожгли те, кого вы в нее не пустили! Да-да, ваши братья и сестры хинду! Вам, видите ли, их жалко, вы их обидели! А нас вы пожалели тогда? Хотите верьте, хотите нет, но подожгли палатку ваши друзья-пандиты, они спят и видят, как бы вас всех тут разложить и зажарить с корочкой, как кебабы по-сикхски!