Глубина 11 тысяч метров. Солнце под водой - Жак Пикар

Наблюдать изолированный живой планктон в таких условиях чрезвычайно заманчиво. В самом деле, огромная разница между живыми образцами и жалкими, искалеченными особями, которых наугад извлекают сетями и ловушками обычные океанографические суда. Доктор Фай даже уверял меня, что независимо от прочих результатов вся экспедиция «окупится», если удастся изучить таким способом хотя бы один планктонный организм.

Фильм Ника так и не был снят. Его группа в один прекрасный день распалась, после чего я заподозрил, что треноги кинокамер Ника, как говорится, опирались только на песок. Больше он не давал о себе знать. Что ж, это отнюдь не редкость, когда такие группы, созданные в надежде сколотить состояние на той или иной идее, рассеиваются после того, как оказывается израсходованным стартовый капитал.

И все-таки я благодарен Нику, ведь проведенная им подготовка позволила мне кое-что сделать для экспедиции «Гольфстрим». К тому же состоялось упомянутое научное совещание, и мысль о подводном дрейфе была одобрена видными океанографами. Наконец, идея новой плактонной ловушки тоже чего-то стоила.

Ловушку смастерили и установили на «Бене Франклине», и хотя в основной программе экспедиции она не значилась, поскольку у нас не было на борту специалиста по морской биологии, мы предусмотрели, что я воспользуюсь ею, главным образом, чтобы проверить ее эффективность и, если нужно, предложить усовершенствования.

…И вот я провел первое испытание. По правде сказать, я ничего не поймал, а кое-кто из моих товарищей лишний раз пришел к выводу, что ловушка не будет работать. Что вышло на самом деле, вы потом увидите.

39. Море в движении

Сегодня ночью мне долго не давала уснуть новая забота. Меня несколько беспокоит линия, которую рисует манометр, регистрирующий нашу глубину: у нас явная тенденция всплывать — медленно, но верно. Рано утром наша глубина была 230 метров, в 8.00 — 208 метров, в полдень — 195 метров, в 18.00 — 183 метра, в 22.00 — 181 метр.

Теоретически объяснить это можно по-разному. Может быть, сжатый воздух просачивается через один из клапанов, за счет этого растет воздушная подушка в уравнительной или главной балластной цистерне и мезоскаф постепенно становится легче. А может быть, само течение медленно приближается к поверхности. Чтобы наверное знать, что в цистернах не скапливается воздух, мы несколько раз открываем клапаны затопления — пусть выйдет все, если что-то есть. Но этот прием ничего не дает. К счастью, можно сказать. Так что скорее всего (уверенно говорить об этом мы сейчас не можем) само течение понемногу уходит вверх. Куда нас занесет, если мы не примем мер? К самой поверхности? А может быть, течение вернется на прежний горизонт? Или хотя бы стабилизируется на каком-то уровне?

Мы можем только гадать. Дон Казимир и Фрэнк Басби советуются по телефону с поверхностью. Если и впрямь течение виновато, может быть, нам стоит произвести «коррекцию траектории»: пустить двигатели, чтобы изменить свою позицию в Гольфстриме и поискать другую «ветвь»? Ворочаясь с боку на бок на своей койке, слышу, как они в конце концов решают отложить этот вопрос до завтра. В самом деле, никакой срочности нет, однако не мешает повнимательнее следить за стрелками манометров.

Утром 20 июля просыпаюсь в 7 часов. На борту все тихо. Наружная температура около 17 °C. Взгляд на манометр успокаивает меня: глубина 197 метров, значит, мы немного погрузились. Листаю вахтенный журнал, выясняя, что происходило ночью. И обнаруживаю, что в 4.50 Казимиру пришлось принять воду в одну из уравнительных цистерн, потому что «Бен Франклин» поднялся до отметки 140 метров. Вот откуда наша теперешняя глубина… Проблема не решена, просто отложена. Придется заняться ею всерьез. Сейчас мезоскаф «ходит» около отметки 200 метров. График показывает, что амплитуда колебания достигает 10 метров, а период — от пятнадцати до двадцати минут.

Каждый раз, когда аппарат идет вверх, мы спрашиваем себя, чем это кончится, не всплывем ли мы совсем. И каждый раз мезоскаф без какого-либо вмешательства с нашей стороны снова уходит вниз. А через четверть часа опять лезет вверх… Это регулярное качание по вертикали напоминает ход маятника. Похоже, аппарат сейчас чуть тяжелее воды, и тенденция к погружению возмещается тем, что струя течения поднимается отлого вверх.

Так или иначе мы находимся в зоне глубинных волн, которые называют внутренними волнами.

40. Первое воскресенье под водой

Как отметить этот день? Наблюдения и прочую работу прерывать нельзя, «Приватир» остается на своем посту на поверхности. Еще дальше, примерно в 380 тысячах километров от нас, продолжает свой полет «Аполлон 11», лунный модуль готовится к прилунению. Скоро Нил Армстронг и Эдвин Олдрин ступят на неизведанную твердь как посланцы своей страны и всего человечества. Будем же и мы под водой продолжать свой труд.

Сперва предполагалось, что кто-нибудь из нас (капитан? начальник экспедиции?) произнесет нечто вроде проповеди или предложит всем уделить некоторое время созерцанию. Но дело все в том, что у нашей шестерки разные философские и религиозные воззрения. Один из членов экипажа — воинствующий безбожник до такой степени, что он свирепеет, когда ему говорят «бог с тобой» или что-то в этом роде. А так как раздоры на борту нам совсем ни к чему, да мы и вообще не придаем значения религиозным формальностям, было попросту решено, что по воскресеньям для желающих на столе будет лежать Библия.

Во второй половине дня под звуки «Риголетто» (проигрыватель старается) я долго торчу у иллюминаторов. Устремив взгляд в беспредельную серо-голубую толщу океана, размышляю о героической эпопее, которая сейчас рождается на Луне… Посадка должна произойти в 14.23 по нашему времени. А поверхность об этом — ни слова. Только сообщает, что теперь нас понемногу сносит на восток и, похоже, что никакая «коррекция» не потребуется. Может быть, мезоскаф перестал всплывать благодаря этому сносу? Но если течение стабилизируется, то аппарат вместе с принятой ночью водой станет слишком тяжелым. Ничего, от излишков всегда можно избавиться, подпустив сжатого воздуха в уравнительные цистерны.

41. Хлорофилл и минералы

Около 16.00, в ожидании новостей с Луны, определяю содержание хлорофилла и минералов в океанской воде, пользуясь прибором, который сконструировал для нас У. Иген, научный сотрудник Геоастрофизического отдела «Граммена».

В океане хлорофилл сосредоточен в фитопланктоне и значение его очевидно. В зоне, куда проникает достаточно солнечного света, то есть до глубины 150–200 метров, фитопланктон подобно наземным растениям использует энергию солнца, чтобы из воды (этого сырья тут хватает) и содержащейся в ней углекислоты создавать сахара. Фитопланктон затем поедается микрозоопланктоном, а тот в свою очередь — обычным зоопланктоном, который, впрочем, тоже способен непосредственно потреблять фитопланктон. Планктон — основной корм таких рыб, как сельдь, а она является добычей рыб покрупнее, вроде скумбрии. Скумбрия поедается тунцами, тунцы входят в меню кашалотов. Однако природа не любит чересчур жестких границ, об этом свидетельствует и тот факт, что самое крупное животное на Земле — голубой кит (выше об этом говорилось) кормится зоопланктоном, в состав которого входят рачки, известные под именем криля.

Человек непосредственно не ест фитопланктона, как не ест он травы и сена.

Тонна травы позволяет получить 100 килограммов говядины, которые в конечном счете трансформируются всего лишь в килограмм веса человека. В море, по подсчетам океанологов, тонна фитопланктона дает 100 килограммов зоопланктона и соответственно 10 килограммов мелкой рыбы или килограмм крупной рыбы. Но из этого килограмма — пусть это будет лосось — только 10 процентов, то есть 100 граммов, непосредственно усваивается человеком, который ест рыбу. Поэтому, если говорить о расходовании природных ресурсов, в десять раз выгоднее есть сельдь, чем лосося.

…Но вернемся к прибору Игена, который определяет содержание хлорофилла в океанской воде и тем самым дает представление о количестве фитопланктона.

Установлено, что хлорофилл в ультрафиолетовом луче с длиной волны 3,660 ангстрем, или 0,366 микрона, флюорисцирует, а вернее, люминесцирует. Так вот, у нас снаружи мезоскафа укреплен светильник (даже два), дающий как раз такое излучение. Пронизав небольшой участок морской воды, луч попадает на фотоэлектрический элемент. Этот элемент реагирует по-разному в зависимости от процента хлорофилла в воде, который и вычисляют по показаниям специального вольтметра. А поскольку Гольфстрим вообще небогат фитопланктоном, всякие новые данные могут быть важными и полезными.

В том же приборе на фотоэлектрический элемент можно воздействовать излучением с длиной волны 2,537 ангстрем. Правда, хлорофилл на такой луч не реагирует, зато люминесцируют многие минералы, а значит, есть возможность получить ценные данные о составе воды океана и его минеральных ресурсах. Я собираюсь проводить соответствующие измерения три раза в день.