Доспехи бога - Лев Вершинин

— Это ж пять быков купить можно! — потрясенно.

— Ну да-а…

— И все это вместе, ты говоришь, все ж таки… ничего?

— М-м…при старых господах хуже было. К тому ж еще и землицы прирезать дозволили. Которая нынче ничейная. Сколько можешь вспахать, столько и бери…

Журчит ручеек, журчит, убаюкивает.

Нет. Вот спать не надо.

Не надо спать.

С усилием открываю глаза.

…Дурацкий был сон. Но, будем надеяться, вещий. Поскорее бы и впрямь оказаться в модуле, наслаждаться чайком, ожидая старта, и вполуха слушать нудные записи разведтехники. Руку могу дать на отсечение, что окажутся они примерно такими же, как пригрезившаяся мне беседа; мне ли не знать…

Кресло подо мною не хуже, чем в модуле; рядом — столик, на столике — фрукты, прохладительные напитки и легкая закуска. Площадь отсюда, со второго этажа, видна, что называется, как на ладони: вот мастер Шурцу, прислонив топор к плахе, кланяется Императору, посылает воздушный поцелуй ликующей толпе и, осыпаемый цветами, идет вниз по ступеням с видом человека, хорошо и полезно поработавшего. А некто в маске, доселе скромненько державшийся поодаль, делает первый шаг к жаровне — и площадь жадно затихает.

Ересиарха, оказывается, уже исполнили.

Ну и ладно. Я мало что потерял, проспав сей судьбоносный миг.

Там, внизу, не протолкнуться. Там жарко и воняет. Но меня, почетного гостя мэрии, эти мелочи жизни никак не касаются. Мне абонировано персональное окно, так что спектакль можно смотреть со всеми удобствами, не упуская ни единой детали.

Было бы желание.

А у меня его нет. Свой гонорар я получу позже. Когда бренные останки «Айвенго» повезут к Варьиным болотам, на углу Дегтярной и Виллибхиттура Блестящего, аккурат напротив каретного двора, у повозки полетит задняя ось. И пока мастер с подручными будут восстанавливать статус-кво, а меньше четверти часа на это у них никак не уйдет, ни возница, ни стражники не заметят человека в пестром картузе. Такой уж это волшебный картуз, что я смогу подойти к телеге и делать все, что душе угодно.

Будь моя воля, я бы посидел дома. Но деваться некуда: пригласительный билет подписан лично господином мэром. Негоже обижать хорошего человека…

Бом! — просыпается ратушный колокол.

Бом-м! — отзывается его близнец с храмовой звонницы.

Бом-м-м! Бом-м-м! — разливается отклик с башен Священного Холма.

Хрусткая дробь барабанов забивает плавные отзвуки меди, человек в алом колпаке клещами вынимает из жаровни длинные, раскаленные добела иглы, и площадь напрягается, не шевелясь и почти не дыша.

Всем интересно: как умирают демоны?

Только мне совсем не интересно. И я знаю доподлинно: умудренная имперская стража тоже сумела одолеть нездоровое любопытство. Никто не рискнул снять с «Айвенго» доспехи. Даже в щелочку лишний раз не заглядывали, пока монстр в подвале, как простой смертный, сидел. Великая сила — суеверия…

Подливаю в бокал лимонаду. Пью. Звонкая свежесть тешит небо. А человек в алом колпаке уже подходит к киберу и, миг-другой помедлив, втыкает в щели забрала рдеющие стальные острия.

И в небо над площадью ввинчивается жуткий, выматывающий душу вопль.

Кричит «Айвенго»…

Вопль вибрирует, переходит то в визг, то в утробный вой, фигура в доспехах судорожно дергается, пытаясь вырваться из паутины цепей и просмоленных канатов, а из-под забрала двумя струйками сочится кровь — нормальная, вполне человеческая кровь, едва заметная, но все-таки более темная, чем багряные латы…

А потом занимаются вязанки хвороста, с треском вспыхивают поленца «ведьминой березы», языки огня иссиня-белыми змеями обвивают доспехи от наколенников до навершия шлема — и почти сразу латы вздуваются пузырями; темнея на глазах, багряный суперпласт плывет бесформенными потеками, наливается пурпуром, затем чернью, и вдруг совершенно неожиданно сквозь тяжкий удушливый дым прорывается, щекоча ноздри, омерзительно душистый аромат жарящегося мяса…

Выйдя на вовсе уж непереносимую ноту, вой обрывается.

Сгусток боли на мгновение обвисает.

И кричит снова…

Бом-м-м-м-м!!! — ревет колокол.

Больно!

…Я, оказывается, подскочил и, понятное дело, въехал коленом в накопитель. А он твердый, зараза. Модуль войлоком изнутри не обит, сумасшедших сюда не пускают.

Да? А я кто?! Откуда крик — или это я сам ору?

Сам.

Полное ощущение, что рука, как тогда, липкая от крови и лимонада. Но никакого лимонада нет. И крови тоже. Ладонь давно поджила, царапинки почти не видны.

Ф-фу…

Всего лишь сон. Опять этот сон. С мельчайшими подробностями.

Вязкий сон, липкий. Даже сейчас не хочет уходить, не дает проснуться до конца.

Я протираю глаза.

В лицо мне веет прохладой, солнце касается крыш, площадь под окном пуста.

Нелепый пестрый картуз сиротливо лежит на подоконнике. И пусть…

Иду по пыльной брусчатке к оцеплению. Потряхиваю кошелем. В ответ слышу, что сержант Кьяпу не какой-то там, а при исполнении и вот ка-ак заедет мне сейчас по хребту, так мало не покажется. Звучит грозно, но не очень уверенно, а минуту спустя, обретя два сребреника, кряжистый красноносый дядька, заботливо придерживая под локоток («Эк тебя, барин, колбасит…»), возводит меня на эшафот.

Там прибрано. Правда, кровь с плахи смыта кое-как; крупные сине-зеленые мухи жируют на срезе колоды; крылышки нежно вибрируют, усики шевелятся, лапки вязнут; изредка они взлетают, басовито гудя, но тотчас возвращаются к пиру.

Опираясь на мощную длань сержанта Кьяпу, вплотную подхожу к столбу.

Страшная штука — «ведьмина береза». Даже для суперпласта.

Громадная бурая груша висит передо мной на закопченных цепях, а сверху, в узкой ее части, сквозь бесформенную дыру, бывшую некогда забралом, скалятся из черной гари белые-пребелые зубы…

…И назойливо жужжат голоса с дисплея.

— Успеть бы в Худобища до вечера…

— Успеем, почтенный мэтр.

— Вот и славно. Очень уж домой хочется. Устал от грязи….

Другой ракурс, вид чуть сверху, подвижная камера все время панорамит вкруговую; наверняка работало чудо техники серии «комар» или «птенец»…

Удобно умостившись в двуколке, некто по-домашнему полненький, круглолицый и добродушный, запахнув алую мантию, непринужденно беседует с всадником, укутанным в длинный синий плащ. Еще двое синих трусят поодаль.

Голосок толстячка ласково-маслянист, под стать облику.

— Прекрасно вас понимаю, мэтр. А что поделаешь? — Всадник очень вежлив, но не подобострастен.