Гора Орлиная - Константин Гаврилович Мурзиди

— А какого же ты черта к станку присматриваешься? Не весь же век собираешься болванки катать?

— Тебе какое дело?

Семену действительно хотелось за станок, но Бабкин не собирался учить, все время издевался над его неповоротливостью. От этого Семен становился еще более неловок и угрюм.

Алексей Петрович однажды сказал Бабкину:

— Неудобный ты парень! И новому делу препятствуешь, и ребят молодых не тянешь, и сам не растешь.

— Насчет моего роста вы бросьте, — обиженно ответил Бабкин. — А что касается Сеньки, сами попробуйте — будет ли толк?

— Будет. Смотря под чью руку попадет.

Алексей Петрович в свободную минуту рассказывал Семену об устройстве станка, показывал, как закрепляют деталь, устанавливают резец, и потом решил познакомить Семена с Ниной. Семен обрадовался: учиться работать на станке — так уж сразу на таком, как у Нины, с приспособлением!

— Сразу не выйдет, — предупредил мастер. — Перешел бы ты к ней подвозчиком деталей. Она бы тебя научила.

— Не пойду.

— Ишь жених какой! Самолюбие заедает: девчонка? А что ж такого? Таких девчонок поискать.

После смены у проходной Семен — низкорослый, с короткой шеей и крепко посаженной головой, с неловкими движениями — подошел к Нине, словно видел ее впервые, протянул короткую, но твердую руку, за ней другую, и тонкая девичья рука оказалась в его горячих шершавых ладонях. Семен, державший себя свободно при Алексее Петровиче, вдруг стал молчаливее после его ухода.

Они пошли вдоль подтянувшихся стройных елочек, подступавших к самому трамвайному кольцу. Семен ругал в душе самого себя, а больше всего — Алексея Петровича. Он попросился в токари, чтобы уйти от хвастуна и зубоскала Бабкина, а получилось еще хуже.

Нина тоже чувствовала себя смущенно.

— Вы не торопитесь? — спросила она.

— Некуда.

— Тогда посидим…

Нина сошла с дорожки и первая присела на скамейку под кустом акации. Семен сел рядом.

— Решили учиться на токаря? — спросила она.

— Надоело тележку этому Бабкину подкатывать!

— Донимает он вас…

— Ну, положим!

Семен говорил с Ниной как с каким-нибудь случайным приятелем, которому никогда не доверит тайны. Она замолчала и поднялась со скамейки.

Утром Бабкин спросил у Семена:

— К Трубиной решила поступить?

— А ты откуда знаешь?

— Я все знаю! И то, что за реку водил ее, тоже знаю.

— Слушай, ты!.. — оборвал его Семен, показывая на болванку. — Скажи только слово… Кто я такой — ты знаешь…

— Не пугай, — ответил Бабкин, но смеяться перестал.

Через несколько дней Семен и Нина, возвращаясь вместе с работы, незаметно очутились возле кинотеатра, купили билеты, а после сеанса немного прошлись. Семен говорил мало, все больше слушал, Нина рассказывала ему о станке.

Ближайшим воскресным днем выбрались они за город.

Семен шагал, вобрав голову в плечи, сутулился. Коричневый пиджак — подарок Алексея Петровича — сидел на нем мешковато. Зато клетчатая рубашка-ковбойка, синие брюки, желтые потрепанные туфли были в самую пору. Неумение разговаривать с девушками стесняло Семена… Нина держала себя более свободно, но для того, чтобы занять руки, держала веточку и, вертя ее, сбивала пыль с листьев. На Нине было коричневое платье с беленьким кружевным воротничком.

Шоссе тянулось вдоль Орлиной горы. По щебню, по низкорослым зарослям они поднялись вверх и, не сговариваясь, сели на желтую, всю в трещинах, глыбу камня. Веточка стала совсем зеленая, Нина, усевшись на камень, начала бить ею по кончикам туфелек. Семен мял в руках кепку и делал вид, что с интересом разглядывает город. От домен и батареи коксохима тянулась длинная густая полоса дыма, похожая на очертания далекого горного хребта. Солнце только что закатилось. Его лучи золотили стайку облаков на горизонте. Облака медленно клубились и перестраивались, меняя свои тона.

— Как же надумал? — спросила Нина.

— Ладно, буду у тебя учиться, — хмурясь и сдерживая улыбку, ответил Семен. Решение, очевидно, далось ему нелегко, и он, не зная, как скрыть неловкость, встал с камня. — Пошли домой… Зайдем к Алексею Петровичу, он лодку обещал. Покатаемся…

Нина согласилась. Клавдия Григорьевна всегда была рада ей: хлопотливо поила чаем, вела в огород, в садик. Не обошлось без чая и на этот раз. Клавдия Григорьевна открыто разглядывала Семена, ничего не сказала Нине, но дала понять, что не осуждает. После чая Алексей Петрович и Семен отправились на реку смолить лодку.

— Ну что? — спросил мастер заговорщическим тоном. — Берет тебя в ученики? Берет? Иди, не раздумывай. А то охотники найдутся, Бабкин все поглядывает…

— А что Бабкину учиться? — удивился Семен. — Он сам поучить может…

Алексей Петрович легонько толкнул Семена локтем и засмеялся.

На высоком берегу стояла сосновая рощица — зеленый островок, далеко видимый в желтом море степи. Степь кончалась у каменистого подножия горы; она, казалось, не могла перевалить через лощину, чтобы двинуться на город высоким берегом реки.

Семен быстро выкопал яму для костра, поставил треножник, прикрутил к нему ведерко со смолой, развел огонь и, присев, начал раздувать пламя полами пиджака, не потому что оно могло погаснуть, а потому, что боялся расспросов, особенно после того, как Алексей Петрович со смехом подтолкнул его локтем. Решил прикинуться занятым. Смола начала закипать, — ее черные пузыри удлинялись и с шумом лопались.

— Помешать бы надо.

Семен стал усердно размешивать корявой палкой пузырчатое черное варево. Неожиданно из ведерка вырвалось пламя и в одну минуту опалило верхушки сосен; иглы их затрещали, смешиваясь с шумом огня. Пламя взлетело брызгами.

— Эко место! — закричал Алексей Петрович и забегал вокруг костра. — Эко место! Тушить надо, что ли!

Семен схватил свой пиджак и набросил его на ведерко. Пиджак легко взлетел вверх, отброшенный пламенем, и повис на ветке сосны.

— Ишь ты, гляди, что делается! — вскрикнул Алексей Петрович. — Пиджак пропал, обгорел весь…

— Не жалко, — успокоил Семен. — Дареный…

— Так дарил-то кто? Я!

Им обоим одинаково попало от Клавдии Григорьевны. И то, что она ругала Семена, обрадовало Нину, — значит тетя Клаша и его считает своим.

— Ума у вас нет! Надо было ведро с огня снимать, когда смолу мешали.

Нина засмеялась. Семену было не до смеха: ему пришлось лезть на сосну за обгорелым пиджаком.

— Длинноствольная, — говорил Алексей Петрович сочувственно, стоя внизу и подавая советы, — кабы мохнач — все-таки ничего, а то ведь высоко…

— Сам ты мохнач, — негромко сказал Семен, взбираясь на сосну.

Пока Семен и Нина чистили и приводили в порядок пиджак, Алексей Петрович собрал остатки смолы на дне ведерка и принялся за лодку. Он отомкнул ее, отбросил цепь на прибрежный камень, опрокинул и стал разглядывать днище. Трещины были небольшие, и мастер надеялся быстро справиться с ними. Ему было неловко перед Семеном за все, что случилось.

— Не горюй, пиджак новый