Оптина пустынь и ее время - И. М. Концевичъ

По всемъ даннымъ те «распоряжешя», о которыхъ упоминаетъ рапортъ врачей, включаетъ въ себя и отправку телеграммы въ Оптину съ вызовомъ старца iосифа. Но вызовъ Толстымъ старца былъ скрытъ Толстовцами отъ русской общественности. Открылось это только въ 1956 году, когда на страницахъ «Владимiрскаго Вестника» игуменъ Иннокентш разсказалъ подробно объ этомъ. Какъ работающему въ канцелярш, ему было известно все, что черезъ нее проходило. Вотъ что онъ разсказываетъ:

«Спустя немного времени по отъезде графа изъ Шамордина, въ Оптиной была получена телеграмма со станцш Астапово съ просьбой немедленно прислать къ больному графу старца iосифа. По пол учеши телеграммы былъ собранъ советь старшей братш монастыря: настоятель — архимандритъ Ксенофонтъ, настоятель скита, онъ же старецъ и духовникъ всего братства монастыря, — игуменъ Варсонофш, казначей — iеромонахъ Иннокенгш, экономъ — iеромонахъ Палладш, благочинный — iеромонахъ Феодотъ, ризничш — iеромонахъ Феодосш, уставщикъ — iеромонахъ Исаакш, впоследствш настоятель, iеромонахъ Серий, iеромонахъ Исаiя — бывшш келейникъ старца Амвроая, заведующей больницей, монастырскш врачъ iеромонахъ Пантелеимонъ, письмоводитель — монахъ Эрастъ и друпе. На этомъ совете решено было, вместо старца iосифа, который въ это время по слабости силъ не могъ выходить изъ келлш, командировать старца игумена Варсонофiя въ сопровождеши iеромонаха Пантелеймона. Но, какъ известно, окружешемъ Толстого, они не были допущены къ больному, несмотря на все усилiя съ ихъ стороны. Когда старца Варсонофiя окружили корреспонденты газетъ и журналовъ и просили: «Ваше интервью, батюшка!», Старецъ имъ ответилъ: «Вотъ мое интервью, такъ и напишите: хотя онъ и Левъ, но не могъ разорвать кольца той цепи, которою сковалъ его сатана».

Вызовъ Толстымъ старца подтверждается и воспоминашями служащаго Рязано–Уральской железной дороги Павлова, напечатанными въ «Православной Руси» (№ 11, 1956). Онъ разсказываетъ, что на станцш Астапово служилъ буфетчикомъ добрый знакомый семьи Павловыхъ — Сергей Моревичъ, человекъ пожилой, обликомъ похожш на Толстого и самъ ярый толстовецъ, организаторъ кружка, ездившш съ этимъ кружкомъ ежегодно на сенокосъ въ Ясную Поляну. Вотъ слова Сергея Моревича: «Фактъ посЬщешя Толстымъ Оптиной Пустыни и вызова старца былъ взрывомъ бомбы въ толстовскомъ кружке, который не могъ выдержать этого удара и распался». Изъ этого вытекаетъ, что телеграмма Толстого о вызове старца стала общеизвестной среди служащихъ въ Астапове, а затемъ и среди прочихъ служащихъ–толтовцевъ по всей лиши железной дороги.

Не могла этого не знать и вся газетная пресса, но очевидно, левая цензура решила это замоячать, какъ фактъ, развенчиваюгцш ихъ божество… Присланный властями на станщю Астапово жандармскш ротмистръ Савицкш совсемъ не разобрался въ обстановке, и его донесешя страдаютъ ошибками и вымыслами… Не соответствуетъ ни облику оптинскаго старца Варсонофiя, ни другимъ историческимъ даннымъ и то, что Савицкш приписываетъ ему въ своемъ рапортЬ.

По его словамъ о. Варсонофш написалъ письмо Александр^ Львовнѣ, въ которомъ онъ предупреждал^ что никакихъ, способныхъ волновать Толстого, разговоровъ о религш не будетъ, и что если бы онъ услышалъ отъ Толстого только одно слово «каюсь», то въ силу своихъ полномочий, считалъ бы его отказавшимся отъ своего «лжеучешя» и напутствовалъ бы его передъ смертаю, какъ православнаго. Все это невѣрно.

Въ действительности о. Варсонофш пргЬхалъ именно для бесЬды съ Толстымъ, на чемъ онъ и настаивалъ въ своемъ письмѣ къ Александр^ Львовнѣ, послѣ того, какъ онъ получилъ отъ нея отказъ въ просьбъ допустить его къ больному. Приведемъ его слова: «Почтительно благодарю Ваше Стятельство за письмо ваше, въ которомъ пишете, что воля родителя вашего и для всей семьи вашей поставляется на первомъ планѣ. Но вамъ, графиня, известно, что графъ выражалъ сестрѣ своей, а вашей тетушкѣ, монахинь матери Марш, желаше видЬть насъ и бесЬдоватъ съ нами».

БесЬда была необходима, потому что, «когда человѣкъ вознамерится оставить богохульное учете, и принять учете, содержимое Православной Церковью, то онъ обязанъ по правиламъ Православной Церкви предать анаеемѣ лжеучеше, которое онъ доселѣ содержалъ во враждЬ къ Богу, въ хулѣ на Святаго Духа, въ обгцеши съ сатаной». (Еп. Игнатш Брянчани,новъ, т. III, стр. 85).

Таковы были взгляды о. Варсонофiя на услов!я локаяшя Толстого. Онъ ихъ выразилъ въ бесЬдЬ съ С. А. Нилусомъ, приводя слова старца Амвроая: «Какъ грѣшилъ на весь свѣтъ, такъ и каяться передъ нимъ долженъ».

Какъ видно изъ этихъ словъ, а также изъ приведеннаго письма, о. Варсонофш не могъ и не собирался ограничиться однимъ словомъ «каюсь» въ силу какихъ–то полномочш — очевидно Сунода, — какъ приписываетъ ему Савицкш.

Что касается свидетельства Савицкаго будто о. Игуменъ «по секрету» сообгцилъ ему, что онъ присланъ Сунодомъ, то теперь уже окончательно выяснилось, что это выдумка. По свидетельству Ксюнина въ его книжкѣ «Уходъ Толстого», изданной въ Берлинѣ послѣ револющи, самъ о. Варсонофш въ Оптиной Пустыни въ 1910 г. говорилъ ему о неправильности утверждешя многихъ, будто старецъ ѣздилъ въ Астапово по распоряжешю Сунода. Того же мнѣшя придерживался и писатель Бунинъ въ своемъ «Освобожденш Толстого»: «Приказъ изъ Петербурга, выходить, такимъ образомъ, «выдумкой», выводить онъ свое заключеше послѣ разбора этого вопроса. «Но что было бы, если бы Александра Львовна допустила его (старца) къ отцу?» спрашиваетъ дальше Бунинъ. «Можно предположить примиреше съ Церковью», полагаетъ онъ. Будучи вольнодумцемъ, Бунинъ все же готовъ разсуждать безпристрастно. Иначе толкуетъ В. М. Маклаковъ: «Возрождеше» (январь–февраль 1954 г.) — мотивы присутствiя священника въ Астапове, когда умиралъ Толстой. Въ этой статье Маклаковъ не останавливается передъ извращешемъ всемъ известныхъ обстоятельствъ и событш, сопровождавшихъ смерть Толстого. Окружеше скрыло отъ умирающаго прибьте о. Варсонофiя изъ боязни, что Толстой отречется отъ своего учешя. Между темъ Маклаковъ утверждаетъ будто самъ Толстой отказалъ въ прiеме: «Онъ — Толстой — не принялъ ихъ» — представителей Церкви.

Ненависть къ Церкви настолько ослепляетъ Маклакова, что онъ уже переходить границы здраваго смысла и своей явной ложью и клеветой желаетъ унизить Церковь, а ея врага — толстовство реабилитировать, такъ какъ этому последнему бегство Толстого въ Оптину и, въ особенности, телеграмма, нанесли непоправимый ударъ.

«Тайна» вызова старца Толстымъ была крепко запечатана, и кто бы могъ подумать, что черезъ пятьдесятъ летъ она раскроется.

Итакъ, пастырь добрый, истинный служитель Христовъ стоялъ у дверей Толстого въ Астапове. Неудачу, постигшую его, онъ пережилъ тяжело: «О. Варсонофiю всегда было трудно разсказывать объ этомъ, онъ очень волновался», вспоминаетъ его ученикъ — о. Василш Шустинъ въ своихъ воспоминашяхъ.

Въ заключеше приводимъ отрывокъ изъ книги Ксюнина «Уходъ Толстого», передаюгцш беседу старца объ этомъ: «Меня проводили къ о. Варсонофiю, ездившему въ Астапово съ о. Пантелеимономъ, котораго сестра Толстого называла «хорошимъ врачемъ». Вотъ низкая калитка скита, около которой въ последшй разъ стоялъ Толстой. Два раза подходилъ: думалъ войти, или не войти, Толстой, прiехавшш въ скитъ за тишиной. За палисадникомъ домикъ съ крытой галлереей, а въ домике комната съ низкимъ потолкомъ. Въ углу большой образъ Спасителя въ терновомъ венце. Передъ образомъ лампада, наполняющая келлт бледнымъ светомъ. О. Варсонофш, теперешнш скитоначальникъ, глубокш старецъ съ длинной белой бородой, съ безкровнымъ лицомъ и бездомными, светлыми, отрешенными отъ мiра глазами…

«Келейникъ объяснилъ старцу зачемъ я прiехалъ. Старецъ стоялъ на молитве. Онъ по двенадцати часовъ сряду стоить на коленяхъ. Поднялся и вышелъ, несмотря на поздшй часъ. «ѣздилъ я въ Астапово», говоритъ тихимъ голосомъ о. Варсонофш, «не допустили къ Толстому. Молилъ врачей, родныхъ, ничего не помогло… Железнымъ кольцомъ сковало покойнаго Толстого, хотя и Левъ былъ, но ни разорвать кольца, ни выйти изъ него не могъ… ПргЬзду его въ Оптину мы, признаться, удивились. Гостиникъ пришелъ ко мне и говоритъ, что пргЬхалъ Левъ Николаевичъ Толстой и хочетъ повидаться со старцами. «Кто тебе сказалъ?» спрашиваю. «Самъ сказалъ». Что же, если такъ, примемъ его съ почтешемъ и радостью. Иначе нельзя. Хоть Толстой былъ отлученъ, до разъ пришелъ въ скитъ, иначе нельзя. У калитки стоялъ, а повидаться такъ и не пришлось. Спешно уЬхалъ… А жалко… Какъ я понимаю, Толстой искалъ выхода, мучился, чувствовалъ, что передъ нимъ выростаетъ стена». Старецъ Варсонофш помолчалъ, потомъ добавилъ «А что изъ Петербурга меня посылали въ Астапово, это неверно. Хотелъ напутствовать Толстого: ведь самъ онъ прiезжалъ въ Оптину, никто его не тянулъ» (Ксюнинъ).