Любовные утехи русских цариц - Эльвира Ватала

Королева Марго, эта несчастная дочь жестокой Екатерины Медичи, всю жизнь носила на своей весьма соблазнительной попке следы желтых зубов своей матери, которая искусала ее не за половые сношения со своими братьями, один из них будет потом французским королем Карлом IX, а за физическую связь с ненавистным для Екатерины Генрихом Гизом.

Наших цариц, дорогой читатель, можно обвинить в чем угодно, но только не в кровосмешении. Никогда такого бесчинства они себе не позволяли, и от своих любовников детей рождали здоровыми и крепкими, поскольку смешения «голубых кровей» не происходило, а даже наоборот, в царскую кровь плебейская полилась, особенно у Елизаветы Петровны, демократический альков которой был насыщен разными там возчиками, лакеями и солдатами. Нарожала таких детишек наша любвеобильная царица довольно много. Сколько? О, это уже другой вопрос, и на него никто в мире вам не ответит. Нет единства в этом вопросе ни у историков, ни у биографов, ни у хроникеров того времени. В среднем, не претендуя на достоверность, удаляя все спекулятивные мифы и легенды, мы можем сказать: около девяти. Почему такая неточность в подсчете? А потому, что каждое рождение ребенка сопровождалось глубокой тайной, а беременность Елизаветы Петровны, облаченной в широкие платья, была совсем невидима. А поскольку ее состояние здоровья сопровождалось бесконечными рвотами, коликами, запорами и обмороками — поди докажи, от беременности это или от недомогания. Сейчас же по рождении ребенка его забирала или итальянка Джиованни, или постельничий Чулков. И все. Можем вас только уверить, что все они хорошо воспитывались и будущее их было обеспечено.

Относительно отцов внебрачных детей Елизаветы Петровны у историков большая путаница. Самый авторитетный из них, К. Валишевский, опровергая мнение многих, утверждает, что и от Шубина, этого раннего любовника императрицы, имелся ребенок, дочь, которую потом пристроили фрейлиной при дворце. И если когда вам, дорогой читатель, в исторических книжках попадутся две фамилии действительных статных советниц Марьи Филипповны Бехтеевой и Ольги Петровны Супоневой, знайте — это дочери русской царицы Елизаветы Петровны от неизвестного отца.

Хотя опять же в то время можно было во дворце подслушать, что, собственно, отец их известен: это дворянин Григорьев, принимающий участие в постройке дворца в Царском Селе и нашедший случай на короткое время сблизиться с царицей. Вот видите, дорогой читатель, как все приблизительно с детьми Елизаветы Петровны, и чтобы их всех «на белый свет» вывести, понадобится не один год внимательного изучения и анализа всех имеющихся архивных материалов. Но вообще-то во имя чего такой адский труд? Чтобы только иметь возможность констатировать: детей у царицы было ох как много и от разных отцов.

От Алексея Разумовского у царицы было двое детей — дочь и сын. Любовник царицы Бестужев повенчал эту дочь со своим сыном. Историк Дюкло утверждает, что от брака Елизаветы Петровны с Разумовским родилось восемь детей. Мы не особенно верим этой версии, по нашему мнению, историк, верно угадав с их количеством, малость перепутал с отцами и сунул их всех оптом к Разумовскому. А правда во всем этом только та, что действительно в 1753 году родилась дочка. Не она ли княжна Тараканова? И кто ее отец: Разумовский или Шувалов? Пока эти вопросы оставим без ответа. В дальнейшем в главе о княжне Таракановой постараемся выяснить все возможные версии.

Иностранный писатель Кастер утверждает, что детей у Елизаветы Петровны было трое, и все от Разумовского. Кастер намекает, что старшие — это сыновья. Со всей определенностью можем утверждать, что нам известны имена двух сыновей Елизаветы Петровны. Один умер после 1800 года, а другой учился химии у профессора Лемана и вместе со своим учителем был удушен какими-то ядовитыми испарениями из пролитой бутылки.

Один из сыновей Елизаветы Петровны носил фамилию Закревский. Это мы точно знаем. Но Закревских в России было много, хотя историк Г. Гельбиг утверждает, что все восемь Закревских того времени — это братья и сестры и дети императрицы Елизаветы Петровны, ибо она в отличие, скажем, от Екатерины Великой не больно свой мозг разнообразием фамилий утруждала: Закревские, и все. И если вам, дорогой читатель, на страницах исторических книжек будут попадаться персонажи с этой фамилией, отнеситесь с большим вниманием: того и гляди, это дети и родичи царицы Елизаветы Петровны. Ни одного из своих детей не пожелала Елизавета Петровна официально признать за своего, и ее доверительница Джиованни приняла всех за своих собственных.

А нас другой вопрос мучает: почему это в восемнадцатом, и довольно цивилизованном, веке русские царицы так много и охотно рожали? Все дворы Европы уже понемногу перешли к нововведению некоего врача Кондома, который, будучи при дворе Карла XI, большие облегчения в последствиях сексуальных увлечений дамам принес. Этот предохранитель от беременности, прообраз которого известный Казанова после одиннадцатого раза своей венерической болезни представил в виде собственноручно сконструированного колпачка из кишки овцы, быстро завоевал себе мировой рынок. И даже монашенки на Западе знали о чрезвычайных преимуществах кондома и охотно ими пользовались. И тот же Казанова рассказывает о прекрасной монахине из Мурано, которая предложила ему надеть «лучшего друга всех тайных любовников».

Но наши императрицы почему-то предпочли все неудобства беременности и все сложности воспитания внебрачных детей. Воспротивились умалению их физических наслаждений, их неограниченных прав на ложе любви, даже ценой нежелательных последствий.

Конечно, излишек половых наслаждений, неупорядоченная жизнь, где день превращался в ночь, и жажда все новых увеселений не могли не отразиться на здоровье императрицы Елизаветы Петровны. Здоровье царицы стало ухудшаться с каждым днем. Это стало тайной полишинеля, ибо во дворце об этом говорилось шепотом, по углам, а сама императрица свои недомогания тщательно скрывала. Она уже не резвится на балах и маскарадах, забросила охоту, не ездит по поместьям своих фаворитов, а все чаще пребывает в одиночестве в стенах дворца и пешком ходит молиться в придворную церковь. «Здоровье императрицы далеко не хорошо, — писали в 1755 году иноземные послы при русском дворе, — она ищет уединения и спокойствия, стала чрезвычайно задумчива и ведет жизнь совершенно затворническую. Она харкает кровью, страдает одышкой и сильным кашлем, ноги распухли, в груди водянка»[156].

Врачи считали, что главной болезнью Елизаветы Петровны является скорбут. Болезнь приобретала все большие и большие размеры, и к ней присоединились различные побочные напасти, почерпнутые из того же источника — неупорядоченной жизни, чрезмерного употребления вина, жажды развлечений и сексуальных наслаждений. Даже чувствуя себя очень плохо, она не отказывается от вина. Что ж, результат не заставил себя ждать. 25 декабря 1761 года она умирает в возрасте пятидесяти двух лет. Правила Елизавета Петровна Россией двадцать лет. За это время Россия стала могущественнее, культурнее и богаче…

«И хотя матушку царицу Елизавету Петровну наделила природа довольно богатым потомством, происходящим от ее официальных и полуофициальных любовников, а также и от бравых ребятушек-солдатушек, с которыми она так охотно проводила длинные вечера и ночи, тем не менее она не решилась избрать одного из этих ублюдков в преемники, сочла за более уместное и целесообразное объявить наследником сына сестры Анны, четырнадцатилетнего герцога Петра Гольштинского»[157], — писал историк Ф. Яворский.

Этот бледный, чрезвычайно хилого сложения герцог взял что ни на есть худшее от отца и от матери, но только не от деда Петра Великого, ну, может, жестокость последнего, ибо чрезвычайно любил издеваться над животными. А так — пьянство, разврат, беспечность — от отца. Долго еще будет мать его Анна плакаться своей царствующей сестричке об открытом разврате своего супруга: «Герцог и Маврушка (Марфа Егоровна Шепелева. — Э. В.) окончательно опошлились. Он ни одного дня не проводит дома, разъезжает с нею совершенно открыто в экипаже по городу, отдает с нею визиты и посещает театры»[158].

А сама Анна Петровна была женщиной в высшей степени добропорядочной. Никаких себе бесчинств с другими мужчинами не позволяла, и мы не согласны с утверждением современника П. Долгорукова, что она якобы «все ночи проводила вне дома. После брака она стала утешаться на стороне»[159].

Может, князь Долгорукий супругов перепутал? С другой стороны, могла бы Анна Петровна и пребывать «вне дома», позволительно, поскольку, как нам кажется, нет худшей обиды для женщины, чем равнодушие со стороны супруга, который постоянно ей это демонстрировал. Пусть спасибо этот захудалый герцог скажет Анне, что не поступила так, как Ингеборга, вторая жена Филиппа Августа. Событие это до сих пор представляется одной из невыясненных исторических загадок XII века. Влюбившись, как говорится, «с первого взгляда» в сестру датского короля Канута IV и получивши согласие на то, чтобы Ингеборга стала его женой, Филипп Август чувствовал себя на своей свадьбе в Париже 15 августа 1193 года, как говорится, на верху блаженства. Супружество длилось… одну ночь. Это было самое короткое супружество во всей истории мира. На другой день Филипп хмурым вышел из спальни, а когда показалась его жена, он отвернулся и с этого момента не только не захотел ее видеть, но объявил всенародно, что брак расторгает. Она, не чувствуя себя виноватой, в жалобе Папе Римскому объясняла все это довольно выразительно, что была и остается девственницей и не понимает такого несправедливого отвращения к ней супруга. И Папа Римский вынужден был ее правоту признать, объявить ее королевой, но король не пожелал считать ее своей женой. Словом, раздор в Датском и Французском королевствах. А Ингеборга взяла и не отступила и продолжала себя называть королевой, не принимая во внимание, что Филипп Август ее не желает. И двадцать с лишним лет длилась эта перепалка между мужем и непризнанной женой, пока многие подданные, которым эта кутерьма надоела, не начали ее принимать за королеву. Видите, до чего упорство доводит. А наша Анна Петровна только и умела, что плакаться над своей печальной участью нелюбимой жены, хотя претендентов занять место супруга в ее постели было много, но царица была тверда. Показательна ее решительность, ну совсем как у Пенелопы, жены Одиссея, по отношению к настойчивым ухажерам. Меч там она не вынимала и силой их, женихов, мериться не заставляла, но действия ее были достойны греческой героини. Вот зачем только? Но это уже другой вопрос.