Дядя Фёдор, пёс и кот. Полное собрание - Успенский Эдуард Николаевич

— Точно, — говорит Шарик. — Вот этот мотель я и прощупаю.

— Нет, — сказал профессор Сёмин. — Лучше это сделаю я. Эти жулики нанесли мне личное оскорбление, они мою бабушку связали.

— Если бы они мою бабушку связали, — сказал Шарик, — я бы им показал! Я бы их всех перекусал с ног до головы.

— А если бы они мою бабушку связали, — сказал Матроскин, — их надо было бы срочно в больницу отправлять.

— В психическую? — спросил Сёмин.

— Нет, в обычную.

— Зачем? Почему?

— Лечить. Моя бабушка ох как хорошо царапалась!

Глава одиннадцатая

Пронзённое сердце почтальона

Почтальон Печкин всё письмо ждал от загадочной П. К., всё вокруг почты ходил. Целую тропинку в крапиве протоптал. Хоть почту видно стало.

И вот он это письмо из «Как создать хорошую семью» получил. Письмо соседки Пелагеи.

Как только он фотографию посмотрел, как только он тёплые стихотворные слова прочитал, так и застеснялся:

— Неужели я, Печкин, внимания такой красивой женщины заслуживаю?

Очень Печкину стихотворение понравилось:

«Если дружба между нами порвётся, Значит, не было в сердце любви, То возьми ты эту фотокарточку в руки, Посмотри, улыбнись и порви».

— Такое стихотворение только большой поэт мог написать, — решил Печкин. — Может быть, даже сам Пушкин или Лермонтов.

Его радость просто распирала, он очень хотел этой радостью с кем-нибудь поделиться. Он к дяде Фёдору поспешил по утреннему холодку.

Там он долго чаи распивал, про здоровье спрашивал:

— Как ваш телёночек, Гаврюша, который мне штаны сзади продырявил, здоров?

— Спасибо. Здоров Гаврюша, здоров.

— Ну, и слава богу! А вот эта говорилка на подоконнике, которая у меня конфеты воровала, здорова?

— И Хватайка здоров.

— Тоже хорошо. Что, и корова Мурка здорова, которая вчера мои носки на верёвочке съела?

— Здорова, здорова. Коровы любят солёное.

Тогда Печкин так, издалека, начал — фотографию достал и спрашивает:

— Скажите мне, милые мои соотечественники, то есть соседи по улице, эта гражданочка вам знакома?

Дядя Фёдор, пёс и кот стали гражданочку разглядывать.

— А что она сделала? — спрашивает Шарик. — Её милиция разыскивает?

— Ничего она не сделала. Это я её разыскиваю из соображений дружбы. Она где-то рядом живёт в окрестности. Вы, случаем, в наших краях её не встречали?

— Не встречали, — сказали Шарик и Матроскин. А дядя Фёдор промолчал.

Печкин полюбовался на фотографию и спрашивает:

— А вот что вы можете, глядя на эту гражданочку, сказать про неё? Какие у вас предположения?

— Я могу сказать, глядя на эту гражданочку, что она от кого-то отрезана, — сказал Матроскин.

Потом добавил:

— А предположение у меня такое — значит, тот, кого отрезали, красивше был. Скорее всего это подруга была задушевная.

— А я могу сказать, что эта гражданочка из высшего света, — предположил Шарик. — Вон у неё какая хала на голове.

— А я эту гражданочку встречал, — сказал дядя Фёдор.

Печкин сразу оживился:

— Она что, рядом дачу снимает? Или на велосипеде проезжает? Очень она очаровательная, эта гражданочка, в смысле дама.

— Недавно её по телевизору показывали, — сказал дядя Фёдор.

Когда Печкин узнал, что его даму сердца по телевизору показывали, он ужасно загордился.

— И что же она делала в телевизоре? — спросил Печкин.

— Кажется, она песню пела, про море. А почему это, дядя Печкин, она вас интересует?

У Печкина в голове сразу стихотворение всплыло: «Море бушует, клокочет, камни срывает со дна…» Он совсем застеснялся и сказал:

— Это у меня чисто личное. Почтальонское.

И свою тайну открывать не стал.

Дядя Фёдор спросил его:

— А скажите нам, дядя почтальон Печкин, к вам на почту никаких новых писем не поступало? Таким гражданам, которых раньше не было?

Печкин подумал и говорит:

— Поступало. Я точно помню, было одно такое необычное письмо в жёлтом конверте. Оно господину Кривоногу в мотель «Простоквашино» пришло.

Услышав это, дядя Фёдор серьёзно задумался. Какая-то мысль у него в голове крутилась, только он никак не мог её за хвост ухватить.

Глава двенадцатая

Кто хозяин клада?

Время в Простоквашино течёт по-разному. Утром оно медленно-медленно течёт, неторопливо. К обеду убыстряется. А вечером так быстро течёт, что не угонишься. Все начинают быстро-быстро двигаться, как в ускоренном кино.

Вот в медленное утреннее время мама с папой приехали. Мама так медленно с порога сказала:

— Вы знаете новость? У вас в селе Троицком интересный концерт будет. Я в газете прочитала. Певица Виолетта Серебряная будет выступать.

— Что это за певица такая? — спрашивает дядя Фёдор.

— Как, вы не знаете? Она самая знаменитая. Она так хорошо поёт, что ей костюмы из Франции выписывают.

— Что же она такое поёт, что ей костюмы из Франции выписывают? — удивился Матроскин.

Мама задумалась и молчит. Дальше разговор пошёл в убыстрённом вечернем темпе.

— Может, она народные песни поёт? — спрашивает Шарик.

— Нет. Только не это.

— Может, она тяжёлый рок исполняет, — говорит папа.

— Нет, не тяжёлый рок.

— Может, романсы? — пытает Матроскин.

— И не романсы вовсе.

— Так что же она такое поёт? — спрашивает дядя Фёдор.

— Вот пойдём на концерт и всё узнаем, — рассердилась мама.

Потом медленно они пили чай со сливками. Матроскин угощал родителей пышными булочками. А Шарик показывал им свои фототрофеи за последний месяц.

— Я сейчас натюрмортами увлёкся. В стиле импрессионизма. Вот смотрите — это что?

— Подсолнух в траве, — говорит папа. — Очень сочная картинка.

— Нет, — говорит Шарик. — Это не подсолнух в траве. Эта работа называется — «Жёлтое на зелёном».

— А это? — спросил папа про два таких же подсолнуха в траве.

— Эта работа называется «Два жёлтых на одном зелёном».

— А эта работа, — сказал папа, посмотрев очередную фотографию, — наверняка называется «Четыре жёлтых на одном чёрном»?

— Нет, — возразил Шарик. — Эта работа называется «Яичница из четырёх яиц на сковородке». Это реалистическая работа.

И наконец, когда всеми новостями обменялись, родители спросили:

— Ну, так зачем вы нас вызывали?

Дядя Фёдор всё рассказал родителям и про письма подмётные, и про клад, и про связанную бабушку с сарделькой во рту.

Мама сразу потребовала:

— Давайте клад смотреть.

Как они выдвинули сундук из-под кровати!

Как открыли его! Как там засверкали камни разные и бриллианты!

Мама так и ахнула:

— Ах, мне бы такие! Я бы в нашем обувном отделе самая красивая стала.

— Почему только в обувном отделе? — удивился папа. — Ты бы и бельевой отдел захватила, и колготковый.

— Нельзя эти украшения брать, — сказал дядя Фёдор.

— Почему?

— Потому что они нам не принадлежат.

— А кому они принадлежат? — спрашивает мама.

Стали разбираться.

— Наверное, разбойникам, — говорит Шарик. — Ведь это они всё награбили. Отняли у помещиков и капиталистов.

— Нет, — говорит папа. — Это принадлежит тем людям, у которых эти драгоценности отняли. То есть помещикам и капиталистам.

— Это принадлежит государству, — сказал дядя Фёдор.

— А при чём тут государство? — удивляется мама. — Вот вы сами подумайте. Разбойники ещё туда-сюда — они эти драгоценности грабили. Помещики и капиталисты тоже туда-сюда, они эти драгоценности наживали. Вы с дядей Фёдором эти драгоценности нашли. А государство что делало?

— Надо разделить всё на три части, — говорит Шарик. — Между грабителями, помещиками и нами.

— А что государству? — спрашивает папа.