Друиды - Морган Лливелин

Он подробно остановился на римской угрозе, как она ему представлялась. Получилось очень убедительно. Он рассказывал о римской военной технике, увиденной в Провинции, подробно описывал структуру армий Цезаря вплоть до последнего повара и носильщика. Когда он живописал сложные боевые порядки римлян, его слушали с раскрытыми ртами.

— Мы должны объединить наши усилия, если хотим остановить римское вторжение в Галлию, — проникновенно произнес он. — Только вместе мы сможем успешно противостоять такой армии, которую привел Цезарь. Нам нужна единая племенная организация. Никакое племя в одиночку не может противостоять захватчикам. Его армия отлично обучена. Легионы быстро преодолевают большие расстояния. Они умеют строить дороги и мосты практически за одну ночь. Допустим, мы станем сопротивляться, одно племя за другим. Тогда он будет побеждать одно племя за другим. Объединение — единственный способ сохранить свободу.

Каждый вождь из собравшихся на совете хотя бы раз нападал на соседа. Призывать их к объединению казалось бессмысленно, и только такой великий вождь, как Верцингеторикс, мог надеяться на успех. Человек с его качествами появляется на свет раз в десять поколений, и вот теперь Источник послал его нам как раз тогда, когда нужда в нем была острее всего.

Совет закончился. Вожди свободной Галлии, предводители парисиев, пиктонов и туронов сразу согласились объединить свои силы и встать под руку Рикса в случае войны с римлянами. Другие колебались и хотели сначала посмотреть, куда дует ветер. Во всяком случае, категорических отказов я не услышал. После того, как вся эта разношерстная публика разъехалась из Герговии, я сказал Риксу:

— Подумай, как привлечь на свою сторону Олловико из битуригов. Без него нам не удержать центр Галлии.

— Хорошо, — Рикс кивнул. — А что с карнутами? Ты же видишь, Тасгеций не явился.

— Он уже почти римлянин. Тогу носит. Но ему недолго осталось править карнутами. В Ценабуме будет другой король. Это я тебе обещаю.

— Как думаешь, сколько у нас времени? Когда Цезарь двинет войска на Галлию?

— Я спрашивал у наших провидцев. Не больше пяти зим, но, скорее, меньше.

— Друиды... — процедил Рикс с пренебрежением. — Да что они могут знать?

Чем дольше мы с Риксом были знакомы, тем сильнее меня беспокоило его неверие. Человек и Потусторонний мир должны действовать сообща. Иначе...

Прежде чем попрощаться с Риксом, я повидал Ханеса. Он как раз корпел над великой балладой о совете вождей в Герговии и о том, как все эти вожди поклялись в безоговорочной преданности блестящему Верцингеториксу.

— Это не совсем то, что было на самом деле, — заметил я.

— Да знаю я, — отмахнулся бард. — Но так лучше звучит.

— Конечно, лучше. Только это не правда.

— Видишь ли, — он взглянул на меня хитрым глазом, — история о германцах-людоедах тоже не очень похожа на правду. Но ты же именно ее хотел услышать? Верцингеториксу тоже понравилось.

— Отдаю должное твоей проницательности, — улыбнулся я. — Но вот слушаю тебя и начинаю сомневаться в правдивости любой истории.

— Люди хотят ярких историй, — пожал плечами Говорун. — Если ты расскажешь им то, что они хотят услышать, они поверят. Ты думаешь, Цезарь в Сенате поступает иначе?

Мудрость живет в самых разных обличьях. Слова Ханеса заставили меня впервые задуматься о том, что рассказывает Цезарь римлянам, которые в глаза не видели ни одного галла, тем, кто понятия не имеет, кто и какие мы на самом деле. Позже я пойму, что Цезарь действительно много сочинял, пытаясь оправдать свою попытку уничтожить целый народ. Ему мало было опорочить друидов. Все кельты представали в его воображении невежественными дикарями, которым римляне несли свет просвещения; разумеется, для этого приходилось сначала завоевывать их. Он сумел поселить клевету не только в умах своих современников. Она проросла и в будущее, поскольку свои баллады Цезарь еще и записывал. Ах, Менуа, вот здесь ты ошибался! Надо бы и нам записывать нашу историю на пергаменте, на деревянных и медных табличках, глядишь, и наши голоса дошли бы до будущих поколений и смогли бы обвинить римлян во лжи. А сейчас я шепчу на ветру... ветер ничего никогда не забывает. Когда-нибудь чей-то дух услышит мои слова...

Я понимал, что Рикс скоро опять пришлет за мной. По дороге домой я сделал остановку в Ценабуме, но сначала отправил Тарвоса разузнать, где сейчас Тасгеций. Он вернулся и сообщил, что вождь отправился на охоту. Тогда я миновал ворота и направился к дому Котуата. Родич Менуа изменился со времени нашей первой встречи. Я помнил плотного человека с глазами, похожими на ярко-синие камни, упрятанными в дряблые мешочки. Теперь я увидел перед собой подтянутого воина, готового к войне.

— Ну что, Айнвар? Мы все еще ждем от тебя сигнала, — сказал он мне. — А ты не торопишься. Пора. Мой меч просит дела.

— Пусть еще немного подождет. Нельзя допустить, чтобы с Тасгецием что-то случилось, а достойной замены ему не было. Сейчас не время оставлять племя без головы.

Синие глаза полыхнули огнем.

— Я не хочу больше ждать! Тасгеций убил Менуа и продолжает сидеть на троне, пьет, смеется, берет женщин. Он радуется жизни, а мне его радость причиняет боль. Кровь за кровь, друид. Ты понимаешь это?

Я понимал. А еще я понимал, что Котуат бросает мне вызов. Мы оба вскочили на ноги и теперь стояли друг напротив друга словно враги. Я сосредоточился, собрал всю силу мысли и метнул ему в лицо раскаленную молнию воли.

Котуат пошатнулся. Крупные капли пота выступили на лбу младшего вождя. Прижав руки к вискам, он простонал:

— Ужасная боль... Голова... помоги мне, друид.

Я сложил руки на груди.

— Помогай себе сам. И впредь не пытайся мне перечить!

Как бы не было ему больно, он меня понял. Постоял, пошатываясь, и склонил голову, молчаливо признавая мою победу. Я расслабился, позволив сердцу перестать грохотать. Такие напряжения дорого обходились моему телу.

— Да, полегчало, — пробормотал Котуат, а затем и вовсе вздохнул с облегчением. — Почти прошло... — Он посмотрел на меня со страхом.

Вот тогда я понял, что больше не подражаю Менуа, а на самом деле стал главным друидом, способным использовать накопленную силу поколений моих предшественников. Конечно, я не стал бы причинять вред Котуату; но мне нужен был верный