Богдан Хмельницкий - К. Осипов

Немало получил и генеральный писарь Выговский. Нужно вообще сказать, что Выговский был самым лукавым человеком в окружении гетмана. Служивший когда-то полякам[202], Выговский затем стал сотрудником Хмельницкого, но не прекращал двойной игры. По отношению к Москве Выговский всегда держал себя крайне предупредительно, простирая свои услуги до прямого шпионажа: он передавал московским послам различные документы, показывал им переписку Богдана с иностранными государствами и т. д. В донесении царю от 19 апреля 1657 года московские послы подробно излагают свою беседу с отцом Ивана Выговского; в этой беседе почтенный старец всячески компрометирует Хмельницкого и уверяет, что только его сын, генеральный писарь Иван Евстафьевич Выговский, удерживает гетмана от разрыва с Москвой[203]. Хмельницкий очень доверял Выговскому и даже породнился с ним: выдал свою дочь за брата Ивана Евстафьевича, Данилу Выговского. Это обстоятельство еще более повысило «фонды» генерального писаря. Московские послы то и дело одаривали его. Так, посол Унковский в 1650 году сообщает, что передал Выговскому, как и другим старшúнам, соболей в подарок, причем часть их была вручена на общих основаниях при гетмане, а вторая тайно: «До приезду гетманова писарю Ивану Выговскому дана пара, чтоб государю служил». И еще: «Дано две пары писарю Выговскому для того, что его к государю службы было много».

Ездивший с поручением царя к гетману стрелецкий голова Абрам Лопухин тайно передал Выговскому 40 соболей и т. д.

За то генеральный писарь войска запорожского снабжал московское правительство очень ценной информацией. В мае 1651 года он отправил с греком Мануйловым донесение царю; это донесение писали под его диктовку старец Павел и митрополит коринфский[204].

В феврале 1654 года, тотчас после соединения, Выговский снабдил прибывшего из Москвы стольника Полтева копиями важных документов, относящихся к переговорам гетмана с польским правительством[205].

Вот этот-то «лукавый царедворец» и сумел получить вслед за гетманом крупные земельные участки.

Не пожелали отстать, в меру своих заслуг и способностей, и другие члены старшúны. Отводившие договорные статьи Богданов и Тетеря выпросили себе поместья — и даже не села, а целые местечки. Богданов получил местечко Имглеев, Тетеря — местечко Смелую; Иван Золотаренко, командовавший одним из вспомогательных козацких отрядов, затребованных царем, выпросил «место Батурин со всеми волостями, до того места належачими», а вслед за тем местечко Борзно с приселками. Киевский полковник Жданович «бил челом» о местечках Обоховке, Германовке и Любече — в Киевском повете. Стародубский полковник Оникиенко получил местечко Сосницу и т. д.

Каковы были последствия этой раздачи земель, включая даже целые города, в частное владение? Последствия были очень велики: по существу, происходило зарождение новой шляхты. «В стране, только что ценою напряженных усилий и целых потоков крови освободившейся от старых владельцев имений и «подданных», появились лица, приобретавшие новые права на те же имения и тех же подданных», отмечает один историк.

Козацкая верхушка не только захватывала земельные угодья, — она старалась приобрести права на труд жителей, обеспечить возможность эксплоатировать их, — словом, пыталась стать в положение, более или менее аналогичное тому, в каком находилась польская шляхта. Показательно в этом смысле ходатайство Богданова и Тетери. Они писали: «И чтоб сами были волны в своих подданных, как хотя ими урожати и обладати, мы и дети, и наследники наши… И чтоб до них никого, кроме нас и наследником наших, никакова дела не имел вечными времены».

Чем не крепостническая программа?

Новые помещики быстро вошли в роль и научились грабить народ. Один из них, например, применял такой способ: он давал в долг крестьянину небольшую сумму денег под залог его земельного участка. Накануне дня, когда истекал срок платежа, крестьянина арестовывали на одну-две недели, старшúна предъявлял в суд расписку, оформлял свое право на участок должника, а затем освобождал несчастного, который уже нигде не мог найти управы.

Не только частные лица претендовали на достояние крестьянина и на продукты его труда. К тому же стремились и монастыри, издавна обладавшие на Украине обширными хозяйствами.

В мае 1654 года Хмельницкий издал указ: «Дошла до нас скарга от велебного… игумена монастира Выдубицкого… на всех обывателей тамошных, же они там в Калиновщизне… великие шкоды чинят частым ловлением рыб». Гетман приказывал сурово карать за нарушение монастырских интересов[206].

Через год Хмельницкий обратился к крестьянам села Ольшанки, приписанным к Лубенскому монастырю, с предложением, «чтобы они отцу игуменови монастира мгарского во всем послушенство отдавали и в належачей повинности знайдовалися». За непослушание вновь грозил наказаниями[207].

Подобных указов было издано после соединения довольно много.

Таким образом, у крестьянства имелось достаточно поводов для тревожных размышлений. Идя под знамена Хмельницкого, крестьянство хотело уничтожить власть «ляцких панов». После долгих перипетий кровавой борьбы оно добилось этого: переход под власть Москвы исключал возможность возрождения прежней шляхты. Но не исчезли шляхетские владения и зависимость от них помещичьих крестьян. В поместьях, дарованных козацкой старшúне, в монастырских поместьях крестьяне подвергались многому такому, что очень походило на былое закабаление.

Правда, народная масса резко восставала против подобных посягательств. Выше было сказано о том, как Выговский, Тетеря и многие другие боялись реализовать свои жалованные грамоты, припрятывали их до удобного момента. Но они безошибочным чутьем угадывали, что этот момент наступит. Козацкая старшúна, получившая сперва формально власть и соединенные с нею доходы, настойчиво осуществляла свои права и становилась новым ведущим сословием. В годы с 1648 по 1650, в первые годы восстания, спор между свободным селом и владельческим имением, казалось, был разрешен. Теперь в лице вновь создавшегося сословия над крестьянством снова нависла помещичья власть.

Меньше чем через сто лет из среды этого нового сословия выросли помещики, чьи владения хотя и не равнялись, конечно, необозримым владениям польских магнатов, но были все же очень значительны. У Кочубеев или Полуботко было в середине XVIII века свыше тысячи дворов; это была уже шляхта, хотя и без древнего генеалогического древа.

А с возрождением крупного землевладения возрождалось и крепостное право: в начале XVIII века были восстановлены почти все поборы, взимавшиеся ранее с крестьян.