Михаил Орлов - Александр Бондаренко

Милейший «Инзушка», как нарёк его Пушкин, напишет в Петербург одному из своих друзей:

«Расстроенное его здоровье в столь молодые лета и неприятное положение, в котором он, по молодости, находится, требовали, с одной стороны, помощи, а с другой — безвредной рассеянности, а потому отпустил я его с генералом Раевским, который в проезд свой через Екатеринослав охотно взял его с собою»{281}.

Вывод прост: надо знать, с кем дружить… А наш герой встречался тогда с совершенно иными людьми. По пути в Кишинёв он должен был прибыть в город Тульчин Подольской губернии, где дислоцировался штаб 2-й армии, и представиться главнокомандующему графу Витгенштейну. Никаких проблем это не создало, так как граф давно знал Орлова, относился к нему по-доброму и сам не раз просил императора о назначении его дивизионным начальником.

Но были в Тульчине иные встречи, которые отразились на судьбе Михаила.

«В 1820 году, будучи назначен командиром 16-й пехотной дивизии, я проезжал через Тульчин, где на меня навалились Фонвизин, Пестель и Юшневский[179]. Все они чувствовали, что находятся в опасности и что подвергают ей себя понапрасну. Они заимствовали для своего общества систему иллюминатов, предусматривающую подчинение одному вышестоящему двух подчинённых с последующим дроблением на двое. Но подобная система требует величайшей продуманности и неуклонного её применения, к чему они были неспособны. Все звенья общества были перепутаны, и каждый его член был известен всем другим. После трёхлетней работы их оказалось примерно 80 человек. Они были рассеяны по всей империи, не имея связи между собой и без определённой цели, шумели по поводу и без повода…»{282}

Так писал Михаил Фёдорович в своих показаниях. Якобы ничего серьёзного — мол, заигрались господа офицеры в модные тайные общества и конспирацию. Прямо совсем по-грибоедовски: «Шумим, братец, шумим!»

Вот только последующие действия Орлова, о которых он также пишет в показаниях, кажутся совершенно нелогичными:

«Таким образом, когда я прибыл в Тульчин, мне стали доказывать, что раз я знаю все их тайны, то и сам не должен оставаться вне опасности. Я уступил перед этими доводами. Происходило это в 1820 году в июле или августе месяце.

Во все последующие месяцы я ничего не слышал…»{283}

Да, благородно — разделил опасность с товарищами. Прекрасно! А ведь между Орловым и этими товарищами — обратимся к тому же «Горю от ума» — «дистанция огромного размера»! В армии, даже в личных взаимоотношениях, служебное положение, как правило, учитывается.

Михаил Фёдорович был генерал-майор и дивизионный командир. Юшневский в то время пребывал в чине коллежского советника, чиновника 6-го класса; Фонвизин стал генерал-майором лишь в феврале 1820 года и тогда же принял бригаду в 12-й пехотной дивизии — то есть во всех отношениях (кроме возраста) был моложе Орлова; Пестель, состоявший при штабе 2-й армии, вообще был гусарским подполковником. Верится с трудом, что эти заговорщики стали убеждать Михаила Фёдоровича, что если он «знает все их тайны», то должен и делить с ними опасность… Нет, господа, людям такого уровня обычно предлагают не «разделить», но «возглавить»!

Как бы то ни было, в тайное общество Орлов вступил, и вступил не просто так, «делить опасность», ибо в «Алфавите декабристов» Михаил значится как «член Коренного совета» Союза благоденствия — то есть находится в руководстве.

К тому же, несмотря на все уверения Орлова, рассчитанные на мнимую доверчивость молодого царя, так называемая Тульчинская управа, принявшая его в ряды Союза благоденствия, была весьма серьёзной и деятельной организацией.

«Тульчинская управа насчитывала не менее 30 человек, т. е. была самой многочисленной из известных нам управ Союза Благоденствия. По количеству членов она одна равнялась всему Союзу Спасения»{284}.

Получив указания начальства и официально связав свою судьбу с тайным обществом, Орлов прямиком отправился к месту назначения — в Кишинёв.

Бессарабия, лежавшая между Прутом и Днестром, со знаменитыми по боевым делам прошлого крепостями Хотин, Бендеры, Аккерман, Килия и Измаил, отошла к России по Бухарестскому мирному договору, завершившему турецкую войну 1806–1812 годов. На вновь приобретённой территории стояла дивизия генерала Орлова, готовая в любой момент скрестить штыки с извечным противником, который вряд ли смирился с потерей этих земель.

В состав 16-й дивизии входили четыре пехотных и два егерских полка — три бригады. В известном письме Михаил нарёк свои полки «сибирскими кремнями». Почему? По названиям. Во времена Петра I вновь образуемым пехотным и драгунским полкам обычно давали имена тех городов, где они формировались. При Павле I полки назывались по фамилиям шефов и со сменой шефа их наименования периодически менялись. Потом, при Александре I, имена вновь стали давать по городам — но уже без разницы, имели ли они какое-то отношение к данным населённым пунктам или нет. Егерские полки были «номерными».

«Биографии» большинства полков дивизии были схожи друг с другом: Камчатский, Охотский и Якутский пехотные, а также 32-й егерский полки были сформированы в 1806 году — тогда-то о них, по словам Орлова, и «притупился турецкий булат». Потом они воевали с Наполеоном: одни в составе Дунайской, другие — 3-й Резервной армии; затем ходили в Заграничный поход. Камчатский и Якутский полки брали Париж; якутцы ещё и остались во Франции в составе корпуса графа Воронцова. За боевые отличия камчатцы и охотцы были награждены георгиевскими знамёнами. 31-й егерский полк был также сформирован в 1806 году, но участвовал в Шведской войне, в 1812 году воевал на территории Курляндии и Лифляндии, а в 1813-м осаждал Данциг.

Самым старшим был Селенгинский полк, сформированный в 1796 году, в начале царствования Павла I, да ещё и в сибирском Селенгинске. Боевое крещение полк получил в Отечественную войну, в составе 1-й Западной армии. Селенгинцы сражались при Островно, Смоленске, Валутиной горе и Бородине, так что в сентябре от полка остался один лишь батальон. Получив пополнение, полк участвовал в основных боях 1812–1813 годов, а в феврале 1814-го почти полностью погиб у французского города Мормана, где дрался в окружении…

Действительно, это были боевые, испытанные, надёжные воинские части.

А ведь после Заграничного похода прошло уже шесть лет — и время это не лучшим образом отразилось на победоносном русском воинстве. Недавний демократизм уступил место строгой субординации. Отважных отцов-командиров, водивших солдат в бой, сменяли жестокие «мастера фрунтовой эквилибристики».