Голос сердца. Книга вторая - Барбара Брэдфорд

— Почему? — громко и требовательно спросил сам себя Ник и вскочил, охваченный нарастающим волнением. Он налил себе еще выпить, плюхнулся на диван, закурил сигарету и, растянувшись на спине, уставился в пространство. Его взгляд сам собой упал на книжные полки напротив, где написанные им романы выстроились в длинный ряд. Все они были мировыми бестселлерами, но каждый из них потребовал от него чудовищных усилий, стоил ему больших душевных страданий и огорчений. Ник нахмурился. Может быть, вот в чем дело: он ожидал, что все теперь пойдет намного легче. Но писать никогда не бывает легко. Если наступит такой день, когда его работа перестанет волновать его, то он должен немедленно отложить перо в сторону и навсегда покончить с писательским трудом. Вздохнув, Ник вытянулся на диване и задумался о своем житье-бытье.

Почему все-таки работа над книгой не спорится? Почему он чувствует себя таким усталым, неспокойным, раздраженным, даже опустошенным? Ведь он — один из самых удачливых современных романистов. Он заработал больше денег, чем он мог придумать, на что их потратить. У него прекрасное здоровье, тьфу-тьфу, надо постучать по дереву. Для своего возраста он вполне прилично выглядит — совсем немного седины в волосах, совсем нет морщин и складок обвисшей кожи. И, что важнее всего, у него есть сын, которого он обожает. Здоровый, красивый, умный мальчик с такой несравненной улыбкой, такой милый и любимый. Правда, некоторым критикам, когда-то превозносившим его, он перестал теперь нравиться. Но какое ему до них дело, до этих придир. Они — всего лишь узкая группка снобов, осуждающих его за то, что он, по их мнению, продался в погоне за коммерческим успехом. Может быть, их злит именно то, что его книги хорошо раскупаются? Вероятно, именно в этом все дело. Но неужели писатель трудится до изнеможения, растрачивая лучшие годы жизни, не надеясь на то, что его книги станут покупать? В любом случае его критики не правы. Он отнюдь не выдохся и не растратил свой талант, как они считают. Он продолжает писать о том, о чем хочет, и так, как находит нужным, отдавая своей работе все лучшее, что есть в нем. Более того, он вкладывает в каждую новую книгу частицу своей души. Читатели любят его произведения. К счастью! Вот если чье-либо мнение действительно что-то значит, так это мнение его читателей, благослови их Господь. Они, выкладывающие добытые нелегким трудом деньги за его книги, пишут ему чудесные теплые письма, вдохновляют его своими трогательными словами, скрашивают вечное писательское одиночество. А те литературные снобы, обвиняющие его в том, что он принес свой талант в жертву богу книготорговли, могут взять свои литературные премии и заткнуть ими свои глотки. Ник широко улыбнулся, представив себе, как много найдется таких глоток. А может быть, это вовсе не глотки, а нечто совсем противоположное? Надо будет обсудить это с отцом. И Ник громко расхохотался.

Заметив, что забытая им сигарета чадит, догорев до самого фильтра, Ник сел и загасил ее в пепельнице, морщась от противного запаха. Он потянулся было к серебряной шкатулке за новой сигаретой, но тут же отдернул руку. «Я же собираюсь в скором времени покончить с курением», — пробормотал он и отхлебнул глоток водки. Карлотта считает, что он слишком много пьет. Это не так, но, впрочем, пусть себе думает, что хочет. Его взгляд задержался на фотографии Карлотты, стоявшей на старинном столике рядом с диваном. Она была снята верхом на лошади на ранчо ее отца в Венесуэле, занимавшем площадь в четыре тысячи акров, и выглядела на снимке очень гордой, даже величественной и экзотически красивой. Карлотта Мария Калдекотт-Мендес-Энрайт. Фамилию Калдекотт она унаследовала от матери, элегантной и величавой Джиллиан, происходившей из семьи, принадлежащей к высшему обществу Филадельфии. Мендес — фамилия ее отца, дона Алехандро, отпрыска одного из самых богатых и могущественных семейств в его стране, а фамилия Энрайт осталась ей в наследство от увлечения юности, Джимми, недолго бывшего ее мужем, одного из тех калифорнийских Энрайтов, о которых никто не мог точно сказать, откуда они взялись. Она выскочила замуж за бедного недалекого Джимми, когда ей было двадцать три года, но очень скоро развелась с ним. Годом позже она познакомилась с Ником, и с тех пор они живут вместе.

Ник взял фотографию, поднес ее к глазам и стал пристально разглядывать ее ангельское личико с горячими карими глазами, обрамленное водопадом белокурых волос. Нет слов, она, несомненно, красавица и порой бывает очень мила, но, по большей части, ведет себя, как злая дикая кошка. «Странная смесь, — подумал Ник, — холодная независимость янки с их пуританским упрямством и твердостью в сочетании с горячей латиноамериканской кровью и бешеным темпераментом. В результате — молодая женщина с непредсказуемым характером, с постоянно меняющимся настроением. Тебе надо расстаться с нею, Николас Латимер. Ты несчастлив, и это чертовски отравляет тебе существование, в этом причина всех твоих нынешних проблем».

Поставив фотографию на место, Ник вскочил на ноги, подошел к окну и с угрюмым видом выглянул во двор. Выпавший несколько дней назад снег успел осесть и посереть, пропитавшись городской гарью. Лишенное листьев одинокое дерево казалось безжизненным скелетом на фоне серого, подсвеченного огнями Манхэттена неба, и выглядело сиротой. «Ты похоже на нас двоих, дерево», — сказал сам себе Ник. Он стоял у окна, опустив плечи, подавленный и несчастный, и безуспешно старался направить свои мысли по иному руслу, но они упрямо вновь и вновь возвращались к Карлотте. Он хотел жениться на ней, и она сама стремилась выйти за него замуж, но им никак не удавалось довести свои намерения до свадьбы. К сожалению, их устремления никогда не совпадали по времени, и они так и оставались официально неженатыми. В последнее время они ощущали давление, оказываемое на них со всех сторон, включая Виктора Мейсона. Две пары невероятно богатых бабушек и дедушек были очень расстроены той неопределенностью, в которой рос обожаемый ими внук, но ничего не могли поделать.

— Если говорить коротко, то всему виной твои холостяцкие привычки, Ник, мой мальчик, — заявил ему его отец на прошлой неделе. — Прошу тебя, женись на Карлотте, ради твоей матери, ради собственного сына. Венесуэла далеко, и Бог его знает, какие там законы. Ты можешь навсегда потерять своего ребенка, если его упрячут от тебя за такими крепкими стенами, как громадное богатство и влияние Мендесов. Дон Алехандро способен стать твоим врагом. Я не успокоюсь в своей могиле, если ты не решишься жениться до моей кончины.

Ник ответил тогда отцу, что тому ещё рано думать о смерти. Но, как ни крути, отцу уже стукнуло восемьдесят пять, и ему, хотя об этом никогда не заходила речь между ними, но они оба прекрасно понимали, недолго осталось жить на этом свете. Ник поморщился. Он обещал отцу серьезно подумать о своей женитьбе и переговорить об этом с Карлоттой. Но он все же не был уверен в том, что сумеет узаконить их отношения. Ее стремление к постоянному вращению в свете, во что она пыталась вовлечь Ника, ее постоянные претензии на его время, темпераментные взрывы эмоций, безумная ревнивость возводили чудовищные препятствия между ними, внося в дом дисгармонию, пагубно влиявшую на ребенка, не говоря уже о том, что постоянно нарушали мир и покой в душе Ника.