Роботы и Империя - Айзек Азимов

— Нет, пожалуйста, не вздумайте делать ничего такого. На Авроре тоже есть корабли, и я уверена, что за вами наблюдают.

— Тут есть одно «но», Глэдия. Я сильно сомневаюсь, что Аврора захочет развязать войну из-за вас. Но, с другой стороны, Бейлимир готов к этому.

— Нет и нет. Я бы не хотела, чтобы ваш мир начал войну из-за меня. Да и зачем ему это? Потому что я была другом вашего Предка?

— Не только. Я не думаю, что кто-нибудь верит, что вы были этим другом. Ваша прапрапрабабушка — может быть, но не вы. Даже я не верю, что это были вы.

— Вы знаете, что это была я.

— Умом понимаю, но чувствую, что это невозможно. Это было двести лет назад.

Глэдия покачала головой:

— Ваша точка зрения — точка зрения маложивущего.

— Наверное, как у всех нас, но дело не в этом. Вы стали в Бейлимире важной персоной из-за речи которую произнесли. Вы — героиня, и все скажут, что вас необходимо представить землянам. И ничто не должно помешать этому.

— Представить? — Глэдия встревожилась. — С полной церемонией?

— С наиполнейшей.

— Но почему это настолько важно, что можно рискнуть безопасностью планеты?

— Вряд ли я смогу объяснить это космониту. Земля — особый мир, где человеческие существа стали личностями, где они эволюционировали, развивались и жили в окружении другой жизни. У нас в Бейлимире есть деревья, есть насекомые, но на Земле такое изобилие деревьев и насекомых, какого нет ни в одном известном мне мире. Наши миры — имитация, бледная имитация. Они не существуют и не могут существовать без разума, культуры и духовной силы, которую получают от Земли.

— Космониты придерживаются прямо противоположного мнения о Земле. Когда мы упоминаем о ней — что редко делаем — то говорим, что это мир варварский и гибнущий.

Д. Ж. вспыхнул:

— Вот поэтому Внешние миры все время слабеют. Как я уже говорил, вы похожи на растения без корней, да животных с вырезанным сердцем.

— Я предвкушаю то, что увижу на Земле, а сейчас мне надо идти. Пожалуйста, чувствуйте здесь себя как дома, пока я не вернусь.

Она направилась было к двери, но остановилась и повернулась:

— В этом доме, как, впрочем, везде на Авроре, нет спиртного, табака, алкалоидных стимуляторов и вообще ничего такого.

Д. Ж. угрюмо усмехнулся.

— Мы, поселенцы, знаем об этом. Вы такие пуритане.

— Вовсе не пуритане, — недовольно возразила Глэдия. — Тридцать-сорок десятилетий надо чем-то оплатить. А это только одна из возможностей. Не думаете ли вы, что такая жизнь нам досталась по волшебству?

— Ладно, я приналягу на фруктовые соки и оздоровляющий эрзац-кофе, и от меня будет пахнуть цветами.

— Вы обнаружите полный набор всего этого, — холодно сказала Глэдия. — А когда вернетесь на корабль, сможете восполнить недостаток того, чего вам сейчас будет не хватать.

— Мне будет не хватать только вас, мадам, — серьезно сказал капитан.

Глэдия невольно улыбнулась:

— Вы неисправимый лжец, мой капитан. Я вернусь. Дэниел, Жискар, пошли!

60

Глэдия напряженно сидела в кабинете Амадейро. Многие десятилетия она видела Амадейро только издали или на видеоэкране, и в таких случаях имела обыкновение отворачиваться. Она знала его только как главного врага Фастольфа, и вот сейчас впервые оказалась в одной комнате с ним, лицом к лицу, и изо всех сил старалась не пошевелить ни одним мускулом лица, чтобы ненависть не вырвалась наружу.

Хотя она и Амадейро были в комнате одни, здесь присутствовали, по крайней мере, дюжина членов правительства, даже сам Председатель, но в голографическом изображении. Глэдия узнала Председателя и многих других, но не всех.

Испытание было не из приятных. Казалось, на Солярии такие изображения — дело обычное и она привыкла к этому с детства, но вспомнила теперь об этом с отвращением.

Она старалась говорить ясно, без драматизма и сжато. Ей задавали вопросы, и она отвечала как можно короче по существу, не пытаясь выглядеть учтивой.

Председатель слушал бесстрастно, другие подражали ему. Он был явно стар — Председатели всегда были старыми, потому что обычно достигали этого положения лишь на склоне лет. У него было длинное лицо, все еще густые волосы и нависшие брови. Голос его был медоточивым, но отнюдь не дружелюбным.

Когда Глэдия замолчала, он сказал:

— Значит, вы предполагаете, что соляриане свели понятие «человек» до понятия «солярианин»?

— Я ничего не предполагаю, мистер Председатель. Просто никто не мог найти другого объяснения происшедшего.

— Вы знаете, мадам Глэдия, что за всю историю роботехники ни один робот не конструировался с узким определением «человека»?

— Я не роботехник, мистер Председатель, и ничего не понимаю в математике позитронных путей. Раз вы говорите, что так никогда не делалось, я, конечно, принимаю это. Я также не знаю и не могу сказать, что если что-то никогда не делалось раньше, то оно не может быть сделано в будущем.

Ее взгляд никогда не был таким открытым и невинным, как сейчас, и Председатель покраснел.

— Сузить определение теоретически возможно, но это просто немыслимо.

Глэдия ответила, глядя на свои руки, спокойно лежащие на коленях:

— Люди иногда думают об очень необычных вещах.

Председатель сменил тему разговора:

— Аврорианский корабль был уничтожен. Как вы это объясните?

— Я не присутствовала при этом, мистер Председатель. Я не знаю, что случилось, и не могу объяснить это.

— Вы были на Солярии, и вы уроженка этой планеты. Учитывая свой недавний опыт и уже полученные объяснения, что вы могли бы сказать о случившемся?

Председатель заметно терял терпение.

— Если я должна догадываться, то я бы сказала, что ваш военный корабль был взорван с помощью портативного ядерного усилителя, подобного тому, от которого чуть не погиб корабль поселенцев.

— Вам не приходило в голову, что эти два случая никак не связаны? В одном — корабль поселенцев вторгся на Солярию с целью захвата солярианских роботов, а в другом — аврорианское судно пришло защищать планету-сестру.

— Я могу только предполагать, мистер Председатель, что надзиратели — гуманоидные роботы, оставленные охранять планету, — не были достаточно инструктированы, чтобы понять эту разницу.

Председатель выглядел оскорбленным.

— Не может быть, чтобы их не проинструктировали о том, что между поселенцами и братьями космонитами существует разница.

— Наверное, не может быть, если вы так говорите, мистер Председатель. Тем не менее, если единственное определение человека — это его физический облик и умение говорить по-соляриански, — то аврориане, которые тоже не говорят по-соляриански, могли не подпасть под определение «человека» в представлении надзирателя.