Принц Лестат - Энн Райс

Мы шли вперед, покуда не добрались до первого из многих чертогов пошире, тоже изукрашенного золотом: драгоценный металл, не знаю, возможно, с примесью штукатурки, какую используют для фресок, слой за слоем был нанесен на грубый камень стен – и вот своды у нас над головой внезапно заполыхали великолепными росписями в древнем византийском стиле, коим некогда славились храмы Константинополя и до сих пор еще по праву гордятся церкви Равенны и собор Сан-Марко в Венеции.

Ряды за рядами темноволосых круглоликих святых в расшитых облачениях, хмуря лбы, взирали немигающим взором, как мы идем все глубже и глубже в подземное царство.

Наконец мы очутились в галерее, что вилась в верхней части огромного сводчатого зала, скорее даже – целой площади. Повсюду кругом виднелись туннели, уводившие из этого центра к другим частям подземного города, а сам свод над головой был украшен яркими секторами зеленой, синей и золотой мозаики, на которой вились и переливались цветы и виноградные лозы. По верху стен, отграничивая потолочную мозаику, тянулась ало-золотая полоса.

Греческие колонны из мягкого камня, казалось, поддерживали массивные своды, прорезанные в толще цельной скалы. Стены вокруг буквально жили и дышали многоцветьем узоров, но христианских святых тут не встречалось. Фигуры, что взирали на нас со стен, пока мы спускались по выбитым в камне лестницам, красотою и величественностью напоминали ангелов, однако выписаны были не в религиозной манере. Насколько я мог судить по мерцающим совершенным лицам и роскошным одеяниям алого, сине-кобальтового и искристо-серебряных цветов, это, скорее всего, были прославленные члены нашего племени.

Повсюду я различал причудливую смесь исторических орнаментов, полосы иоников с остриями в промежутках меж ними, что разделяли ромбовидные панели, покрытые изображениями пышных цветов, или же темно-синее ночное небо с яркими симметричными звездами. Росписи были выполнены так искусно, что казалось, пред тобой настоящий живой сад. Все они сливались в единую гармоничную картину, и постепенно глаза мои начали различать, что хотя многие из этих росписей были древними и успели уже чуть поблекнуть, другие казались совсем свежими, от них пахло еще краской и штукатуркой. В целом же мнилось, мы попали в страну чудес.

Светильники. Я не успел еще упомянуть их, но, разумеется, все красоты живописи на стенах можно было разглядеть лишь благодаря яркому электрическому свету, струящемуся из длинных горизонтальных ламп, приткнутых повсюду: по границам узоров, в углах и по нижнему краю гигантского купола. Ровное сияние электричества лилось и сквозь множество открытых дверей.

Мы остановились на вымощенном мрамором полу огромной площади. Я ощущал вокруг слабое движение свежего воздуха. Пахло ночью под открытым небом, водой и зеленью.

Из одной из дверей навстречу нам выступила какая-то фигура: вампир, женщина лет двадцати, не больше. Нежное овальное личико, овальные глаза, кремовая кожа.

– Лестат и Габриэль, – проговорила она, приближаясь, и изящно повела рукой, обводя нас обоих. – Я Бьянка, Бьянка Мариуса из Венеции.

– Ну разумеется! Как же я сразу тебя не узнал! – произнес я. Бьянка выглядела такой нежной и мягкой, удивительно нежной и мягкой, учитывая, что она провела во Крови уже пять сотен лет и много раз пила кровь Великой Матери. Многие годы, что она провела с Мариусом, пока он охранял святилище Тех, Кого Надо Оберегать, она пила эту драгоценную кровь. И потом, ее ведь создал Мариус – а все отпрыски Мариуса выходили куда совершеннее тех, кого создавал я.

За мной не водилось обыкновения снова и снова давать и забирать Кровь – а вот Мариус проделывал это постоянно.

Бьянка была облачена в простое длинное одеяние с золоченой отделкой. Длинные волосы переплетала золотая лоза. А изящный золотой ободок вокруг головы немедленно напомнил мне о портрете Бьянки работы смертного художника Боттичелли.

– Прошу вас, ступайте со мной, – пригласила она.

Мы последовали за ней по очередному коридору, украшенному золотой эмалью и обрамленному цветущими деревьями самой искусной работы. Цветы на них сияли, точно драгоценные камни. Бьянка ввела нас в просторное и роскошное помещение.

Сиврейн поднялась нам навстречу из-за длинного и тяжелого деревянного стола с резными ножками. Да, наверняка это была она. Именно эту величественную древнюю бессмертную я видел у выхода из парижских подземелий.

Ее стройную фигуру облекало одеяние в древнеримском стиле: длинная туника из полупрозрачной розовой ткани, под высокой красивой грудью перевитая золочеными лентами, что завязывались на талии. Грива пышных белокурых волос придавала ей нечто скандинавское, а светло-голубые глаза лишь усиливали это впечатление. Крепкая и крупнокостная, Сиврейн тем не менее была великолепно сложена и отличалась совершенством во всем, вплоть до длинных тонких пальцев и роскошных обнаженных рук.

Однако не успел я толком вобрать в себя это чудо, это дивное видение, это волшебное существо, что протянуло к нам руки и пригласило садиться, как внимание мое привлекли две фигуры по бокам от нее. Первая – вампирша, которую я точно знал, но никак не мог вспомнить: женщина в самом расцвете зрелой красоты с поразительно длинными темно-пепельными волосами и умным живым взглядом. А вторая – дух!

Я сразу же понял, что это дух, однако он ничем не напоминал привидения, которые мне случалось видеть вблизи прежде. Он окружил себя самыми настоящими физическими частицами – из пыли, из воздуха, из свободно витающих кусочков материи, непостижимым образом создав из них подобие тела. Причем эти частицы так плотно притягивались друг к другу, что твердая физическая оболочка духа позволяла ему носить человеческую одежду.

Этим он решительно отличался от всех призраков, духов и привидений, которых я знавал ранее. А я повидал немало могущественных призраков и духов – в том числе духа, что называл себя Мемнохом-Дьяволом – в самых разных обличьях. Однако все они были галлюцинациями, а одежда их являлась всего лишь частью общей иллюзии, равно как и запах крови, пота или даже стук сердца. Если им случалось курить сигарету, пить виски или издавать звук шагов – все это входило в состав туманного морока. Картина в целом неизменно отличалась по плотности и структуре от окружающего мира – того мира, где обитал я и из которого я наблюдал потустороннее видение. Во всяком случае, так мне всегда казалось.

Не так обстояли дела с этим призраком. Тело его, из чего бы ни состояло, было безусловно трехмерным, имело вполне определенный вес, а кроме того, я слышал звуки работы воссозданных внутри этого тела органов: дыхание и сердцебиение. Я видел, как падал ему на лицо и отражался в глазах свет, видел на столе тень от его руки. Однако – никакого запаха, помимо благовоний и легкого парфюма на одежде.

А может, на самом-то деле мне уже доводилось видеть таких духов, как этот, – но лишь мельком, всегда слишком далеко или слишком мимолетно, чтобы осознать: до них можно дотронуться, их видят простые смертные.

Я отчего-то не сомневался: этот дух никогда не был человеком. Это не призрак. Нет-нет, наверняка он родом из какого-то иного царства – по той простой причине, что тело его воплощало собой совершенство, точно древнегреческая статуя, решительно ничего в нем не отступало от идеала.

Короче говоря, это было лучшее тело, какое я только видел у духа или привидения. Сам же дух благосклонно улыбался мне, видимо, польщенный моим безмолвным, но нескрываемым восхищением.

Темные волнистые волосы (тоже совершенные) обрамляли совершенное классическое лицо. Однако хотя и то, и другое могло бы принадлежать греческой статуе, это существо не было выточено из мрамора – оно жило, ходило и дышало в сотворенном им теле. Понятия не имею, как в этом теле могло бы биться сердце – и как кровь могла прихлынуть к лицу, однако я чувствовал запах настоящей крови. Да, это был потрясающий, во всех отношениях выдающийся дух.

Мы подошли к столу – футов трех в ширину и такому старому, что я ощущал запах масла, коим поколение за поколением натирало гладкое дерево. На столе лежали игральные карты – красивые и блестящие игральные карты.

– Приветствую вас обоих, – промолвила Сиврейн нежным лиричным голосом, в котором звучала девичья, почти детская пылкость. – Лестат, я так рада, что ты пришел! Ты и не знаешь, сколько ночей я слушала, как ты бродишь в этих краях, разгуливаешь по руинам Гебекли-Тепе – и мечтала, что ты найдешь путь сюда, уловишь исходящие из этих гор эманации и не сможешь противостоять их зову. Но ты всегда казался таким одиноким – словно искал одиночества, не желал, чтобы кто-то прервал твои думы. А потому я ждала и ждала. Но мы с твоей матерью давно знаем друг друга, и вот наконец она привела тебя сюда.