Конвейер смерти - Николай Прокудин

Через пару дней мне повстречалась Элька в темных очках, за которыми были видны легкие синяки.

– Эля, ты зачем комбата унизила? – рассмеялся я.

– А пусть не лезет и руки не распускает. Явился ко мне, дверь ногой вышиб, пощечину дал, нос разбил. Матерится! Не на ту напал! Я ему ногой сразу в ухо, а дальше уже и не помню, куда еще попала. Передай ему, попадется на моем пути, обе руки сломаю!

– Хорошо, обязательно передам! А я тебе не мешаю ходить по полку?

– Нет. Можешь даже в гости зайти, – многообещающе улыбнулась она и пошла дальше, гордо подняв голову и грациозно покачивая бедрами.

Баня удалась на славу! Парная, холодный бассейн, шашлык, ящик минералки. Эх, пивка бы, но где его взять? В Кабуле только баночное, а за одну упаковку пива месячную получку отдашь.

– Петя, а чего ты не согласился стать комбатом вместо Подорожника? Говорят, ты наотрез отказался! – удивился я. – Из-за тебя, выходит, мы страдаем с этим балбесом Махошиным. Гибнем из-за твоей несговорчивости!

– А ты предлагаешь мне еще помучиться? Да, уговаривали стать комбатом первого батальона. Но для этого я должен был не в августе замениться, а в феврале – марте следующего года. А где март, там и апрель! Я похож на идиота? Если бы это был родной второй батальон, я подумал бы и, наверное, согласился. А от рейдового первого батальона – увольте!

– Н-да… А вот мне предстоит замена через два месяца, и я ее опасаюсь! – честно признался я. – Боюсь, разучился жить в мирной обстановке. Тут хоть и тяжело, но за два года ко всему привык. Знаю, где упасть, как спрятаться, на что можно наступить, на что нельзя. Понимаю, когда надо стрелять и куда нужно бросить гранату. Как я буду жить без всего этого? Кормят, поят, одежда не нужна, все меня знают, есть авторитет и уважение. А приеду в штаб округа – обычный старлей, без кола и двора, с массой проблем с точки зрения мирной жизни. Не люблю войну, но и как без нее стану жить – неизвестно…

– Ерунда. Не переживай. Приедешь в большой город, все девчата твои. Главное, не торопись делать выбор. Оглядись, подумай хорошенько, не глупи. А то ты что-то в женский модуль зачастил. Одумайся! Твои невесты еще в школу ходят. Коротенькие юбочки, стройные ножки, ясные глазки, упругая грудь. Эх, где моя молодость! – Петр задумчиво и мечтательно вздохнул.

Тоже мне пожилой! Тридцать три года всего-то! Но, с другой стороны, между нами пропасть лет… Петр откупорил еще несколько бутылок боржоми и отхлебнул воды.

– Как тебе служится без Филатова? – спросил я у сидящего возле камина Лехи-сверхсрочника и протянул ему бутылочку. Я знал, что он был дальним родственником бывшего командира полка, но в Шиндант следом за ним почему-то не поехал.

– Нормально. В бане париться – не на солнце в горах жариться! – ответил Леха. – Гораздо легче, чем в пехоте. Новый командир полка обещал поставить кладовщиком на склад. Да и тут в бане весело бывает. Недавно «Поющие девчата» приезжали, когда вы возле Баграма воевали. Вот потеха была! Девицы упились до соплей. Развеселились, песни горланят, матом ругаются. Сзади за стеной санчасть – больным спать мешают. Мне начмед позвонил, ругается, что у меня тут шумно. Я вошел в предбанник девчонкам замечание сделать, постучал, а они орут, чтоб заходил. Я дверь открыл, а они абсолютно голые и пьяные. За столом сидят, кричат: «Пацан, заходи, мужиков хотим!». Ни одна простынкой не прикрылась. Повскакивали они со своих мест, обниматься полезли, щипаются, целуют меня. Еле вырвался. Растерялся, а сейчас жалею, переживаю, что смутился и убежал. Какой был малинник! Балбес!

Мы посмеялись, посочувствовали Лехе, и каждый мысленно представил себя на его месте. Эх, красота! Мечта жизни!

Взводный Васькин прибыл в батальон около года назад. Из спецназа (опять этот спецназ!). Достался он нам после контузии и тяжелой болезни. Учитывая его состояние, парня берегли и в горы не брали. Он то сидел на выносной заставе, то ходил в караулы, то летал в командировки сопровождать «груз-200». Теперь подошло время замены.

Командир роты оформил наградной на Красную Звезду, и мы его подписали. Парень-то неплохой. Завтра он должен был убыть домой, и надо прощаться, потому что уже прислали лейтенанта-сменщика. Но если отправишься в Союз сейчас, то вернувшийся из-за какой-нибудь ошибки наградной вновь в Москву не отправят. Человек-то заменился! Идиотизм! Свинство какое-то!

Скромняга Васькин подошел к комбату и попросил разрешения остаться на месяц в Афгане.

– Пойми, Игорь, мы не можем держать тебя в полку, не имеем права. Ты выслужил свой срок, – пояснил Махошин.

– А если поставить на довольствие молодого лейтенанта послезавтрашним числом? Утром мы уедем на Алихейль. По документам все законно. Можно, я пойду в рейд с батальоном?

– Ты что, дурак? – спросил я. – На кой черт тебе эта железяка? Рисковать жизнью из-за нее глупо! Плохая примета! Опасно идти в последний рейд!

– Ничего не случится. Свою порцию я уже получил. Все будет хорошо. И потом, не хочу я, чтоб мой сын позже спрашивал, воевал ли отец на самом деле? Почему вернулся без награды? Мои друзья-десантники с орденами приехали домой, а я?

– Ну и черт с тобой. Иди. Только никуда не лезь! – разрешил комбат.

– Спасибо, товарищ майор! – обрадовался Васькин и побежал собираться.

– Псих ненормальный! Контуженый! Пыльным мешком из-за угла ударенный! – ругнулся я, но спорить больше не стал, потому что выход к Алихейлю омрачило новое ЧП.

Делая последний обход казарм, перед тем как отправиться к колонне техники, я услышал странные звуки. Один из связистов лежал на кровати и спал, укрывшись одеялом, притом он громко-громко храпел. Я подошел и прислушался: это вроде бы не храп, а хрип. Одернув одеяло, я растерянно поглядел в лицо сержанта Билаша, по кличке Беляш. Изо рта вырывались хрипы, из уголков губ вытекала бело-зеленая пена и слизь. А открытые глаза были бессмысленно устремлены в потолок. Он не реагировал на яркий солнечный свет, который ударил ему в глаза.

– Билаш, – окликнул я его и дернул за плечо: – Беляш чертов! Проснись! Очнись!

Никакой реакции. Лицо его становилось все более зеленым. Если он еще не умер, то, очевидно, скоро преставится.

– Шапкин! Почему Беляш валяется на койке? Что с ним случилось? – рявкнул я.

Сержант замялся и, глядя в сторону, ответил:

– Он вчера простыл, у него жар. Вроде бы заболел.

Я наклонился над лицом хрипевшего. Всмотрелся в открытые глаза: пустые, стеклянные зрачки, в них не было ни единой мысли. Зомби какой-то…

– Что он сожрал? Укололся, что ли?

– Не знаю, – вздохнул Шапкин. – Мы его положили под одеяло, а что с ним дальше делать, не знаем.

– Сволочи! Он же так издохнет. Он идиот, но и вы придурки! Волоките его в санчасть! Бегом!

На шум появился встревоженный Хмурцев. Вадик держал в руках использованную упаковку «Синдокарпа». Этот сильнейший препарат выдавался механикам для вождения техники ночью и во время длительных маршей по одной-две таблетке.

– Он ведь так помрет! Идиоты! – принялся бушевать я, гоняя пинками по кубрику связистов.

Солдаты уворачивались от затрещин, молчали и растерянно озирались по сторонам.

– Хватайте Беляша под руки и бегом в санчасть! – приказал Хмурцев.

– Вадим, как к нему попал «Синдокарп»? – накинулся я на взводного.

– А бог его знает. Может, он механикам не раздал в прошлом рейде, а все таблетки оставил для себя? Возможно, украл новую пачку, которую получили для очередной операции.

– У тебя что, сейфа нет? Как могли украсть?

– Ну не знаю как. Сейчас проверим. Промедол бы не сперли, черти! Не отчитаться перед медиками! – Вадик всплеснул руками и побежал в каптерку проверять лекарства.

Билаш вернулся из госпиталя на следующий день после окончания операции в Алихейле. Он прибыл за документами и вещами перед отправкой в Союз. Функции коры головного мозга затормозились и не восстановились. Речь была невнятной, медленной, координация движений нарушена. Работа для психиатров и невропатологов на долгие годы. Получил сомнительное минутное удовольствие – теперь мучиться всю оставшуюся жизнь…

Опять знакомые места, где мы были в прошлом году. Огромная территория вокруг крепости Алихейль. Территория, которую мы никак не могли подчинить.

Я отправился в горы со второй ротой, в густую лесную чащу, подальше от нового комбата. Вырос он по службе в кадрированной части до майора, при этом солдат в глаза не видел. Разговаривать с людьми не мог, управлять ротами не умел. Вот достался подарочек! От фортелей Чапая я стонал, но тогда и представить себе не мог, что его заменит такой бездарь. Вся жизнь батальона – лучшего батальона в дивизии, а возможно, и в армии, – налаженная за два года Подорожником, рушилась на глазах. Новый комбат был, что называется, ни рыба ни мясо. Соплежуй! Пропадут труды двух лет! Жаль и собственных мучительных усилий по укреплению дисциплины…