Ангел тьмы - Калеб Карр

Что же до Троя, место это было процветающее, но унылое: дюжины его кирпичных фабрик и грузовых пароходов загрязняли реку, дабы даровать прочему миру новейшие механические устройства для локомотивов, стирки и садоводства. Когда мы сошли с «Мэри Пауэлл», над западной частью города начал заниматься прекрасный закат, отчего мне ужасно захотелось броситься туда, к этому тонущему огненному шару, прочь из города — и каким же ужасным оказалось разочарование, когда, добравшись до Объединенной станции и контор «Железнодорожной компании канала Делавэр-Гудзон»,[40] мы обнаружили, что вчерашняя жуткая буря поразила и эту часть штата, вызвав крушение поезда на ветке Трой — Боллстон-Спа. Завершения нашего путешествия приходилось ждать до утра, что означало ночь в ближайшей вокзальной гостинице: месте не самом худшем, разумеется, но все же удручающем для молодого человека, раздраженно жаждущего бежать от цивилизации в глушь.

На следующее утро поездка принесла мне какое-то облегчение, ведь стоило нам оставить позади Трой и его окрестности, путь наш пошел по сельской местности, намекавшей, сколь волшебной, похоже, была эта часть штата до того, как цивилизация врезалась в нее, точно сошедший с рельсов трамвай. Мы миновали обширные участки, похожие на древние лесные массивы, и парочку больших серебристых озер — но всякий раз за ними оказывалось скопление ферм или неугомонный маленький городок, и это вновь и вновь заставляло думать, что старый лес сдает позиции в битве за сей ландшафт. Вскоре кондуктор поезда объявил о приближении к Боллстон-Спа, а когда мы достигли городских предместий, я понял: вчерашнее настроение вновь вернулось, и, возможно, стало еще хуже — впрочем, я быстро сообразил, что это не самое плохое мировосприятие при въезде в столицу округа Саратога.

Сайрус прихватил с собой небольшой путеводитель по городкам северного течения Гудзона, и, пока наша поездка с тихим пыхтением подходила к концу, зачитывал из него вслух. Боллстон-Спа, как я узнал, некогда был известен чередой своих тихих маленьких здравниц, но за последнее столетие дела изменились весьма радикально: многие минеральные источники иссякли и на смену лечебницам на водах пришли разнообразные фабрики. Поначалу тут производили шерсть, хлопок, лен и своеобразные алебарды, напоминавшие турецкие ятаганы (эти последние предназначались для Армии Союза во времена Гражданской войны). Но к 1897 году и для фабрик настали тяжелые времена. Большая их часть была построена вдоль пересекавшей город стремительной речушки Кайадероссерас (старое ирокезское слово, означавшее что-то вроде «поток извилистых вод»), но в последовавшие годы в бассейне этой речки было вырублено столько леса, что и сам Кайадероссерас иссяк до едва сочащегося маленького ручейка, не способного более приводить хоть что-то в движение. Так что теперь черный дым печей валил из труб заводов, известных — несмотря на остатки производства кое-каких сельскохозяйственных инструментов — по большей части своей бумажной продукцией.

Путеводитель Сайруса пытался преподнести всю эту информацию на, что называется, позитивный манер, но ему все равно не особо удавалось избежать заключения о том, что — в силу собственной недальновидности всего лишь за какой-то век — жители Боллстон-Спа умудрились от управления лучшими лечебными курортами Севера скатиться до восхваления своего города как родины «лучших в мире бумажных пакетов». Старые курортные отели, не способные соревноваться с чередой гигантских шикарных соперников, открывшихся в соседнем городе Саратога-Спрингс, были превращены в меблированные пансионы для фабричных рабочих или попросту сожжены. Но никому даже в голову не приходило переименовать город, несмотря на то, что к 1897 году в Боллстоне мало что напоминало о слове «спа».

Железнодорожная станция располагалась аккурат у холма, что отделял промышленные районы города от домов местных франтов. По вершине этого самого холма пролегала главная улица, названная каким-то особо изобретательным умником Хай-стрит,[41] где и располагалось большинство городских церквей и официальных заведений округа. В здании вокзала любоваться было, в общем, и не на что — просто длинная низкая постройка, какие обычно в подобных местах и встретишь, а горстка людей, ожидавших на платформе прибытия поезда, ему вполне соответствовала. То есть соответствовали все, кроме одного.

Он стоял совершенно отдельно у самого восточного края платформы, будто знал, что мистер Мур любит ездить в конце состава и нас убедит поступить точно так же (как он, в сущности, и сделал). Этот невысокий рыжеволосый человек, пыхтевший трубкой с таким видом, словно от этого зависела его жизнь, попеременно подергивал себя за аккуратно подрезанную бородку и усы и проводил рукой по таким же образом подстриженным волосам, постоянно поглядывая туда-сюда и кружа по платформе, точно она была в огне. Глаза его, которые, как я позже понял, имели очень светлый серый оттенок, казались на расстоянии будто серебристыми, а выражение у них было одновременно сосредоточенным и несколько диковатым. За время, пока поезд замедлял ход до полной остановки, человек этот достал свои часы по меньшей мере трижды — я понять не мог, зачем, ведь мы же уже прибыли, — и каждый раз с обеспокоенным видом засовывал их обратно, курил и вышагивал снова. Я потерял этого парня из виду, когда мы пошли к выходу из вагона, но каким-то образом понял, что он — именно тот, к кому мы приехали.

Когда поезде грохотом и скрипом вполз на станцию, мистер Мур обратился к нам.

— Ну хорошо, а теперь послушайте-ка все, — сообщил он настойчиво. — Особенно вы, Крайцлер. Кое-что о Руперте я от вас скрыл, поскольку не хотел, чтобы вы отказались доверить ему дело. Он человек действительно выдающийся, но — чего уж таить — заткнуться просто не может.

Мы посмотрели друг на друга с видом, ясно говорившим — всем определенно кажется, что это какая-то хохма.

— Что вы хотите сказать, Мур? — вопросил доктор. — Если он излишне многословен…

— Нет, — ответил мистер Мур. — Я хочу сказать, что он не может заткнуться.

Маркус расхохотался:

— Ну конечно не может. Он же юрист, прости господи…

— Нет, — вновь бросил мистер Мур. — Тут нечто большее — нечто физического свойства. Он даже врачей посещал по этому поводу. Что-то вроде… компульсивного побуждения или как-то наподобие, я забыл, как оно называется.

— Вынужденная словоохотливость? — заинтригованно высказал догадку доктор.

Мистер Мур сцепил пальцы:

— Она самая. Как бы то ни было, в суде это творит чудеса, но в беседе может быть маленько чересчур… — Стукнувшись о закрытую входную дверь вагона, когда поезд остановился, мистер Мур начал спускаться: — Я лишь хотел предупредить вас — человек он просто милейший, но мысли, приходящие ему в голову, немедля вылетают у него изо рта. Так что не принимайте его слова слишком близко к сердцу, идет?

И, оглядев лица каждого из нас, мистер Мур кивнул, а мы последовали за ним на платформу.

Мистер Руперт Пиктон все еще расхаживал и курил, большие серебристые глаза казались крайне обеспокоенными. Узрев эту картину, мистер Мур прочувствованно разулыбался.

— Пиктон! — воскликнул он, подходя к другу на платформе. — Боже милосердный, дружище, да у тебя вид такой, будто вот-вот кондрашка хватит.

— Ваш поезд опоздал! — заявил мистер Пиктон, с улыбкой пересиливая свою весьма очевидную, в том числе и ему самому, нервозность. — Нынче они вечно опаздывают: о войне с Испанией мы поговорить мастаки, а чтобы поезда по расписанию ходили — это нам не под силу! Как ты, Джон?

— Прекрасно, прекрасно, — изрек мистер Мур, когда мы к нему наконец присоединились. — Позволь представить тебя остальным. Это мисс Сара Говард…

— Здравствуйте, мистер Пиктон, — произнесла мисс Говард, протягивая руку. — Боюсь, все это прискорбное дело началось из-за меня.

— Ерунда, мисс Говард, — отвечал мистер Пиктон, энергично пожимая ее руку и вещая не просто много, а вдобавок и очень быстро. — Не резон вам так думать. Не вы это начали, а Либби Хатч, когда впервые пролила невинную кровь и поняла, что это ей по вкусу! А то, что начали вы, станет концом ее зловещей истории, и вы должны этим гордиться… о! А вот и доктор Крайцлер! — Оживленная маленькая рука снова метнулась вперед. — Я узнал вас по фото, кои сопровождали ваши монографии, сэр, — завораживающая работа, должен вам сказать, просто завораживающая!

— Спасибо, мистер Пиктон. Очень любезно с вашей стороны…

Но мистер Пиктон уже обернулся к Люциусу с Маркусом, широко улыбнулся и схватил их за руки:

— А вы, джентльмены, полагаю, детектив-сержанты Айзексоны?

Маркус улыбнулся в ответ и успел лишь вымолвить: