Насмешка Купидона - Алекс Джиллиан

той ночи. Если бы я на нее не запал, то отец не заинтересовался бы четой Уокер, внезапно сменившей не только место жительства, но и сферу бизнеса, — Зак, смерив меня триумфальным взглядом хозяина жизни, извлекает из кармана еще одну дозу кокса. А я пытаюсь не смотреть на него и трезво оценивать полученную информацию. Удивляться буду потом. Хотя… учитывая события последних дней, меня мало уже чем можно поразить.

— Почему ее мать так просто привезла собственную дочь на потеху богатому ублюдку? — задаю первый вопрос, приходящий в голову.

— Потому что «богатый ублюдок» — Морган. А миссис Уокер являлась собственностью Морганов. Ну, и были у нее свои договорённости с Кертисом. Он поставлял ей то, без чего она жить не могла.

— Купидон? — озвучиваю даже не предположение, а факт, нуждающийся в устном подтверждении.

— Да, он самый, — ухмыляется Морган, втягивая дозу порошка. — Щиплет… — шмыгает носом, стирая белую пыль и выступившую сукровицу из ноздрей. Он больной. Конченый псих. — Причем чистый. Я же говорю, высокие отношения. Кертис любимиц своих баловал. Ласка — она и кошку послушной делает, а женщины его боготворили, чтобы он ни творил с ними. А вот мой отец добротой никогда не отличался, и матери Фей пригрозил, что прикроет канал, и она без колебаний пошла на уступки, откупившись единственной дочерью. И тут даже судить сложно. Она сама в бордель попала девчонкой, жизни другой не видела. Что эта баба могла знать о семье и материнстве? Низший класс, что с них взять. Одна извилина и та между ног, — хохотнув над собственной шуткой, радуется придурок.

— А отец Фей? — интересуюсь я.

— Хрен его знает, кто отец, — Морган пожимает плечами. — Мистер Уокер появился, когда девчонка уже в школу ходила. Фей смышлёной девочкой оказалась. Быстро смекнула, что к чему, и жертву строить из себя не стала. Мы ради приличия даже на свидание сходили — устроили барбекю на заднем дворе, выпили немного, а потом… потом я ее распечатал прямо там, на газонной траве. Без визгу, писку и сопротивления. Понятно, что и энтузиазма ожидать от неопытной девчонки было нелепо, да я и не парился особо. Узкая и сухая, пусть даже и пассивно отстранённая лучше, чем изрядно попользованная и вечно голодная. Было в ней что-то особенное, в Фей. Красивая, неглупая, гордая, несмотря на все, что я с ней вытворял. Подсел, как на наркоту, поначалу и слезть никак не мог. Причем в прямом и переносном смысле. Увез в путешествие, практически кругосветку устроил, впечатление хотел произвести. Мир показать, людей статусных. Деньгами сорил, баловал, разодел, как куклу. Все лето куролесили, новые страны, города, вечеринки, тусовки, казино, роскошная жизнь. Она не удивлялась ничему, вообще никак не реагировала. Словно и правда кукла живая. А мне оживить хотелось, чтобы глаза засияли, смех зазвучал, и улыбка приклеенная, резиновая исчезла. Летний роман или потребительские отношения — сейчас мне уже сложно вспомнить, как я воспринимал то, что происходило между нами. Я не был влюблён в истинном понимании этого слова, но определенные чувства она во мне будила. Есть у нее дар мужиков с ума сводить. Тут не поспоришь, да?

Я бросил на него мрачный взгляд и отвернулся. Бессильная ярость шевельнулась внутри, сменилась холодным равнодушием. Неважно почему-то стало, что скажет дальше. Словно жечь уже нечего было, дотла все, до пепла, до песка и пыли выгорело, рассеялось по ветру, пролилось дождями и просочилось в почву под ногами. Если долго бить в одно место, оно немеет, теряет чувствительность, отмирает, но фантомные боли никуда не деваются, они воскресают в дождь, в ненастную погоду.

— В начале осени мы вернулись в Чикаго. Отец устроил мне выволочку. Загрузил делами какими-то дебильными, да еще и учеба. В один прекрасный день Фей исчезла. Ни записки, ни сообщения, ни звонка. Я искать не стал. Не до нее как-то было. Свалила, и черт с ней. Жизнь вошла в старое русло, все по накатанной. Но иногда, когда обдолбанные шлюхи поперек горла вставали, я вспоминал о тихоне Фей и вызывал к себе через ее мать. На мои звонки она отвечать отказывалась. Это была единственная демонстрация несогласия с моим присутствием в ее жизни.

— Мне она говорила, что у нее тетя в Рокфорде, и она к ней ездит, навещает, — глухо произношу я, хотя, конечно, уже знаю ответ.

— Я ж говорю, ей палец в рот не клади. Врать умеет достоверно. Я был ее гребаной тетей, но не в Рокфорде, а в Чикаго. Интересно получается, да? Оказывается, мы уже тогда ее вдвоем имели. Что у Фей еще кто-то появился, догадаться было несложно. Когда мать привозила ее, то практически волоком из машины вытаскивала. Чокнутая баба и правда не понимала, чем Фей недовольна. Я ее не бил, друзьям не передавал, как с наследной принцессой носился. И любой каприз исполнял: шмотки дорогие, подарки, драгоценности, а Фей, как на плаху каждый раз — молча и с гордо поднятой головой. Меня ее чувства не волновали особо, как и школьные мальчики, с которыми она встречалась, когда возвращалась в отчий дом. К тому же ты мне услугу оказал, можно сказать. Как-то привезли ее ко мне, как обычно упирающуюся и злющую, она шарахалась от меня, словно целка у нее срослась заново, но со мной не прокатит вся это бабская дурь. Я то что мне нужно все равно возьму, и на капризы и отсутствие настроения похер. В общем, думал, опять, как резиновую, долбить буду, а она удивила. Сначала только поупиралась, а потом потекла, заскулила. Я тогда конец стер, так дорвался до пробудившейся Белоснежки. Два дня кувыркались, я ей на радостях кучу приёмчиков показал, камасутру почти всю освоили. Оторвались на полную. То, что причина перемены не во мне — волновало мало. Главное результат, ну и кайф, конечно. Кто ее еще трахает, я не спрашивал. Какая мне разница, по большому счету. Ну, а потом сам понимаешь, какие события нагрянули. Я же не сразу узнал, чем именно семейка Уокеров в Сент-Луисе занималась и по чьей просьбе. Отец просветил, когда ты уже в карцере сидел, а Кертис в морге похорон ждал. Я, кстати, говорил, что Логан совершенно случайно на Спенсеров вышел. Если бы не та встреча в галерее, то хрен его знает, как бы все обернулось.

Зак ненадолго затыкается, словно специально предоставляя возможность осмыслить услышанное,