Первая русская национальная армия против СССР - Борис Хольмстон-Смысловский

Однако уже сейчас можно сказать, что «опущенная на парашютах малая война» в глубоком тылу неприятеля сможет, безусловно, расширить и углубить «боевые возможности» каждого стратегического прорыва или наступления.

«Малая война» в ее философском размышлении говорит нам, что сможет изменить в пользу классической стратегии закон взаимоотношения между скоростью оперативного продвижения вперед и расчетом времени, необходимого для преодоления силы инерции проходимого стратегического пространства. «Малая война» может отодвинуть далеко в глубь вражеской территории роковую границу стратегического предела, искусно балансируя между военно-техническими возможностями действующей армии и ее оперативным размахом.

«Малая война» увеличивает динамизм каждого национального напряжения. Этим она увеличивает возможности национальной экспансии. И, наконец, она уменьшает влияние так называемых «мистерий» войны или фреквенций, как их называл генерал фон Клаузевиц. Проще говоря, «малая война» может непосредственно влиять на коэффициент неизвестного и неопределенного в пользу известного и определенного. А это тот таинственный коэффициент каждого военного предприятия, о котором так часто говорит в своей книге генерал Эйзенхауэр.

Заканчивая философские рассуждения о пределах, то есть о «кризисах наступления», мы видим, что это они заставляют полководцев и Генеральные штабы часто решать оперативные уравнения с большим политическим неизвестным, а потому здесь я считаю нужным разъяснить читателю еще положение о так называемых «кризисах». Не следует смешивать двух разных военных понятий, а именно: классическое понятие о военном кризисе, то есть о «кризисе боя», и предлагаемого мною читателю положение кризиса, как кризиса пределов.

Кризис пределов, как мы уже видели выше, является роковым кризисом истории. Само слово, обозначающее это положение — «предел», показывает, что его устранить нормальными, то есть классически-военными мерами, является невозможным. Надо искать новых средств по углублению и расширению или перенесению его границ, то есть границ-пределов за нормальные скобки классической стратегической калькуляции. Следует искать новых путей, путей для преломления мистических прав закономерности войны. Военное счастье часто будет зависеть от того, удастся ли или нет разрешить вышеуказанную дилемму — проблему кризиса о пределах наступления.

В классическом случае положения о кризисе боя мы имеем дело с нормальным и возможным явлением хода каждой операции или каждого частного сражения. Кризис боя может вспыхнуть. Но может и не выявить своей сущности. Он может не появиться на полях сражений. Этот кризис можно до известной степени предвидеть, и это хорошо знает каждый строевой командир.

Кризис боя бывает разного вида и разного характера: тактического, маневренного или психологического. А может быть и просто, как было сказано раньше, роковым его величеством случаем. С ним приходится бороться, и бороться с ним можно, вводя в ход сражения новые меры психологического воздействия, оперативные и тактические резервы, или предпринимая в связи со сложившейся обстановкой новые контрманевры или новые контратаки. Иногда локализовать. Нормально не допустить его влияния талантом командования, правильным оперативным расчетом, красивым маневром или смелыми тактическими контрмерами, используя тактические промахи или ошибки своих противников.

Офицер Генерального штаба, работавший в высших штабах, прекрасно знает, что каждый правильный оперативный расчет, прилагаемый к оперативному плану, предвидит и учитывает возможность появления вышеуказанного боевого кризиса в такое-то время, на таких-то оперативных рубежах или во время тех или иных тактических действий.

Заранее предвидя и учитывая, штабы разрабатывают соответствующие оперативные методы противодействия. Суммируя все вышесказанное, мы видим, что описываемый нами боевой кризис не является постоянным, сопровождающим элементом каждого сражения или каждого комплекса операций.

Кризис, как показывает само слово, есть кризис. Он может внезапно появиться и исчезнуть. Его можно «органически» переболеть и бороться с ним нормальными боевыми методами.

Совершенно ясно, что кризису стратегических пределов, этому роковому историческому кризису, должна предшествовать сложная цепь военных и психологических кризисов. Кризисов в бою, в операциях, во времени и в пространстве. Цепь кризисов, пропорционально увеличивающихся, потрясающих общий стратегический план и постепенно переходящих в единый хронический кризис — в кризис государственной стратегии.

И в это критическое историческое время государственная политика должна прийти на помощь своей стратегии. Должна мудрыми политическими мерами и дипломатическим искусством вывести военную машину из исторической безвыходности. Но как часто история раскрывает перед нами совершенно противоположную картину, когда государственная политика своими политическими мерами и дипломатическими ошибками не только не помогает действующим армиям, но, наоборот, суживает их стратегические возможности и их оперативный размах, на дно ужаснейшей национальной, государственной, а часто — исторической смерти.

Политика и стратегия должны совместно маршировать и совместно стремиться к одной цели — к цели национального величия своего государства и его исторического благополучия.

Глава Х. О политических аспектах

Современная война — это чрезвычайно сложное явление. Сегодня она не является простой функцией военного искусства и не зависит непосредственно от государственной политики, как это предполагал раньше германский военный философ генерал фон Клаузевиц, говоривший, что «война — это продолжение политики».

Ряд факторов человеческой жизни — государственная политика, политика партий, финансов, торговли и промышленности, а теперь политика идеологий и социальная — решительно предопределяют возникновение войны и непрерывно, во время хода военных действий, оказывают глубокое и решающее влияние.

Взгляд прошлого века, что современную войну можно выиграть и этим предопределить силу мирных договоров исключительно при помощи военных средств, то есть военной машины, надо считать совершенно несостоятельным, с точки зрения современной военной науки.

Поэтому подготовка огневой войны должна идти рука об руку не только с подготовкой финансовой и промышленной, но и, прежде всего, с подготовкой глубоко психологической и политической.

В военной академии учили, что слабая стратегия исправляется блестящей тактикой; плохая тактика — доблестью войск. Но заметим, что плохую государственную политику очень трудно исправить даже первоклассной стратегией.

Военная история приписывает Наполеону следующий афоризм, что успех сражения зависит от занимаемой позиции. Это относится к тактической позиции. Но в еще большей степени геополитика влияет на общие планы стратегического развертывания.

Исходные стратегические позиции, вернее, геополитический плацдарм развертывания, должна подготовить мудрая государственная политика. Ибо геополитическая стратегия учит нас, что действующие армии должны занять такое географическое положение, которое само, своей «географической тяжестью» предрешило бы ход и участь грядущей кампании. Это тем более важно в наше историческое время, когда будущие войны будут войнами, где классическая стратегия будет непрерывно перемешиваться с революционной стратегией «малой войны». История войн показывает нам, как одним геополитическим положением можно заставить иные державы сохранить дружественный нейтралитет и этим обеспечить фланги, тыл или просто необходимое сырье, стратегическую экономию сил. Рассмотрим наиболее яркие примеры из недавнего прошлого, хотя бы из истории Второй мировой войны. Занятие Германией Норвегии (геополитическая стратегическая позиция) обеспечило нейтралитет Швеции и необходимую Германии на время войны шведскую железную руду. И, наоборот, та же позиция, то есть нейтралитет Испании, обеспечила союзникам крепость Гибралтар и этим весь стратегический фланг будущей африканской высадки. Политическая революция в Югославии втянула Германию из-за геополитического положения Югославии в ненужную для Германии, или во всяком случае преждевременную, войну на Балканах и этим задержала на несколько недель германский восточный поход. Быть может, весь ход исторических событий Второй мировой войны принял бы совершенно иной характер, если бы германские танковые дивизии не зимой, а летом оказались бы под стенами революционной столицы.

Из этого поверхностного анализа становится ясным, какое глубокое, не только военное, но и историческое влияние может иметь политика на стратегию и как органически она, то есть политика, связана со всеми стратегическими планами и геополитическими положениями.