Вечные хлопоты. Книга первая - Евгений Васильевич Кутузов

Вся надежда на внучку. Но не напрасна ли и она, эта надежда?.. Сколько еще продлится неизвестность?.. Ведь может случиться каждый день — хоть бы и завтра, и послезавтра, и даже сегодня, сейчас: вот он на кладбище, а там, дома, приехала невестка и успела объявить внучке, что увозит ее куда-то, что у нее есть — нашелся! — папа...

И не возразишь, не остановишь, не укоришь за обман, а что останется тогда в жизни?! Что, кроме работы?..

Усталость и одиночество, от которых так близко до смерти, что человек и не догадывается, надеясь, что у его-то жизни не будет конца никогда...

А будет, однако.

В дальнем углу кладбища, где растет дикий кустарник и куда до войны — совсем недавно — ходили за красными грибами, Антипов повстречал Веремеева. Они поздоровались молча, не подавая рук. Здесь радоваться встрече было неуместным.

Стояли у запущенной могилы с покосившимся крестом, на котором с трудом читалось: «Мария Авдеевна Попова. 4/III—1910—21/VI—1941».

— Накануне войны, — сказал Веремеев. — Ты знал ее?

— Нет вроде.

— Ну как же! Она работала в завкоме, а муж ее, Иван Прокофьевич, в прокатном — вальцовщиком. Вместе с тобой его орденом еще награждали...

— А, — вспомнил Антипов. — Знал.

— Он погиб на фронте, а двое ихних детей под бомбежку в эшелоне попали, когда в тыл везли... Кончилась семья. И род кончился. У Ивана Прокофьевича не было ни братьев, ни сестер.

«Вот, — сказал себе Захар Михалыч, вспомнив просьбу бабки Таисии, — за могилой Марии Авдеевны я и буду ухаживать, раз у нее никого не осталось...»

— Такие дела, — вздохнул Веремеев, натягивая кепку. — Пойдем, что ли?

— Ты иди, — отозвался Антипов, — а я побуду. — Он не хотел признаваться, почему остается на кладбище.

Когда Веремеев ушел, он повыдергал многолетнюю траву, поправил крест, чтобы не совсем криво стоял, протер носовым платком дощечку с надписью — буквы стали чуть заметнее, но все-таки Антипов реишил, что закажет хромированную дощечку, как у родителей. «Не забыть бы сказать Анатолию, пусть сделает».

Приведя могилу в мало-мальски божеский вид, он присел на скамеечку отдохнуть и подумать в одиночестве.

Тихо было на кладбище, спокойно. Где-то рядом, кустах, переговаривались птицы: «фить-фить-фить», — торопливо и без умолку трещала одна; «фьють, фьють», — отвечала ей другая из бузины.

«Покой-то какой», — подумал Антипов с наслаждением, какого никогда прежде, кроме как на работе, не испытывал.

И тут раздался громкий и резкий свист.

— Ура!..

— В атаку!..

На дорожку выскочила ватага мальчишек. Было их пять или шесть, и все размахивали «саблями». На мгновение Антипов растерялся даже от этого неожиданного, шумного нашествия, хотел было поругаться на ребят: мол, не двор здесь все-таки, а кладбище. Но, глядя на возбужденные и беззаботные их лица, горящие в азарте глаза, понял, что ругаться не надо. Пусть играют! Так должно быть, потому что жизнь всегда соседствует со смертью, а горе — с радостью.

— Дяденька, — подбегая к нему, спросил мальчишка, одетый в старенькую матросскую курточку, — вы не видели, ребята не пробегали?

— Пробегали, как же! — слукавил Антипов, незаметно для себя включаясь в игру. — Много, человек десять...

— Не-ет, — разочарованно сказал мальчишка в матросской курточке, — их семь.

— Постой, постой... — Антипов сделал вид, что думает. — Точно, семь, — сказал он. — Нет, все-таки шесть!

— Ага! — вскричал мальчишка обрадованно. — Одного в засаде оставили, чтобы шпионить за нами. Куда они побежали?

— Туда! — Захар Михалыч, не раздумывая, показал рукой в глухой конец кладбища.

— Петька, ты давай окружай слева, — командовал мальчишка уверенно, — а ты, Игорь, заходи справа! Остальные за мной, ура-а!

И ребята бросились врассыпную.

Едва они скрылись за поворотом, как появились другие, тоже с «саблями» — «противники». Они сгрудились на аллее и растерянно озирались по сторонам.

— Кого ищете? — спросил Антипов.

— Да тут... Мы просто так, дяденька...

— Ваши «просто так» сейчас проскакали мимо.

— Куда?!

— Туда! — Он махнул рукой в сторону главных ворот.

Умчались и эти мальчишки. Антипов посидел еще, чему-то незаметно для себя улыбаясь, выкурил папиросу, затем встал и, поклонившись могиле, направился к выходу, и было ему приятно от сознания исполненного долга...

* * *

А дома его ждал большой сюрприз — письмо от Татьяны.

Заранее настроенный на плохое, Захар Михалыч не спеша распечатал конверт, не обратив даже внимания, что адрес был указан уральский.

— «Здравствуйте, дорогие мои Галина Ивановна, Клавочка и Наташенька! Извините, пожалуйста, за долгое молчание: все никак не могла собраться с духом и не знала, что писать вам. Да и сейчас хорошо не знаю, в голове какой-то хаос, а по ночам снятся кошмары. Дело в том, что я была тяжело ранена и не надеялась, что останусь жива. Врачи тоже не рассчитывали на это, а я вот выжила, но не знаю — радоваться этому или нет... Наверное, я должна радоваться, а у меня не получается. Лежал у нас в госпитале один замечательный человек, он помог мне встать на ноги, а теперь выписался...»

— Так я и знал, — прерывая чтение, сказал Захар Михалыч.

Клава всхлипнула.

— Ну, ну! Главное, что живая. А где Наташка?

— Они гуляют с Анной Тихоновной...

— И ладно, пусть себе гуляют, — одобрил Антипов и продолжал читать: — «Знаете, Галина Ивановна, я очень долго думала, прежде чем принять какое-нибудь решение. Вы тоже мать и поймете меня, как это трудно. В общем, пока воздержусь приезжать к вам...» — Нахмурившись, Захар Михалыч перечитал последнюю фразу: — «В общем, пока воздержусь приезжать к вам...»

— Как это? — не поняла Клава, испуганно глядя на отца. — А Наташка, а мы?..

— Да погоди ты! — А сам думал встревоженно: «Неужели пришлет за внучкой того человека?..»

— Читай дальше, — попросила Клава.

— «Вы, наверное, осуждаете меня за такое решение, но поймите, прошу вас, сейчас я не могу, не имею права