Влюбленный лжец - Лола Кинг

ты больше не будешь танцевать. Как только я полностью овладею тобой, ты бросишь закон и вернешься к танцам.

Я чувствую, как мое лицо искажается от его слов. — Не говори обо мне так, будто я игрушка, которой ты собираешься полностью владеть.

— Ты не игрушка, — говорит он, и я понимаю, что это еще не все, поэтому поднимаю бровь.

— Ты моя игрушка.

Сев рядом со мной, он просовывает руку под одеяло, чтобы погладить мое бедро.

— Моя секс-игрушка, с которой я могу играть, когда захочу.

Его рука поднимается вверх, заставляя меня извиваться. — Моя маленькая кукла, которую я могу одевать, как захочу.

Выше.

— Моя марионетка на ниточках, которая делает все, что я захочу.

Он гладит мою киску под платьем, заставляя меня дрожать от желания. Я не могу вспомнить, в какой момент я должна оттолкнуть его. Неужели я уже опоздала?

— Разве это не так? — мурлычет он мне на ухо. Его большой палец проводит по моему клитору через трусики, и я прикусываю губу, чтобы не выпустить ни звука. Но мои глаза закрываются, и я киваю в ответ на его вопрос.

— Моя хорошая девочка.

Его рука исчезает, и я хнычу, когда мои глаза распахиваются.

— Ты больна, сладкая. Тебе нужен отдых.

И это правда. Мое тело на пределе возможностей. Поэтому я позволяю ему притянуть меня к себе, пока моя голова не оказывается у него на коленях. Я позволяю ему заказать нам еду и выбрать все мои любимые начинки для жареной картошки. И когда он открывает свое приложение для потокового вещания и включает мой телевизор, на моем лице появляется глупая дурацкая улыбка.

— Какой дрянной праздничный роман будет? — спрашивает он, поглаживая мои волосы. — У них есть День святого Валентина, Новый год?

Мое сердце тает и распространяет тепло по всем моим конечностям. Ничто не сравнится с человеком, который знает тебя. Тот, кто знает все мелочи, которые тебе нравятся. Например, моя странная одержимость романтическими фильмами о праздниках. И все же я хочу большего. Поэтому я толкаю его, чтобы получить это глупое удовлетворение.

— Ты знаешь мой любимый, — пробормотала я.

Он даже не смотрит на меня, кивая самому себе. — День Святого Валентина.

Крис ненавидит такие фильмы. Он хуже, чем скучный старик. Он читает пьесы и стихи. Его любимое место — библиотека. Он наслаждается сонетами Шекспира, потому что, видимо, они имеют для него смысл. Он читает об истории, греческой мифологии, религиях. Он заботится обо всем, что его окружает, независимо от степени важности. Черт, единственное видео, которое он смотрит онлайн, — это прямые трансляции текущих судебных дел.

Я — беспорядок, который прилагает усилия только тогда, когда речь идет о ее страсти или о том, чтобы накормить ложью свою репутацию. Я часами прокручиваю социальные сети, беспокоюсь о своей внешности больше, чем о мозгах. Я смотрю не только глупые романтические фильмы, но и одни и те же, снова и снова.

Но смотреть их рядом с ним, когда он кладет руку мне на бок и бедро, — это совсем другое. Смотреть их, пока он кормит меня жареной картошкой и делает еще один горячий чай, — это как будто я снова теряю себя. Позволяя ему заботиться обо мне в самые трудные моменты, я чувствую себя в безопасности и в то же время боюсь. Никто и никогда не будет заботиться так, как он, и мое сердце в беде из-за этого.

Я засыпаю до конца фильма и просыпаюсь только тогда, когда он укладывает меня в постель. И мне кажется, что я снова засыпаю, но рука, приложенная к груди, будит меня. Потому что тревога никогда не спит.

Когда я слышу свое хныканье, Крис тут же оказывается рядом со мной, его сильные пальцы сжимают мое запястье и отдирают ногти от кожи.

— Что такое? — шепчет он, включая лампу рядом с моей кроватью.

— Я… я не знаю, — прохрипела я. Мой голос едва слышен, когда я добавляю, — Я боюсь.

Он ложится рядом со мной, и мы оказываемся лицом друг к другу. — Поговори со мной, детка. Чего ты боишься?

Мои мысли проясняются, и я сосредотачиваюсь на ощущении внутри себя. Его всегда нелегко определить, особенно в последнее время. Но сегодня что-то преобладает над остальным.

— Я не ходила в храм, — бормочу я. — Что, если они меня накажут?

Его молчание говорит мне, что я не зря беспокоюсь.

— О Боже, — вздыхаю я, садясь.

— Я поговорю с ними, — заверяет он, его голос спокоен. — Я скажу им, что ты заболела. Или что ты осталась у меня на ночь.

— Потрясающе, — фыркнула я. — Прости, что не смогла прийти, меня использовал другой мужчина.

Я дергаю себя за корни, позволяя голове упасть на колени, прижимая их к груди. — Черт.

Я чувствую, как он сдвигается, и его голос звучит где-то в другой комнате, когда он говорит. — Сейчас два часа ночи, сладкая. Сейчас не время думать об этом.

Он возвращается и гладит меня по голове, так что я поднимаю глаза. В руках у него шкатулка с жемчугом и ниткой, которую он мне подарил. Вытащив нитку, он завязывает один конец узлом, а другой продевает в иголку.

— Крис… что ты делаешь?

Он действительно собирается сделать ожерелье в два часа ночи? Видимо, да, потому что он берет жемчужину и протягивает ее мне.

— Дай ей задание.

— Задание?

Он кивает. — Какой следующий шаг?

— Заснуть, наверное.

— Будь более конкретной, — говорит он.

Я вздыхаю, проводя рукой по волосам. — Лягу обратно.

— Хорошо. Надень это.

Он протягивает мне иглу, связанную с ниткой, и я продеваю ее в жемчужину. Затем он бросает взгляд на матрас, и я ложусь.

— Это глупо.

— Тебе это помогает, и ты это знаешь. Если что-то помогает, значит, это не глупо. — Он передает мне еще одну жемчужину. — Опять.

Я закатываю глаза, но все равно делаю это. — Закрыть глаза.

И снова пропускаю ее через себя.

Я смотрю прямо на него, когда делаю это, и тут я понимаю, что он топлесс.

Господи, помилуй меня. Этот человек упал с небес и каким-то образом решил остаться на земле ради меня. Его оливковая кожа сияет в желтом свете, а когда он попадает в его прекрасные глаза, они становятся смесью янтаря, карих и темно-зеленых оттенков, которые не должны существовать. Мои глаза блуждают от его пояса Адониса, вверх по его рельефному прессу, сильным рукам, широким плечам. Они останавливаются на его острой челюсти.

Уголок его рта приподнимается. — Почему твои глаза все еще открыты, сладкая?

Я хихикаю.

— Потому что ты