1993 - Сергей Шаргунов

В тот же миг, охваченный каким-то детским инстинктом, он не столько подумал, сколько почувствовал: эти щиты – фольга, они бесполезны, они ничтожны, их можно порвать и съесть конфету. И тогда, глядя не вперед, а вверх, в сладкую синеву, подставляя горло солнечным лучам, он громко, протяжно, восклицательно запел, так, чтобы другие слышали и могли подпеть:

Свистит, и гремит, и грохочет кругом!Гром пушек, шипенье снарядов!И стал наш бесстрашный и гордый “Варяг”Подобен кромешному аду!

Андреевский флаг ласковой бело-голубой волной задел его разгоряченное лицо.

При появлении колонны отряд со щитами отступил и выстроился еще одним заслоном.

– Пропустите народ к парламенту! – выкрикнул Константинов как-то сварливо; ему ответили одновременным гостеприимным ударом дубинок по щитам, и только теперь Виктор понял, зачем приведен сюда.

– Пропустят, жди, – сказал кто-то.

И сразу заспорили множество голосов:

– Кто там, ясно?

– В зеленом. Внутренние войска.

– Отсюда точно не дойдем.

– Давайте поднажмем!

– Даже если прорвемся, дальше остановят.

– А где наш дух русский? Знаете, когда Суворов через Альпы…

– Тетя, ты чего, исторический роман сочиняешь? У них в оконцовке колючка да бэтээры.

– Ничего, оружие в бою отымем!

– Завели в западню! Только лоб расшибать! – махнул двумя корявыми руками мужик с пучками морщин вдоль рта. – Я не мазохист! – и принялся выбираться из толпы.

– Сколько дотуда? Подскажите, пожалуйста, – заскрипела старушка в пенсне.

– Пехом можно час! – доложила разбойная бабка, крашенный хной вихор торчал из-под косынки.

– Я и так не дойду, а куда мне с боями? – Старушка озиралась, прикидывая, как бы уцелеть.

– Москвичи и гости столицы хотят видеть своих избранников! Ура! – закричал Уражцев с бодростью свадебного тамады.

– А получат по зубам, – констатировал мужчина, у которого татуировка дракона вылезала пастью и синим пламенем на шею из-за пазухи.

– Надо на чудо надеяться! – сам себе вслух сказал Виктор. – Если на чудо надеешься, то…

– Сейчас сзади ОМОН прихлопнет! – перебил его одраконенный, показывая назад.

Виктор оглянулся и тотчас рассмеялся: “Не прихлопнут!” – сзади, в разноцветных пятнах транспарантов и флагов, колыхалась огромная людская масса, затопившая всё пространство от памятника Ленину до спуска к мосту.

Он почувствовал, что не совсем себе принадлежит, он стал частичкой стихии, которая его не отпустит.

Многолюдье, вероятно, впечатлило и солдат – они, присев, с головой прикрылись щитами, второй ряд поставил щиты сверху, а еще выше, дотянувшись, воздвиг щиты третий ряд – получилась непроницаемая стена, и Виктор вспомнил псов-рыцарей с железными панцирями из фильма “Александр Невский”. Но и эти казались киношными, обреченными шататься, валиться, может быть, тяжело лететь в реку, краешек которой голубел впереди, и в подтверждение этого ощущения глазастая женщина звонко попросила, заламывая длинные руки: “Господи, избави нас от плена!” – и он узнал актрису Варлей из фильма “Кавказская пленница”.

Виктор встал на цыпочки, желая выяснить, каково там, на мосту, но лишь чуть шире увидел реку. Мегафон опять захрипел: “Ур-ра!”, вокруг подхватили: “В атаку!” – и люди, напирая друг на друга, превратившись в одну тугую волну, вытолкнули его в лязг и мат. Он успел увидеть, как веселый верзила доской таранит щит и пробивает брешь, как отпрыгивает старик-колобок в коричневой шляпе, из-под которой хлынула кровь. Потом началась свалка, и, провернутый в оглушительной мясорубке, он оказался на мосту, босым, лежащим на парне в амуниции с запрокинутым юным лицом, а сверху, давя, шевелился еще кто-то.

Ему помогли подняться, он наудачу легко отыскал кеды среди чужой обуви, солдата оттащили к парапету, где стояли и сидели остальные в зеленом, безоружные и бледные, некоторые безмолвно плачущие. С другой стороны моста сидели раненые демонстранты. А шествие уже продолжалось, заливая мост…

Один солдат, сидя на асфальте, клонил алую липкую голову, и актриса заботливо промакивала ее носовым платком:

– Потерпи, мальчик! Всё хорошо…

– Хорошо мы их угостили! – говорил ей под руку возбужденный мужчина, непрерывно сплевывая и растирая плевки.

– Лежачих не бьют! Не трохать! – раздалось наставительно-густое от другой теснившейся кучки.

Впереди, как по команде, с блеском падали в реку щиты.

– Сейчас за ними полетишь! – сказала женщина в разорванной куртке: крупный мужлан в надвинутой каске смотрел на нее бессмысленно и скорбно, не мигая, как бычок на хозяйку.

– Берите у них всё! Запасаемся! – донесся хрип мегафона. – Неизвестно что дальше!

– А что дальше? – спросил человек с кровоподтеком под глазом, замахиваясь дубинкой на высокого солдата, и тот сразу испуганно согнулся. – Дальше, гнида тупая, готовь рожу!

– Они ни в чем не виноваты! – закурлыкали женские голоса. – Им приказали!

– А если стрелять будут, тоже пожалеете? – кинул, проходя, немолодой наливной азиат, похожий на Мао Цзедуна.

С этой минуты жизнь перешла на другую скорость.

Виктор побежал догонять колонну. Голова кружилась от совершившегося чуда. Людская река текла по мосту по вертикали, а по горизонтали посверкивала Москва-река и покачивалось распятие на плече у священника, шагавшего по-походному споро.

Он сбежал с моста на Садовое, затянутое дымом и гремевшее выстрелами, увидел сверху стальные щиты на Зубовской площади и за ними – сдвинутые грузовики. Навстречу ему промчал мальчишка на велосипеде, резво крутивший педали и истошно вопивший: “Быстрее! Догоняй! Не отставай!”

Возле старинных провиантских складов толпа окружила автобусы, очевидно, принадлежавшие ОМОНу или внутренним войскам: трофейные дубинки обрушились на стекла, которые осыпались мелкой крошкой.

– Газом бьют! Шашки дымовые! – кашляя, сипло кричал человек, прикрывая нос мохнатым шарфом.

У магазина с вывеской “Прогресс” чинилась дорога – рабочие в оранжевых касках замерли над свежеблестящим асфальтом. Прочь от них, опрокидывая заграждения, выехал грузовик с красным флагом, развевающимся из окна, и, поняв, что он захвачен, прочитав белые на красном буквы РКРП, Виктор на бегу захлопал в ладоши.

Впереди началась новая драка. Донесся многоголосый, запеваемый на все лады “Варяг”, залязгали удары.

Виктор вдруг подумал, что знает, что надо кричать. Одно слово. Он знал это слово, но забыл. Безотчетно и бесстрашно засмеялся, глубоко вдыхая приторный запах газа. Отпрянул к тротуару. Внезапно его сильно замутило и вырвало – спиртом “Рояль” и жареной картошкой.

Таня гуляла с Федей Никифоровым в лесу.

Федя сам ей позвонил, и Таня, взяв трубку, сначала не могла понять, кто это, потому что он звонил ей первый раз. Но она согласилась выйти. Минут через пять он уже стоял под окном в каком-то детском пиджачке, который, несмотря на худобу, был ему маловат, нелепо покачивая льняной головой, обычно взъерошенной, а сейчас расчесанной на пробор.

– Нарядился, – сказала она смешливо. – Важный какой.

– Это вещь. Настоящий твид, – Федя подергал пиджак за отворот. – Отцов подарок.

Тане было всё равно, о чем он говорит и где им гулять, ей хотелось как-то отвлечься после папиного оглушительного хлопка калиткой.

Его уход вселил в нее смутную тревогу. Куда он ушел? Мать пометалась по дому сама не своя, потом заперлась у себя, и погулять для Тани было хоть каким-то облегчением. “Просто ушел, – пыталась думать она утешительно. – У Феди отец вообще на тот свет ушел”.

Они ступали среди солнечных просветов по щедро насыпанным круглым сосновым и продолговатым еловым шишкам, которые Федя отбрасывал ударами ноги, Таня обдирала веточки и жевала иголки, терпко-кислящие. Почему-то ей хотелось втягивать их сок.

Федя рассказывал: учительница английского дала ему почитать большую книгу небывалых историй про привидения и вещие сны, записанных еще в старину дьяконом Дьяченко. Один человек поселился в гостинице и увидел сон, что хозяин с хозяйкой поднимаются по черной лестнице с ножами; он проснулся, зарядил револьвер, и в этот момент они вошли. Одна женщина, проснувшись ночью, приказала, чтобы ее младенца перенесли к ней, служанка спорила, но подчинилась, и тогда на колыбель, где он спал, обрушился потолок.

Скоро Федины волосы растрепались, а он уже заговорил про человека из Индии, который сошел с ума и вообразил себя змеей, ползал со змеями, питался лягушками и жил на болоте, уже много лет шипит и ползает.

– Да ну, – Таня взглянула с настороженной благодарностью.

– Вкусно?

– А?

– Елка вкусная, да?

Она смущенно выплюнула зеленую кашицу, Федя взял ее за руки, пальцы его были сухими и горячими.

– Таня…

– Что ты хочешь?

– Ты очень красивая.

– Ты что хочешь? – повторила она, не выдергивая рук.