Перелистывая годы - Анатолий Алексин

Одним словом, и Янаев ярких примет не имел, чем, мне кажется, и добился высочайшего доверия президента, который сумел-таки (не без усилий, с третьего или четвертого захода) продвинуть его аж в вице-президенты. Янаев стал «вторым человеком» в стране. Примитивный бабник и выпивоха… Другими достоинствами он не блистал. На выборах будущий вице-президент, правда, поразил даже видавших виды депутатов своей безыскусной доверительностью. На вопрос по поводу состояния его физических сил Геннадий Иванович ответил: «Спросите у моей жены!» Впрочем, может быть, это было приступом юмора? Или на нервной почве… Сколько на свете самых разнообразных почв!

Безграничное доверие к Павлову возникло, вероятно, благодаря тому, что его неказистая антипатичность себя даже и не скрывала, а, наоборот, всячески выпячивала: не лицо, а ряшка (как говорят в народе, «не оплюешь»); лоб в отличие от раздутых щек узкий, почти незаметный, волосы — колким, иглистым, боксерским бобриком. Одним словом, как сказал сатирик: «Лицо, не обезображенное интеллектом». На фоне Витте и Столыпина, которые тоже были премьерами на Руси, этот премьер внешне, как видим, проигрывал. Ну, а внутренне? Что у него было внутри и было ли там вообще что-нибудь? Никто точно не знал. Скрывал Валентин Павлов, усиленно скрывал все, чему внутри быть положено: ум, душу, сердце… Когда он служил министром финансов, один из его заместителей, человек бесстрашно-принципиальный, мне сказал:

— Представляете, в министерстве я числюсь героем: захожу в кабинет к министру, не записываясь за неделю.

Он считал очереди явлением до того естественным, что даже своих заместителей в очередь выстроил.

— Бюрократ?

— Король бюрократов!

Бывшая сотрудница Госплана так отозвалась о Павлове, которого наблюдала в начале его карьеры:

— Валентин? Полный был очень, неповоротливый. Неуклюжий… А больше ничего о нем сказать не могу. Не запомнилось как-то…

Еще один из ближайшего окружения, Владимир Крючков, в иносказательном смысле краску имел: он был забрызган кровью венгров, восставших против «социалистического рая» в 1956 году.

Сотрудник советского посольства в Будапеште, Крючков собственноручно, быть может, не вешал и не расстреливал. Но провоцировал то и другое.

Сделавшись председателем КГБ, Крючков официально произнес про кого-то фразу, которая заставила меня содрогнуться:

«Мы его даже не расстреляли». Значит, расстрел, уничтожение людей были для него делом привычным. Он упрямо пытался вернуть страну в эпоху шпиономании, запугивал всеми на свете спецслужбами, кроме своей. Внешность у него была вызывающе иезуитская… И несмотря на все это, Крючков заслужил абсолютное доверие главы государства.

Представители ближайшего окружения однажды окружили Михаила Сергеевича… окружили тем враждебным, хоть и загадочным, кольцом, которое именуют «августовским путчем».

Таких вот — бесцветных, безликих — Горби почему-то не остерегался… Он упорно не постигал (не желал постичь!), что личности истинные, выдающиеся — подобные Сахарову — переворотов не замышляют, брезгливо отвергают закулисные интриги и тем более — заговоры. Людей столь глобального уровня Горби боялся, а ничтожества казались ему своими, понятными и надежными. Это горчайшее заблуждение, традиционное для коммунистических лидеров, дорого обошлось Горбачеву. Впрочем, я убежден: вернись он сейчас на прежние посты, все пошло бы так же, по-старому. Ну, не близки ему люди высокого стиля, и не в состоянии он понять, что «низкий» уровень умственного развития и общения сопряжен и с другой — всяческой! — низостью.

Что поделаешь, патологическая боязнь личностей — непременная и неизлечимая болезнь коммунистических вождей. Даже Хрущев, который (повторюсь!), хоть и не до конца, но первым разоблачил Сталина, поднял «железный занавес» и, при всех своих шараханиях от «оттепели» к политическим заморозкам, свершил много доброго и хорошего, даже он опасался не Полянского с Брежневым и Подгорным, которые его и предали, а испугался великого полководца, маршала Жукова, который бы, думаю, его защитил.

Не терпели руководящие большевики личностей. Их преследовало необъяснимое желание опираться на… пустоту.

Почему я так много слов и даже глав уделил Горбачеву? Потому что и надежд с ним было связано очень много. Кое-какие сбылись… Бесспорно сбылись!

Да, Горбачев был первым генсеком, пытавшимся не только провозглашать, но и воплощать идеалы свободы.

Но отчего осталось столько разочарований? Отчего? Чтобы убедительно ответить, нужны многотомные исследования.

Я же хотел хоть в чем-то разобраться, обращаясь к фактам, порою вроде второстепенным, но, на мой взгляд, весьма показательным. А кроме того… Когда речь идет о главе государства, ничего второстепенного нет.

«А КСТАТИ…»

Из блокнота

«Ты — мне, я — тебе», — это крайне, до отвратительности цинично выраженная формула взаимоотношений. Хотя она могла бы таить в себе и совсем не постыдную суть: разве не на фундаменте взаимопонимания, взаимозаботы только и может взрасти благородное человеческое братство? А семья, если она семья? Один приходит на выручку другому, один другому протягивает руку… И это лишено отталкивающей блатнерской окраски. Слово многое определяет: оно может, увы, придать и естественным, вполне закономерным чувствам и отношениям между людьми совершенно противоположное значение. Способно опошлить, очернить (как в других случаях способно возвысить!)

«Ты — мне, я — тебе», — это формула, которую уже не отмыть, потому что она олицетворяет собою не бескорыстную взаимоподдержку, а блатнерскую круговую поруку. Или же отношения этакого «взаимоплатежа». Чтобы показать, как это почти на каждом шагу происходило в бывшем Советском Союзе, расскажу об одной истории, едва ли не главным действующим лицом которой стал, по воле настырных обстоятельств, я сам. Основные события того полукомедийного спектакля произошли в течение одного дня. А день, как известно, начинается с рассвета…

Рассвет, к тому же очень ранний, был буквально оглушен настойчивым телефонным трезвоном: первых звонков я во сне не расслышал, последующих в полусне отчетливо не разобрал… Но телефон не отступал, пока я не снял трубку. Звонил ответственный секретарь одного из «средств массовой информации»:

— Анатолий Георгиевич, простите, что я спозаранку: боялся, как бы вы не ушли из дома! — Было шесть часов тридцать минут. — Хорошо, что застал. Вы понимаете, мой сын Сережа поступает в один технический институт. Не хочу по телефону конкретизировать… Но в том институте есть особый факультет, где на одно место десять претендентов. Сережа хочет именно туда. Я прошу… умоляю вас: поговорите с ректором. Объясните, что Сережа тяготеет именно к этой научной сфере. И буквально с детских лет!