Дело о лазоревом письме - Юлия Латынина

– Нитка из одеяния советника Нарая, – прокомментировал судья Нан. – Пункт сто восемнадцатый Иршахчанова Уложения: «Тот, кто, задумав путем колдовства извести человека, берет нитку из его одежды, и обвязывает ее вокруг живой твари, и морит эту тварь голодом или отравой в надежде, что человек тоже помрет, за глупость и суеверие, и греховные помыслы, наказывается сорока ударами плетей и пятью годами заключения. Если, однако, жертвой был выбран чиновник выше седьмого ранга, наказанием служит топор и веревка».

Андарз между тем снял с мыши нитку и положил ее на стол. Приподнял крышку фарфоровой корзинки на столе, достал несколько сладких печений и покрошил перед мышью. Ошалевшая мышь стала есть.

– Все ясно, – заявил Андарз, – вы пробрались в управу советника Нарая и, вручая ему прошение, выдернули у него из полы нитку. Затем вы назвали эту мышь именем Нарая, посадили в банку и поставили умирать. Вы хоть помните, что колдовство такого рода наказывается смертью через топор и веревку?

– А все-таки беды бы не было, – угрюмо проговорил варвар, – если бы он сдох через эту мышь.

Говоря это, Шан’гар искоса наблюдал за господином. К его удивлению, Андарз был как будто доволен. Шан’гар вдруг сообразил, что Андарз подозревал его не в колдовстве, а в предательстве, и подумал, не стоит ли ему убить себя на глазах господина: ведь если вассала подозревают в предательстве, значит, он чем-то это заслужил.

– Думаете, – сказал Нан, – если бы Нарай вас узнал и послал в усадьбу стражников, он обвинил бы вас в покушении на Нарая? Он обвинил бы вас в покушении на государя! Он бы сказал, что эта мышь изображает государя и что вы все делали с ведома и позволения Андарза!

Шан’гар побледнел.

– Я считал вас храбрее, господин Шан’гар, – продолжал между тем судья Нан. – Что это за бабьи штучки с ядами и мышами? Если уж вы решились на такое дело, почему вы не зарезали Нарая кинжалом, безо всяких мышей?

Огромный варвар вздохнул.

– Я бы так и сделал, – промолвил он, – потому что тот, кто убивает ядом и колдовством, будет в следующем рождении тараканом, а тот, кто убивает мечом, удостаивается вполне пристойной участи. Но потом я сообразил, что ничего хорошего из этого не выйдет. После такого убийства трудно ускользнуть незамеченным. Я подумал: «Наверняка меня поймают, и когда государь узнает, что я слуга Андарза, он решит, что я действовал по приказанию хозяина».

В кабинете воцарилась тишина.

– Так почему, – спросил вдруг Андарз, – ты бросился на Иммани?

Шан’гар, свесив голову, молчал.

– Ты будешь говорить или нет?

– Он опять надел эту свою красную куртку, – сказал Шан’гар. – Я ему говорил, чтобы он не надевал красной куртки, а то побью. Вот я его и побил.

Андарз махнул рукой и вышел из кабинета. Узкий дворик был пуст: только посереди его нагая мраморная девица лила из кувшина воду, – и налила вокруг себя круглый пруд. Дворик был обращен на юг и построен так, чтобы в зимнее время низкое солнце обогревало стены и колоннаду, а летнее высокое солнце, наоборот, оставляло его в тени; и лучи, сверкающие на мокрой зелени верхних карнизов, свидетельствовали о неудержимом наступлении лета.

Судья Нан последовал за ним, и когда они взошли на галерею второго этажа, Андарз вдруг увидел своих старых воинов, которые метали дротики на заднем дворе, – и Нан их тоже увидел. Императорский наставник повернулся так стремительно, что алые его одежды хлестнули по столбу.

– Ну, вы еще что-то хотите, Нан?

– Да. Найти лазоревое письмо.

– Не смейте этого делать, Нан.

– Почему? Потому что вы думаете, что письмо взял Астак?

– Забудьте об этом деле, – сказал Андарз, – и вспомните о своей голове.

– Почему Астак ненавидит вас?

Андарз опустил голову.

– Будьте вы прокляты, Нан, – сказал он. С тех пор как вы появились в моем доме, на меня сыплются несчастья. С чего вы взяли, что мой сын ненавидит меня?

– Он не ваш сын, – отозвался Нан.

– Вздор, – с тоской сказал Андарз. – Он мой сын, он похож на меня!

– Он двигается, как вы, шевелит руками, как вы. Но он не ваш сын. Он сын Идайи.

Андарз прислонился лбом к резной балюстраде. Мир вокруг был полон тысячью голосов: далеко за стенами дворца перекликались разносчики, бил в барабан чиновник, оповещая жителей столицы о новом указе, в саду господина Андарза оглушительно свистели соловьи, и в этот шум, такой обычный для столицы, вплетался новый звук, – на заднем дворе три десятка варваров, собравшись вокруг начальника стражи Шан’гара, хлопали в ладоши и становились в боевой круг.

Андарз повернулся к своему молодому собеседнику.

– Да, он сын Идайи. Теперь, Нан, это уже не имеет значения, а тогда имело. Вы молоды, вы не помните мятежа Харсомы…

Нан молчал.

– Идайя был моим самым близким другом. Он был слабый, грустный человек, Нан! Он бы никогда не присоединился к бунтовщикам, если бы не женщина, на которой он женился, – троюродная сестра Харсомы. Выдра! Дрянь! Она мутила войска, она сочиняла его манифесты: в них одни бабьи выдумки! Мужчина бы писал про суды и налоги, а эта баба писала, что у государыни Касии – рыбья чешуя на боках! Это она подбила мужа на мятеж, и Касия имела жестокость послать меня подавить его! Руш имел на меня зуб и надеялся, что я перейду на сторону друга.

– Но вы не перешли на сторону друга.

Андарз смотрел прямо сквозь Нана. Варвары хлопали на заднем дворе все громче.

– Я не доставил Рушу этого удовольствия… Когда я видел Идайю в последний раз, он стоял передо мной с веревкой на шее. Он сказал, что ни в чем меня не винит, и просил сохранить жизнь его ребенку. Я удивился: «У тебя нет ребенка». Он ответил: «Моя жена беременна, а государыня Касия приказала уничтожить всю семью изменника, включая детей в утробе матери». Я сказал, что возьму женщину к себе в дом.

Андарз помолчал.

– Мне не следовало этого делать, Нан! Государыня чуть не казнила меня, услышав, что я взял в жены родственницу мятежника. А та – сначала та пыталась стать любимой женой. Потом, когда это не удалось, она стала спать со всем, что имело между ног эту скалку. Я отобрал у нее ребенка. Пригрозил разводом. Она заявила: «Я скажу при разводе, что мой сын – сын Идайи. Понравится тебе, когда ребенка казнят?» Государыня Касия была еще жива. Я приказал зашить тварь в мешок и кинуть в реку. Что я мог сделать, Нан?

Андарз развел руками и тихо прибавил:

– Как я могу сердиться на Астака из-за того, что он сжег это проклятое письмо? Я поступил с его отцом хуже.

Нан молча склонил голову, – и через мгновение его изящый силуэт растаял за поворотом галереи.

Андарз прошел вдоль второго этажа и спустился во дворик, ведущий к жилому крылу. Он был бледен больше обычного, руки его тряслись. Он почувствовал, что страшно устал.