Молчание пирамид - Сергей Алексеев

Он сделал паузу, и возникло ощущение, будто пространство пирамиды наполнилось скорбью. В представлении Самохина скорбь имела материальное выражение и представлялось как невероятно тяжелое, серое вещество, рассеянное в воздухе, как пыль. Впервые он надышался ею, когда хоронили отца и гроб стоял в высоком зале Дома Офицеров. Здание было еще сталинское, высоченное, но эта пыль как-то ровно и однообразно заполнила все уголки пространства.

— Что же случилось? — Напомнил о себе Самохин. — Зачем вам потребовался посредник?

— Случилось то, что я подспудно ждал все сорок лет, прожитых возле пророка, — будто сквозь сон проговорил тот. — Ящер с Ящерицей принесли жемчуг и открыли тайну зелья просветления… И однажды утром обнаружил его пирамиду пустой…

— Он тоже жил в пирамиде?

— Пророк называл ее храмом… Я воссоздал Тартар по его рисункам.

— Почему же он ушел?

Самозванец достал рукой деревянную птицу и покрутил ее в разные стороны.

— Жизнь пророков — одно из самых великих таинств. Они уходят, как только им становится хорошо. И возвращаются по этой же причине. Я уверен, Ящер обязательно вернется. Но меня одолевает смертная тоска… Вы должны это понимать. Я чувствую себя маленьким, брошенным ребенком… Он не просто мой учитель, наставник и… просветитель. И даже не как отец. Это совсем другое…

— Вы искали их? — участливо спросил Самохин, глядя на вертящуюся птицу.

— Вот уже почти год служба безопасности Ордена гоняется за ними по всей округе, — горько проговорил он. — Их видят везде и многие… Они ходят повсюду и просят подаяние. И не позволяют даже приблизиться к себе… Я сам много раз пытался найти их, зная, что бесполезно… Исчезали, как призраки за минуту до того, как только я оказывался рядом. Они знают, что произойдет через час, год, столетие, и потому неуловимы…

— И вы теперь хотите, чтобы я стал посредником между вами и Ящером?

— Никто, кроме вас, не сделает этого. Вы единственный, кого они подпустили к себе, с кем вступали в контакт, разговаривали…

— Я с ними не разговаривал.

— Напоминаю вам, мой человек отследил и отснял всю встречу.

— Слушайте! — Самохин сел. — Я что, обязан отчитываться перед вами? Но я еще не подписывал контракта!

— Нет, не обязаны. — Самозванец подошел к выходу. — Но вы же хотите услышать ответ на свой вопрос, родилась ли дева? Это ведь важнее, чем все остальное. Важнее, чем предсказания пророка. Ведь эта дева сама — будущее. Если родилась…

Лжепророк удалился, как хороший актер: он умел играть спиной и не любил задерживаться на сцене, оставляя недосказанность.

Выждав минуту, Самохин схватил брюки и начал одеваться, но в это время из темного квадрата подземного входа, будто из небытия, явилась сестра. Семенящим шажком она приблизилась к возвышению, сначала сняла плат, затем сандалии и вдруг растянув горловину тресса, сдернула его одним рывком до ступней ног, затем освободила и их.

Самозванец не зря в молодости оканчивал Щепкинское: режиссура была поставлена на высокий уровень и по всем правилам захвата внимания. Оставалось лишь, как в театре, сидеть и следить за развитием событий на сцене. А сестра как-то увлеченно и самозабвенно начала передвигать птиц, свисающих с наклонных стен.

Обнаженная, совсем с короткой стрижкой и босая, она стала походить на играющую девочку-подростка. Бегая чуть ли не в припрыжку по каменным плитам, тянула за шнуры, скользящие по стальным прутьям, вращала деревянных хищников то влево, то вправо, или раскачивала, как маятники, и выявить какую-то закономерность в ее действиях было невозможно.

Самохин сложил две огромные подушки вместе и прилег, как недавно лжепророк. Скоро все пространство пирамиды трепыхалось и шевелилось, словно сюда и впрямь залетела стая птиц, и несмотря на то, что висели они тесно, ни один шнур не перехлестнулся, ни один хищник не столкнулся с другим. А она лишь убыстряла темп, словно исполняя шаманский танец: на бегу, вернее, почти на лету, едва касаясь рукой, сообщая им движения прямо противоположные — до тех пор, пока целящий когти в Самохина сокол не начал раскачиваться и вращаться сам по себе.

Это переданное каким-то образом, движение было удивительно, если учесть, что в пирамиде явственно ощущалась полная неподвижность воздуха.

И только тогда она распласталась на полу возле ступеней постамента. Проваленный ее живот и маленькая грудь несколько раз конвульсивно колыхнулись и замерли.

Самохин выждал минуту — сестра не дышала.

Спустившись вниз, заглянул в лицо: веки полуприкрыты, нос заострился, и так бледное лицо омертвело.

Он поднял откинутую вялую руку, но пульса нащупать не смог.

— Эй? — потряс за плечо, прильнул ухом к губам.

Дыхания не было.

Огляделся: то ли так надо и это все нормально, то ли уже пора звать на помощь или делать массаж сердца и искусственное дыхание…

Над головой неслышно порхали деревянные птицы, и их движение медленно угасало, тогда как хищник над ложем раскачивался и одновременно вращался все сильнее. Самохин сел на ступень рядом с ней, вспомнив азы общей медицины, оттянул веко — зрачок реагировал на свет!

Крадучись, на цыпочках, он вернулся на ложе. Эта молчащая и кроткая женщина показывала чудеса почище космического целителя. Там хоть были метеориты, вполне материальные, обладающие физическими свойствами вещества, воздействия которых, в общем-то, поддавались изучению; здесь — четыре рукотворные стены, поставленные под углом друг к другу, льняные шнуры, вырезанные из слоистой сосны, фигурки птиц и хаотичное движение человека, по экспрессии напоминающее шаманский танец. В общем-то, ничего сверхъестественного, чудесного, а поди же ты, деревяшка над головой без всякого прикосновения сама раскачалась, закрутилась, то и дело меняя направление вращения, и человек, сотворивший все это, вот уже минут семь не дышит.

Время от времени он подскакивал, смотрел вниз — сестра не оживала, и терпению подходил конец. Не хватало, чтоб она умерла здесь, на его глазах. А вдруг этот ритуал должен был закончится иначе, но у нее сердце не выдержало?..

Мало ли что зрачки живые? Еще минута, и угаснут…

Он снова спустился на пол и теперь попытался отыскать пульс на горле: вроде бы и губы уже начали синеть… Да наплевать на их обычаи, пляски и ритуалы!

Самохин похлопал ее по щекам, затем несколько раз с силой сдавил и опустил грудную клетку — не помогало. Он хотел сделать искусственное дыхание рот в рот, но вспомнил науку единственного лекаря, которому всецело доверял — костоправа. Тятин говорил, что возвратить к жизни человека можно, даже если он пролежал мертвым четверть часа.