Тени старинных замков - Николай Непомнящий

Какое-то время Кеола глядел на них как зачарованный, потом ужас происходящего обвил его, как саван. И в тот же миг верховный вождь, заметив Кеолу, ткнул в его сторону пальцем и выкрикнул его имя. Все людоеды обернулись в его сторону с горящими от злобы глазами, оскаленными зубами.

«Зачем я здесь торчу?» — спохватился Кеола и понесся куда глаза глядят.

— Кеола! — окликнули его на берегу океана.

— Лехуа, ты ли это? — крикнул он, тщетно озираясь по сторонам.

— Я видела, как ты бежал к лесу, — продолжал голос, — окликнула тебя, но ты меня не услышал. Поскорей собери нужные листья и травы и бежим отсюда!

— Коврик с тобой? — спросил он.

— Да здесь, у тебя под боком! — Лехуа обхватила его шею руками. — Торопись, неси листья, пока не вернулся отец!

Кеола кинулся собирать колдовское топливо, Лехуа поторапливала его, и вот он уже развел огонь на коврике. Пока горели листья, из лесу доносился страшный гул битвы: чародеи и людоеды сражались насмерть. Чародеи-невидимки ревели, как быки на горе, а людоеды вторили им пронзительными криками ужаса. И все время, пока горел костер, Кеола слушал и дрожал от страха, наблюдая, как невидимые руки Лехуа подкладывают в огонь листья. Она сыпала их горстями, взметнувшееся пламя опалило Кеолу, она же в спешке все раздувала и раздувала огонь. Наконец сгорел последний лист, костер потух. Удар, шок — и Кеола с Лехуа оказались у себя в комнате.

Кеола был несказанно рад, что снова видит жену, что он дома, в Молокай, и лакомится своим любимым блюдом «пой»[14] («пой» не готовят в камбузах, да и на Острове Голосов такого лакомства нет и в помине) а главное — что вырвался из рук людоедов. Но все же на душе у Кеолы было тяжело, и они с беспокойством говорили об этом с Лехуа всю ночь. На Острове Голосов остался Каламаке. Если он, Бог даст, останется там навсегда, все хорошо, а вот если вернется в Молокай, тогда им обоим несдобровать. Они говорили о его даре превращаться в исполина и переходить вброд моря. Но теперь Кеола знал, где находится колдовской остров — в Нижнем, или Опасном, архипелаге.

Они достали атлас, прикинули расстояние, которое предстояло одолеть старику, и оно показалось им непосильным. Все же, когда имеешь дело с таким чародеем, как Каламаке, никогда не чувствуешь себя уверенно, и они решили спросить совета у белого миссионера.

И первый же встреченный Кеолой миссионер все ему растолковал. Он сначала отчитал Кеолу за то, что тот взял вторую жену на южном острове, а потом поклялся, что ничего не понял из его рассказа.

— Одно могу сказать, — добавил миссионер, — если вы считаете, что деньги тестя добыты нечестным путем, отдайте часть их прокаженным, а часть — в какой-нибудь миссионерский фонд. А что касается всего этого фантастического вздора, советую держать рот на замке.

Однако миссионер сообщил в полицию в Гонолулу, что Кеола и Лехуа, кажется, занимаются чеканкой фальшивых денег и супругов стоит взять под надзор.

Кеола и Лехуа последовали совету белого миссионера и отдали большие суммы денег прокаженным и миссионерам. Судя по всему, совет был добрый, потому что до сего дня о Каламаке никто и не слышал. Может быть, он пал в битве за деревья, а может, еще бегает по Острову Голосов — кто знает?

На том месте, где ныне стоит больница Гиллспи, прежде был древний особняк, куда спустя несколько лет после окончания войны за независимость в Штатах вселился генерал-лейтенант Робертсон, ветеран этой войны.

Возвращаясь в Европу, генерал взял с собой негра, по имени Черный Том, который жил в услужении у вояки. Комнатушка Тома располагалась на первом этаже дома, и негр часто жаловался, что ему не спится в ней: каждую ночь из камина вылезала фигура обезглавленной женщины с ребенком на руках и страшно пугала слугу.

Никто не обращал внимания на сетования Тома, хотя комната пользовалась дурной славой. Считалось, что посещавшие негра видения вызваны его пристрастием к вину. Но, когда старый дом генерала был снесен, произошло странное событие. Под каминной доской в каморке Тома был найден ящик, а в нем — обезглавленный труп женщины и останки младенца, завернутые в кружевную наволочку. Создавалось впечатление, что несчастная женщина была застигнута убийцей врасплох: она была одета, на поясе болтались привязанные веревкой ножницы, а рядом с иссохшим телом лежал наперсток, которой, очевидно, соскочил с пальца…

Агата Кристи

ПОСЛЕДНИЙ СЕАНС

Рауль Добрюль перешел по мосту через Сену, насвистывая себе под нос. Это был молодой французский инженер приятной наружности, со свежим лицом и тонкими темными усиками. Вскоре он добрался до Кардоне и свернул к двери дома под номером 17. Консьержка высунулась из своего логова, сердито обронив «доброе утро», и Рауль ответил ей жизнерадостным приветствием. Затем он поднялся по лестнице на третий этаж. Стоя под дверью в ожидании ответа на свой звонок, он еще раз просвистел полюбившуюся мелодию. Нынче утром Рауль Добрюль пребывал в особенно приподнятом настроении.

Дверь открыла пожилая француженка. Ее испещренное сеточкой морщин лицо расплылось в улыбке, когда она увидела, кто пришел.

— Доброе утро, месье!

— С добрым утром, Элиза, — поздоровался Рауль, входя в переднюю и стягивая перчатки. — Госпожа ждет меня, не правда ли? — бросил он через плечо.

— О, да, разумеется, месье, — Элиза прикрыла дверь и повернулась к гостю. — Если месье пройдет в малую гостиную, госпожа через несколько минут выйдет к нему. Она прилегла.

— Ей нехорошо? — Рауль поднял глаза.

— «Нехорошо»?! — Элиза негодующе фыркнула. Она распахнула перед Раулем дверь малой гостиной. Он шагнул внутрь, и служанка вошла следом за ним. — «Нехорошо»? — повторила она. — Как же она, бедняжка, может чувствовать себя хорошо? Вечно эти сеансы! Это никуда не годится, это противоестественно! Разве такое предназначение уготовил нам милостивый Господь? Не знаю, как вы, но я прямо скажу: все это — общение с лукавым!

Рауль успокаивающе похлопал ее по плечу.

— Полноте, Элиза, — увещевающим тоном проговорил он. — Не заводитесь. Слишком уж вы склонны видеть происки дьявола во всем, чего не в силах постичь умом.

— Ладно уж, — Элиза с сомнением покачала головой. — Что бы там ни говорил месье, а не по нутру мне все это. Взгляните на госпожу! День ото дня она все больше бледнеет и худеет. А эти ее головные боли! — Элиза взмахнула руками. — Ох, не к добру он, спиритизм этот. Духи — поди ж ты! Все добрые духи давно уже пребывают на небесах, а остальные — в преисподней!

— Ваш взгляд на загробную жизнь прост до безмятежности, — заметил Рауль, опускаясь на стул.

— Я добрая католичка, месье, только и всего. — Женщина расправила плечи. Она осенила себя крестным знамением и двинулась к двери. Взявшись за ручку, Элиза остановилась. — Месье, — с мольбой обратилась она к Раулю, — ведь все это прекратится после вашей свадьбы?

Рауль слабо улыбнулся в ответ.

— Вы — славное и верное существо, Элиза, и вы преданы своей хозяйке. Не опасайтесь: после того, как госпожа станет моей женой, всем этим «спиритическим делишкам», как вы их называете, придет конец. У мадам Добрюль не будет никаких сеансов.

Элиза просияла.

— Честное слово?

Ее собеседник кивнул с серьезным видом.

— Да, — отвечал он, обращаясь скорее к самому себе, нежели к ней, — да, пора с этим кончать. Симонэ наделена дивным даром, которым вольна пользоваться по собственному усмотрению, но она уже сыграла свою роль! Как вы только что заметили, Элиза, госпожа чахнет и бледнеет не по дням, а по часам. Самое трудное и мучительное в жизни медиума — страшное нервное напряжение. Вместе с тем, Элиза, ваша хозяйка — лучший медиум в Париже, если не во всей Франции. К Симонэ стремятся попасть люди со всего света, ибо знают, что с ней можно не опасаться ни ловкого надувательства, ни шарлатанства.

— «Надувательства»! — презрительно процедила Элиза. — Еще чего! Мадам не способна провести и младенца, даже пожелай она этого!

— Она — сущий ангел! — пылко воскликнул молодой француз. И я… я сделаю все, что в силах сделать мужчина, чтобы дать ей счастье. Вы мне верите?

Элиза расправила плечи и заговорила просто, но с некоторым достоинством:

— Я служу у госпожи не первый год, месье, и не кривя душой могу сказать, что люблю ее. Если б я не верила, что вы обожаете ее, как она того достойна, я бы разорвала вас в клочья!

— Браво, Элиза! — Рауль рассмеялся. — Вы — настоящий друг и, должно быть, одобрите мое решение настоять, чтобы ваша хозяйка бросила всех этих духов и прочий спиритизм.

Он ожидал, что женщина воспримет это шутливое замечание с улыбкой, но ее лицо почему-то сохранило мрачно-серьезное выражение, и это удивило Рауля.