Ярко-алое - Анастасия Парфенова

Дух-хранитель семьи не выглядел слишком впечатляюще, особенно по сравнению со злато-яростной красой падшего ангела. Но было в нем что-то глубокое, надежное, что заставляло вспомнить: а ведь разум этот на добрую сотню лет старше любого ангела.

Тимур, конечно, знаком был с преданиями собственной семьи. Еще до начала войн копирайта предок Канеко был оператором искина, названного Реоной в честь древнего ученого. Работали они на неромантичном и неэкологичном биопроизводстве. Реона, чаще откликавшийся на прозвище Лео, собирал из простых реактивов геном, год за годом тасуя и складывая бесчисленные сегменты по схемам заказчика. Имплантирование синтетического кода, контроль транскрипции новых белков и размножения клеток, отгрузка биоматериалов с дальней сырьевой планеты — все это сложно было назвать творческой работой. Но за десятилетия войн и потрясений, когда технологии геносинтеза успели устареть, обновиться и вновь вернуться в более грозном воплощении, биоинженер Канеко и его компьютер так сроднились, что под конец сложно было сказать, где заканчивается человеческий разум и начинается машина. В любом случае, к правнукам старого партнера Лео относился, как к своим собственным: помыкал, воспитывал и оберегал, безо всякой оглядки на видовую принадлежность.

По крайней мере, тех, у кого хватило разума и приличий не родиться запятнанными варварской кровью.

— Муру, — ками нахмурился, всем своим видом являя степенного хранителя уважаемого пользовательского рода, — железный ты мой упрямец. Один раз в жизни послушай старика. Внимательно.

Господин советник принял более-менее вертикальное положение и с некоторой претензией на почтение склонил голову.

— Ками не вмешиваются в дела людей. Так было решено давно, и решение это позволило Акане добраться до сегодняшнего дня почти невредимой. Законы Кикути сделали планету тем, чем она… является. В последний год, в силу разнообразных обстоятельств (о которых ты, обормот, осведомлен лучше меня), старинные эти программные директивы стало возможным обходить.

Ками сделал паузу, точно ожидая ответа. Тимур деревянно молчал. Старец заговорил резче, настойчивей:

— Мы чтим законы Кикути потому, что нарушение их в будущем может отозваться последствиями, несопоставимыми с немедленной выгодой. Сколь бы желанной она ни была. Сколь бы необходимой она ни была. — Старый ками неодобрительно ткнул тростью в сторону потомка, привлекая его внимание. — Но прежде всего мы чтим законы, потому нет среди нас согласия. Ты понимаешь меня?

Тимур нахмурился. Отвел осторожно темную палку от своего солнечного сплетения. И отрицательно качнул головой.

Господин Реона поднял мученический взгляд:

— В почтенном моем возрасте пристойно отдыхать в размышлениях о вечном. А не суетиться, спасая судьбы бренного мира!

Сосредоточился на непутевом правнуке. Зрелище сие его явно не порадовало.

— Духи Аканы — не единый могучий сверхразум. У каждого хранителя болотной кочки есть собственное мнение. И слишком часто нет ни малейшего желания прислушаться к мнению чужому. — Старец неодобрительно поджал губы, но все же удержался от тирады о современной молодежи и плачевном падении нравов. — Если ками, которые верят в логику и мудрость Протоколов Кикути, повлияют сейчас на течение событий, то вмешаться смогут и те, кто видит в законах лишь запреты. Поэтому, и по ряду других соображений, для осознания которых нет у тебя пока ни мудрости, ни терпения, мы не можем действовать напрямую.

Не обнаружив на лице потомка должного понимания, ками нетерпеливо стукнул по камню тростью:

— А ты — можешь! Если прекратишь наконец считать давние обиды и заметишь, что творится у тебя под носом!

Господин хранитель рода Канеко поднялся и, величественным жестом приказав правнуку не отставать, начал живо карабкаться по горной тропинке. Позади осталась уединенная хижина, призванная, судя по всему, изображать прибежище горного мудреца. Место заслуженного отдыха и размышлений о вечном, не иначе.

— Дикий упрямец, — сокрушался старец, жестикулируя тяжелой тростью, вместо того чтоб опереться на нее, как положено в почтенном его возрасте. — И почему я продолжаю пытать себя твоим упорным невежеством?

Тимур ничего не ответил. Громко.

— Ах, дитя. — Ками обернул к нему усталый, но такой понимающий лик. — Никто не отрицает, что после смерти отца твоего семья повела себя не так мудро, как могла бы. Но, мальчик мой, ты больше не ребенок, чтобы быть заложником гордости взрослых. Прими наконец, что в любой обиде бывает две стороны, и две правды звучат в любом споре. Мать твоя не должна была остаться в одиночестве. Но она слишком сильна для женщины. Сильна — и надменна.

У Тимура перехватило горло. Мама перед теряющимся в темноте рядом пыльных капсул. Мама, сидящая ночью над сметой жалкого их бюджета. Мама, уронившая голову на усталые ладони.

Как мало нужно было им тогда. Скромная отцовская пенсия. Подставленное для беззвучных рыданий плечо. Приглашение на семейное торжество. Какую огромную перемену в их надломленной судьбе могло бы оказать всего лишь его предложение присмотреть вечерами за ребенком. Или просто — желание знать, каковы успехи Тимура в учебе.

Могущественный советник Канеко и под пытками не признал бы, как много для него когда-то значило одобрение вот этого древнего ворчливого старика.

Как много оно значило до сих пор.

Только где был господин хранитель, когда Надежду из семьи Канеко вышвырнули с планеты, точно неугодный мусор? Какими размышлениями о вечном был занят он во время так называемого суда? Поручительства старого ками оказалось бы вполне достаточно, чтобы оградить невестку старинного рода пользователей. Конечно, тогда ее отпрыск еще не был господином тайным советником. Судьбы бренного мира в те годы требовали забот совсем иных.

— Тимур, ты так похож на нее, что видеть это само по себе — пытка старой виной. Ты не просишь ни о чем, не вспоминаешь мое имя, не призываешь даже в молитвах — как не призывала она. Надежда была гордой женщиной, гордой и несгибаемо твердой. Однако законы наши создавались, дабы оберегать волю людей, а не их гонор. Чтобы получить мою помощь, мать твоя должна была прежде всего о ней попросить.

Сегодня был неподходящий день, чтобы заставлять советника Канеко выслушивать критику потерянной для него матери. Тимур резко остановился. Дыхание давалось с трудом, горный воздух будто потяжелел от душившей его ярости.

Произнес ровно, отчетливо, жалея о словах еще до того, как срывались они с губ:

— Там, на рубеже, я о помощи тоже не просил.

Ками встретил его гнев ровным, исполненным странной жалости сочувствием.

— Нет, — ответил тихо. — Ты — не просил.

Указал рукой куда-то за плечо Тимура. Повернувшись, господин советник увидел простую деревянную арку открывающихся в никуда врат.

— Ступай, — подтолкнул его в спину горный ветер. — Тебя ждут.

Отказываясь обернуться, Железный Неко подошел к тории. Путь этот, как он подозревал, вел из пространства, принадлежащего божественным духам, в районы Паутины, доступные обычным людям. Глядя лишь перед собой, шагнул под деревянный свод.

Тревога!

Едва аватара успела сформироваться в знакомой Сети, ударил по ушам панический звон. Шок заставил заледенеть. Пришедший по его следам ужас обдал обжигающе-острым дыханием.

Программы, следящие за благополучием жены и дочери, надрывались тревожным зовом. И, судя по накалу поступающих из Сети сигналов, горький этот крик звенел не первый час. Что бы ни произошло, случилось оно давно, и приложения отчаялись уже дождаться любой помощи.

Что бы ни случилось в его доме, Тимур уже опоздал.

Глава 18

Слово «самурай» происходит от глагола «самурау», в дословном переводе означающего «служить вышестоящему лицу»; то есть самурай — служилый человек. Самураи — не просто воины-рыцари, они были и телохранителями своего дайме, и в то же время его слугами в повседневной жизни.

Скрытой тенью вернулся советник Канеко в свое поместье.

Точнее, на остров, где еще совсем недавно раскинулось старинное имение. И где дымились теперь немым обвинением почерневшие развалины.

Она сопротивлялась. Ками милосердные, как она дралась! Тимур медленно шел по руинам, читая, точно распахнутую книгу, следы развернувшейся битвы.

Активация седьмой и последней антивирусной стены. Переформатирование внешних пределов и одновременно — изоляция пределов внутренних. Введение в бой батарей в реальном пространстве. Поздно. Слишком поздно.