Антарктида: Четвертый рейх - Богдан Сушинский

— То есть, по существу, философия и устав ордена, морально-этические взгляды его членов представляют собой зародыши новой религии — религии XXI века?

— В принципе это может быть истолковано и таким образом, — согласился Кодар. — Кстати, мы должны веровать. Но не в каких-то там мифических богов, а в космических братьев по разуму. Только такая вера приобретает хоть какой-то смысл. В конечном итоге основатели нашего ордена пришли к выводу, что все притчи о мессиях, пришествиях на землю богов, равно как и молитвы о вознесении на небо — и есть отголоски тех древних контактов землян с инопланетянами.

— Такая точка зрения существует, но… — обескураживающе развел руками Микейрос, — но она все еще остается не более чем точкой зрения.

— Это потому, что большая часть человечества не имеет возможности получать исчерпывающую информацию о былых и нынешних контактах. Даже те факты, которые кажутся неопровержимыми, утрачивают свою ценность из-за маниакального стремления газетчиков к сенсации, их профессиональной лживости, из-за всяческих конъюнктурных опровержений ведущих ученых.

«Мы без промедления пытаемся поставить под сомнение достоверность фактов… дискредитировать автора…» — вспомнились Микейросу слова доктора Оранди. — Так не из-за усердной ли старательности «Стражей Земли» в мире и поныне господствует такая информационная неопределенность во всем, что напоминает о контактах с гуманоидами?

— А вот что касается ваших плит, то они — неопровержимое доказательство того, что в свое время на Земле уже существовала высокоразвитая цивилизация. И, в конце концов, не так уж и важно: являются эти, как вы говорите, забытые письмена каменными визитками инопланетян или же их следует считать завещанием высокоразвитой земной цивилизации, научная элита которой успела переселиться на другую планету. А может, даже существует в космосе, на некоем гигантском корабле-планете.

— Корабль-планета? Такой вариант в голову мне почему-то не приходил. А ведь… все может быть.

— Так или иначе, мы, члены ордена космических братьев, кровно заинтересованы в существовании вашей коллекции, в научно-техническом прогрессе и в пропаганде идей космического братства. И мы никогда не прибегали к каким бы то ни было сомнительным акциям, наподобие тех, коими не брезгуют «Стражи земли». И лишь узнав, что они снарядили сюда группу, которая должна уничтожить ваши плиты, шантажировать лично вас и на фоне этих событий развернуть вербовку в свои ряды новых сторонников, — мы тоже вынуждены были предпринять кое-какие ответные меры.

54

Октябрь 1943 года. Германия.

Окрестности Падерборна, земля Северный Рейн-Вестфалия.

После совещания Гиммлер предложил Скорцени сесть в его лимузин и, устроившись рядом с ним на заднем сиденье, приказал водителю поднять за своей спиной пуленепробиваемое стекло. Теперь они могли говорить, не опасаясь, что водитель их услышит.

Какое-то время они ехали молча. Похоже было, что Гиммлер, не имевший достаточного опыта общения с «самым страшным человеком Европы», в самом деле, не знал, каким образом начать этот разговор, или же просто провоцировал его заговорить первым. Однако Скорцени прекрасно понимал, с какой целью рейхсфюрер СС пригласил его в машину: руководителю СС, по существу — второму человеку в государстве, нужны были правдивые сведения о том, что же на самом деле происходило во время встречи Гитлера с Посланником Шамбалы. Вот только, исходя из этики отношений, это свое любопытство он должен был удовлетворять в беседе с фюрером. И не он, Скорцени, виной тому, что отношения вождя СС с вождем нации в последнее время становились все более напряженными, что-то там у них не складывалось.

— Я понимаю, Скорцени, что фюрер потребовал от вас молчания, — наконец заговорил Гиммлер и, повернувшись к нему лицом, навел два свинцовых окуляра своих очков, словно два спаренных ствола.

— Потребовал, — жестко отрубил Скорцени, не желая делать ему снисхождения.

— Но если в самых общих чертах… Каково отношение гостя рейха и тех Высших Неизвестных, которые стоят за ним, к рейху и…

— В самых общих чертах высказать это невозможно. — Скорцени понимал, что ни пресекать этот разговор, ни лгать Гиммлеру не имеет смысла. Не исключено, что во время очередного перемирия фюрер сам разоткровенничается с вождем СС, и тогда уже Гиммлер не простит ему лжи. Не то чтобы Скорцени боялся Гиммлера, просто он давно решил для себя, что закаляться и добывать славу следует в борьбе с внешними врагами рейха, а не в кулуарной грызне с его высшими чиновниками.

— И все же, — более настойчиво поинтересовался рейхсфюрер СС, буквально наваливаясь на его правое плечо. — И можете не сомневаться, что все сказанное останется сугубо между нами.

— Вы ставите меня в очень сложное положение, господин рейхсфюрер.

— Понимаю. Но фюрер вел себя как-то странно.

— Фюрер — есть фюрер, — уклончиво ответил Скорцени. — Он неординарен, причем во всем.

— Я не об экстравагантности фюрера, я — о другом. Чутье подсказывает мне, что на самом деле встреча оказалась более сложной, нежели фюрер мог предположить.

«Он не отстанет, — понял Скорцени. — Дорога к Берлину станет дорогой пытки».

— Предчувствие вас не обмануло, рейхсфюрер.

— А в деталях? Хотя бы в самых общих выражениях.

— Если в самых общих, то ситуация сложная. Высшие Неизвестные — будем называть их так — уже не верят в нашу победу. И не позволят нам создать оружие возмездия до того, как русские и их союзники войдут в Берлин.

— А когда русские войдут, мы для кого будем создавать это оружие — для коммунистов?

— Для себя и своих потомков, но уже в Рейх-Атлантиде. О Германии времен Гитлера они говорят уже в прошедшем времени; интерес для них представляет только то, что мы успеем заложить и сотворить до конца войны в раю, открытом для нас подводными асами гросс-адмирала Деница.

— То есть Высшие Неизвестные уже не приемлют Гитлера как лидера европейской цивилизации… — наконец-то убрался Гиммлер с плеча Скорцени и даже отвел спаренные свинцовые стволы очков-велосипедиков.

— Можно предположить и такое объяснение того, что происходит между фюрером и неизвестными нам, но довольно властными господами.

— Они не согласны с методами его кровавого восшествия на европейский престол — вот в чем причина их охлаждения.

Он возомнил себя богом, а те, истинные, боги такого не прощают. Можете не отвечать, Скорцени. То, что вы имели право сказать, вы уже сказали, и я признателен вам за откровенность. Теперь говорить буду я. Уверен, что разочарование Гитлером как полководцем и лидером нации не привело к разочарованию идеей мирового господства арийцев. Вы не согласны, штурмбаннфюрер?

— Не привело. Не следует забывать, что во Внутреннем Мире Антарктиды тоже господствуют арийцы, причем потомки тех арийцев, которые когда-то создали цивилизацию, известную у нас под названием цивилизации атлантов.

— Но в таком случае они не должны забывать, что в рейхе существуют и другие известные личности, другие вожди.

— Вы позволили мне не поддерживать этот разговор, рейхсфюрер.

— Откажетесь отвечать? — с ехидцей поинтересовался Гиммлер, очевидно вспомнив сейчас об одном из любимейших своих подчиненных — Мюллере, с его гестапо и гестаповской тюрьмой на Принц-Альбрехтштрассе, в которой обычно казнили высокопоставленных оппозиционеров фюрера. — Я понимаю — вы личный агент фюрера, национальный герой. Скажите прямо, я вас пойму.

И вот тут Скорцени почувствовал, как в нем вскипает ярость. Он прекрасно знал свою натуру: в тех случаях, когда люди обычно тушуются перед угрозами и шантажом власть предержащих, начинают паниковать или, по крайней мере, осторожничать, — он впадает в неудержимую ярость.

— С вашего позволения, — процедил он, — я ограничусь ролью благодарного слушателя.

— Не согласен, Скорцени. Вы, конечно, имеете право не реагировать на мои слова, но замечу, что роль у вас теперь вырисовывается куда более ответственная, нежели роль слушателя проповеди из церковной массовки.

— Я не терплю, когда меня заставляют выбирать между собой и фюрером, — молвил Скорцени, прежде чем успел вспомнить, кто является его собеседником. — Извините, конечно, господин рейхсфюрер… Но вы должны понять меня, — продолжил он далеко не извиняющимся тоном.

И тут Гиммлер прибег к тому единственному, что выводило из конфликтного штопора их обоих.

— Почему вы решили, что вас ставят перед выбором? Мы оба — люди фюрера, люди, преданные Германии и фюреру. И все, что предпринимаем, делается во имя фюрера. Разве не так?

— Это несколько меняет ситуацию, — благоразумно смягчил свою позицию и штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени, не забывая, что как офицер службы безопасности СС он такой же подчиненный Гиммлера, как и гестаповский Мюллер.