Полигон - Александр Александрович Гангнус

неясны, их можно было проанализировать потом, но задача была выполнена. Стожко в тот день как на крыльях летал, разыскал прелестный прохладный подвальчик, где царил важный, как халиф, грузин, продававший в разлив почти по себестоимости самые настоящие грузинские вина в небывало широком ассортименте. Друзья так напробовались волшебных ароматных напитков, что на вечернее заседание уже в тот день не попали.

2

Еще в самолете Стожко рассказал Вадиму подробности того дела, в котором он тоже надеялся на его посредничество и поддержку. При первом же упоминании имени того, кто стал камнем преткновения на жизненном пути душанбинского геолога, Вадиму стало не по себе. Оказывается, услужливые люди довели до сведения Стожко, что одно весьма влиятельное лицо публично поклялось, что не допустит защиты стожковской диссертации, которая должна состояться весной будущего года в Ташкенте. Имя этого влиятельного лица было Игорь Евгеньевич Пиотровский, профессор, доктор геолого-минералогических наук, член всевозможных отечественных и международных комитетов и комиссий, член ВАКа и прочая и прочая…

История взаимоотношений Орешкина и профессора Пиотровского — давняя, и началась она за десять лет до описываемых здесь событий, когда молодой выпускник геологического факультета МГУ Вадим Орешкин попал по распределению в лабораторию академика Ресницына, президента одной из международных комиссий по наукам о Земле. Ученым секретарем в комиссии и фактическим замом в лаборатории был сорокалетний тогда доктор геолого-минералогических наук Пиотровский. Те времена были славной страницей для лаборатории академика. Молодые геологи — Вадим, Шалаев, Набатчиков и не очень молодой Берестнев организовали нечто вроде неофициального семинара новых идей. Были задорные доклады и публикации, приходили наслышанные люди со стороны, проявлял благосклонность академик. Терпел, казалось, все это, хотя и без большой приязни, и Пиотровский. Но однажды в неакадемическом журнале вышла статья В. Орешкина, в которой он осмелился всерьез рассматривать в качестве реальной и правдоподобной альтернативы воззрениям своего шефа подзабытую было, сданную в музей истории геологии теорию движения континентов. Возрождение интереса к этой теории было веянием времени, теория — в новом, сильно подправленном виде — хорошо объясняла новейшие факты морской геологии и глубинной сейсморазведки, оказавшиеся для Б. Б. Ресницына полнейшей неожиданностью. За границей геологи и геофизики массами становились в ряды мобилистов, у нас этот процесс шел помедленнее, из маститых Орешкина мог поддержать только член-корреспондент Крошкин, сам перешедший на новые позиции лишь годом ранее. Он и поддержал, пропустив доклад Вадима на своей секции Московского общества испытателей природы и рекомендовав его статью в Бюллетень общества.

Б. Б. в момент выхода бюллетеня был за границей. Пиотровский собрал всех сотрудников лаборатории в кабинете шефа и учинил зверский разнос мобилизма как лжегеологии вообще и в частности статьи Вадима как беспомощной — раз, безответственной — два и предательской по отношению к лаборатории и Б. Б. — три. Добиться всеобщего осуждения Пиотровскому не удалось, но и Вадима практически никто не поддержал, только референт академика тетя Бася — Берта Савельевна — довольно резко отчитала Пиотровского за неакадемическую форму разноса. Друзья шептали: не связывайся, покайся или промолчи, а потом делай по-своему.

Но Вадим разозлился. Вылез отвечать и принял бой от имени автора гипотезы мобилизма, геройски погибшего в ледниках Гренландии в 1930 году австрийца Вегенера, от лица всех нынешних мобилистов и при этом решительно предсказал скорый и бесславный конец всех ретроградов от науки, а лично Пиотровского обвинил в приспособленчестве и отсутствии подлинных убеждений, приведя ряд убедительных, но скандальных примеров из числа таких, о каких «неприлично говорить вслух». То есть тоже на академическом, уровне не удержался. При этом сказал пророческие, как потом оказалось, слова: «Это вы, Игорь Евгеньевич, через несколько лет, когда мобилизм станет господствующей системой, предадите шефа, причем за что-то вполне реальное и ощутимое. А я — не предаю. Все знают, и Б. Б. тоже, что в этом пункте у меня всегда были особые взгляды. Я и сейчас думаю, что его точка зрения верна, в общем, на уровне регионов внутри платформ. А отношения между платформами строятся по Вегенеру».

Собрание на том и кончилось, ибо Пиотровский зашипел, как удав, что-то о хулиганстве в науке, а Вадима буквально подмывало прямо-таки «съездить по этой наглой роже», что, конечно, было бы ужасно. В общем, смешно и стыдно вспоминать.

Дальше началась самая настоящая позиционная война. Б. Б. сам как будто ничего не предпринимал против «ренегатства Орешкина», но и Пиотровского особенно не урезонивал. Несколько статей Вадима было задержано под всякими формальными предлогами. Семинары молодых сами собой сошли на нет — ибо от всех самой жизнью требовался ответ, как относиться к новейшим глобальным тектоническим построениям, а никто, кроме Орешкина, к такому решительному ответу готов не был. Вадиму стало неинтересно. Он написал шефу письмо, где отказался от завершения начатой под его руководством кандидатской диссертации, которая либо должна была вылиться в открытый вызов научному руководителю, либо уйти от всего, что в данный момент, по мнению Орешкина, действительно было важно. Отказывался эмэнэс и от должности. Отправив письмо по почте, больше на работу не вышел.

Просуществовав с год переводами, рефератами и популярными статьями о геологии в газеты и журналы, Вадим стал заведующим отделом одного московского полуприключенческого тонкого журнала, где оказался для своих союзников-мобилистов гораздо полезней, а для недругов — намного опасней, чем в прежней своей роли. Журнал, за ним постепенно и газета, где работал Светозар Климов, а позднее и другие массовые издания стали быстро предпочитать захватывающие, модные, наглядные построений мобилистов. Орешкин не преминул лягнуть пару раз своего главного врага Пиотровского, не называя, впрочем, его по имени: расписал как пример безответственности прогнозиста, случай, когда Игорь Евгеньевич успокоил жителей одного пострадавшего от землетрясения городка, авторитетно заявив, что второго толчка быть не должно. Второй толчок — причем сильнее первого — произошел чуть не на другой день после выхода газеты с пророчествами Пиотровского. Пиотровский в ответ хотел письмо из Президиума академии в журнал организовать, чтобы приняли меры к журналисту Орешкину, порочащему советскую науку, но его никто не поддержал, в том числе и Ресницын.

Потом произошли драматические события, связанные с делом о «новых Геростратах». Вадим приготовил для журнала «круглый стол», где сталкивал лбами мобилизм в лице Крошкина и фиксизм в лице Ресницына. Подбодренный новыми данными по Исландии и явно науськанный Пиотровским, Б. Б. перечеркнул в гранках весь свой первоначальный, довольно-таки умеренный текст и вписал новый, непримиримый, где объявлял всех мобилистов новыми Геростратами, готовыми ради своей славы и сегодняшнего торжества разрушить весь храм богини Геи, то есть подлинную геологию, подлинную геофизику. Попытки Вадима связаться с Б. Б. ничего не дали — к телефону подходил Пиотровский и вызывающим тоном сообщал «уважаемому Владиславу Ивановичу», что в случае каких-либо