Битва Шарпа - Бернард Корнуэлл

— Я думаю о верности, — сказал Хоган, — я действительно думаю. Я иногда лежу с открытыми глазами и размышляю, прав ли я в том, что для Ирландии лучше быть частью Великобритании, но в одном я действительно уверен, отец: я не хочу быть под властью Бонапарта. Я думаю, что я, возможно, не такой храбрый человек, как Вольф Тон, и при этом я никогда не соглашался с его идеями. Вы соглашались, отец, и уважаю вас за это, но это не причина, по которой вы должны теперь умереть. Причина того, что вы должны умереть, отец, не в том, что вы боретесь за Ирландию, но в том, что вы боретесь за Наполеона. И это фатальное различие.

Сарсфилд улыбнулся.

— Я должен буду умереть? — спросил он с кривой ухмылкой. Он взвел курок пистолета, затем поднес его к голове Хогана.

Звук выстрела прогремел в саду. Могильщики подскочили в страхе, между тем как дым поднимался над оградой, где прятался убийца, в каких-нибудь двадцати шагах от места, где стояли Хоган и Сарсфилд. Священник теперь лежал на насыпи свежевыкопанной земли, его тело вздрогнуло дважды, затем он со вздохом затих и лежал неподвижно.

Шарп вышел из-за ограды и подошел к могиле, чтобы убедиться, что его пуля вошла точно туда, куда он целился — прямо в сердце мертвеца. Он смотрел на священника, на темная кровь, выступившую на ткани сутаны. Мухи уже обосновались там.

— Мне он нравился, — сказал он Хогану.

— Это допустимо, Ричард, — сказал Хоган. Майор был расстроен и бледен, настолько бледен, что казался больным. — Тот, что стоит над всеми людьми, приказал нам любить врагов наших, но Он никогда не говорил, что они перестают быть врагами только, потому что мы любим их. К тому же я не могу вспомнить, чтобы в Священном Писании содержался запрет стрелять врагам нашим прямо в сердце. — Хоган сделал паузу, и внезапно вся его обычная шутливость, казалось, покинула его. — Мне он тоже нравился, — сказал он просто.

— Но он собирался стрелять в вас, — сказал Шарп. Хоган, говоря с глазу на глаз с Шарпом по дороге на кладбище, предупредил стрелка, что может случиться, и Шарп, не поверив предупреждению, однако наблюдал, как это случилось, и внес свой вклад.

— Он заслужил лучшей смерти, — сказал Хоган, потом толкнул труп ногой и свалил его в могилу. Тело священника приземлилось неловко, так что казалось, будто он сидит на замотанной голове Кили. Хоган бросил поддельную газету рядом с телом и достал из кармана маленькую круглую коробочку. — Стрельба в Сарсфилда не принесет вас никакой выгоды, Ричард, — сказал Хоган серьезно, снимая крышку с коробочки. — Скажем так: я теперь прощаю вам то, что вы разрешили Хуаните уйти. Тот ущерб вы возместили. Но вы все еще должны быть принесены в жертву ради блага Испании.

— Да, сэр, — сказал Шарп обижено.

Хоган услышал недовольство в голосе стрелка.

— Конечно, жизнь несправедлива, Ричард. Спросите его. — Он кивнул вниз на мертвого священника с седыми волосами и высыпал содержимое его маленькой коробочки на помятую и окровавленную сутану трупа.

— Что это? — спросил Шарп.

— Просто земля, Ричард, просто земля. Ничего важного. — Хоган бросил пустую коробку на два мертвых тела, затем вызвал могильщиков. — Он был французом, — сказал он им на португальском, уверенный, что такое объяснение заставит их сочувствовать убийству, которое они только что засвидетельствовали. Он дал каждому по монете, затем наблюдал, как двойную могилу засыпают землей.

***

Хоган шел вместе с Шарпом до Фуэнтес-де-Оньоро.

— Где Патрик? — спросил майор.

— Я велел ему ждать в Вилар Формозо.

— В таверне?

— Да. В той, где я встретился в первый раз с Рансименом.

— Хорошо. Я должен напиться, Ричард. — Хоган выглядел плохо, казалось, что он вот-вот заплачет. — Еще одним свидетелем вашего признания в Сан Исирдо меньше, Ричард, — сказал он.

— Я не поэтому сделал это, майор, — возразил Шарп.

— Вы не сделали ничего, Ричарда, абсолютно ничего. — сказал Хоган в отчаянии. — Того, что случилось в саду, никогда не было. Вы ничего не видели, ничего не слышали, ничего не делали. Отец Сарсфилд жив — Бог знает, где он, и его исчезновение станет тайной, которая никогда не будет раскрыта. Хотя, возможно, настоящая правда в том, что отца Сарсфилда никогда не существовало, Ричард, значит, вы не могли убить его, не так ли? И больше об этом ни слова. — Он фыркнул, затем посмотрел в синее вечернее небо, не замутненное пушечным дымом. — Французы подарили нам день мир, Ричарда, так отпразднуем его, напившись в стельку. А завтра, да поможет Бог нам грешным, нас ждет кровавая битва.

***

Солнце садилось в облака на западе, пылающее, как раскаленное ядро. Тени британских пушек протянулись через всю равнину, до самых дубовых лесов, где укрывалась французская армия, и в эти последние светлые минуты умирающего дня Шарп положил подзорную трубу на холодный ствол девятифунтовой пушки и навел окуляр через низменность на солдат врага, готовивших себе ужин на кострах. Уже не первый раз в тот день он изучал линии противника через подзорную трубу. Все утро он блуждал беспокойно между складом боеприпасов и артиллерийскими позициями, откуда долго смотрел на противника, и теперь, вернувшись из Вилар Формозо с изжогой и тяжелой головой после слишком большого количества выпитого вина, он изучал еще раз позиции Массена.

— Они не будут наступать сейчас, — сказал лейтенант-артиллерист, думая, что капитан стрелков боится нападения в темноте. — Лягушатники не любят воевать ночью.

— Нет, — согласился Шарп, — они не будут наступать сейчас. — Но он внимательно смотрел в подзорную трубу, медленно переводя ее вдоль затененной линии деревьев, костров и солдат. И затем, внезапно, он замер.

Потому что он видел серые мундиры. Луп был здесь все-таки, его бригада была частью армии Массена, которая провела целый день, готовясь к нападению, которое начнется, конечно, с восходом солнца.

Шарп наблюдал за своим врагом, затем отошел от пушки и сложил трубу. Его голова кружилась от выпитого, но он был не настолько пьян, чтобы без дрожи думать о том, что произойдет на этих изрытых ядрами полях, когда солнце взойдет над Испанией.

Завтра.

Глава 9

Всадники вышли из тумана как порождения кошмара. Французы ехали на больших лошадях, которые скакали через болото, расплескивая воду каждым ударом копыта, а когда ведущие эскадроны выбрались из низины у деревни Нав де Хавьер, где испанские партизаны расположились биваком, звук копыт французской кавалерии превратился в гром, от которого содрогнулась земля. Труба подгоняла всадников. Это было на рассвете, и солнце низко висело серебряным диском над морем тумана, который укрывал восточную низину, откуда вырвалась смерть.