Проект «Феникс» - Франк Тилье

— Наверное, я перенесла на него всю ненависть к Царно, всю, какую накопила в душе и какую не смогла выплеснуть. Этот бедняга стал для меня чем-то вроде катализатора и громоотвода одновременно. Ненависть и жестокость бушевали во мне — в том самом рептильном мозгу, о котором нам сегодня рассказывал твой приятель Поль. Такой мозг есть у нас у всех, потому что мы все когда-то были охотниками, как кроманьонцы. Эта история заставила меня задуматься о том, что где-то в самой глубине моего нутра живут остатки чего-то древнего, какой-то… может быть, даже звериной матери, и они сильнее, чем черты матери-человека.

— Люси…

— Я родила двух дочек, я воспитывала их, как могла, я поступала точно так же, как любое живое существо: продолжала, распространяла жизнь. Но я любила своих детей не так, как положено существу человеческому. Потому что, если по-человечески, мне надо было постоянно быть с ними. Мы же не только ради войн явились на свет, не только ради ненависти к кому-то и преследования убийц. Мы явились на свет и для того, чтобы любить. Вот так я и хочу теперь любить Жюльетту. Я хочу обнимать своего ребенка, думая о будущем, а не о прошлом.

Шарко стиснул зубы, пытаясь усмирить переполнявшие его чувства. Люси заметила желваки на его щеках и поняла, что ему не по себе:

— Тебе нехорошо из-за того, что я сейчас рассказала? Ты теперь меня боишься?

После долгого молчания Франк помотал головой:

— Нет, только мне бы тоже хотелось кое-что тебе рассказать, но я не могу. Пока не могу. Пожалуйста, не проси, чтобы рассказал, пожалуйста! Скажи только одно: скажи, что ты могла бы жить с человеком, у которого есть от тебя тайны. С человеком, которому хотелось бы оставить все пережитое позади и увидеть наконец на горизонте солнечный луч. Мне необходимо знать, могла бы или нет. Это важно для меня, для будущего.

— У каждого из нас есть тайны. Я легко к этому отношусь, Франк. Но знаешь… мне надо тебе еще сказать, что наше расставание, наше ужасное, жестокое расставание тогда… в прошлом году… Я же была ненормальная тогда! Мои девочки пропали, и я… Мне очень тяжело оттого, что я тебя прогнала, так прогнала…

— Не надо, не говори, Люси.

Он закрыл ей рот поцелуем. Потом перевернулся на бок и погасил свет.

Когда он ставил на место радиобудильник, на циферблате светилось 3.19.

Он закрыл глаза, теперь ему было хорошо и спокойно, но заснуть так и не удалось.

Он уже ощущал на лице дыхание джунглей.

44

Вынырнув из сна, Люси поняла, что пахнет горячим молоком и круассанами. Она потянулась, накинула на себя первое, что попалось под руку, и пошла на кухню, где ее ждал Франк. Умытый, выбритый и одетый. Под костюмом, который он надевал теперь каждый день, сияла белизной красивая рубашка, от него приятно пахло.

Люси поцеловала его в губы и села за накрытый стол.

— Как давно я не ела круассанов, — призналась она.

— А как давно я не ходил по утрам их покупать!

До чего же ей нравилось узнавать эти его привычные, но почти забытые жесты! До чего же ей нравилось и самой делать то же самое: обмакивать, например, круассан в молоко, чуть подкрашенное какао…

Люси хотела позвонить, но оказалось, что мобильный полностью разряжен. Посмотрела на Шарко: тот, уже стоя — ему хватило на завтрак чашки кофе с печеньем, — нервно вертел в руках телефон.

— Что случилось?

— Я позвонил одному коллеге из отдела по борьбе с наркотиками, хотел получить адреса членов семьи Ламбера…

— И что?

— Коллега этот узнал для меня телефон сестры Феликса, она живет в четвертом округе, но, когда я набрал номер, трубку взял их дедушка. Они там все сильно подавлены, и дедушка этот не захотел со мной говорить. Не понимает, сказал, почему им без конца морочат голову, вчера уже приходила полиция, и пусть семью наконец оставят в покое. Короче, послал меня подальше.

Люси откусила еще кусочек круассана.

— Вот и прекрасно. Сейчас доем, умоюсь, и поедем.

В большой квартире на пятом этаже типично османовского дома, расположенного неподалеку от острова Сите, они застали человек десять. Семья, видимо, не из бедных: квартиры здесь очень дорогие. Они так и остались стоять на пороге, перед открывшим им дверь мужчиной лет шестидесяти пяти — семидесяти в черном костюме, с седыми усами и очень строгим выражением лица. Позади седоусого, недоуменно рассматривая пришельцев, толпились другие члены семьи, у всех были распухшие красные глаза, все были в трауре, все подавлены новостью, и никто, видимо, не понимал, что же такое случилось в Фонтенбло.

Седоусый не замедлил обрушиться на Шарко:

— Да оставьте же нас в покое в конце-то концов! Кто бы вы ни были, полицейские или кто еще, неужели непонятно, что вам тут нечего делать?

Хозяин квартиры хотел было захлопнуть дверь, но Люси помешала ему:

— Погодите, месье, послушайте! Мы знаем, как вам больно, но мы зашли всего на минутку. Понимаете, мы предполагаем, что ваш внук не полностью отвечал за свои действия, и хотели бы поговорить с вами именно об этом.

Люси взвешивала каждое свое слово: она представляла себя на месте этого человека, представляла, как реагировала бы, приди к ней кто-нибудь и скажи, что убийца Клары не виноват. Очень возможно, она разорвала бы такого вестника в клочья. Но у этого человека ситуация несколько иная: убийцей его зятя был его же внук.

— Феликс не полностью отвечал за свои действия? Что вы имеете в виду?

Вопросы задал не седоусый. Голос прозвучал из-за его спины. В дверях показалась молодая женщина. Двадцать с небольшим, едва держится на ногах. Люси обратила внимание на большой круглый живот: девчушка явно на сносях.

— Не волнуйся так, Корали, — обернулся к внучке старик. — Эти господа сейчас уйдут.

— Нет, я хочу знать, о чем они. Позволь мне поговорить с ними, дедуля!

Прикусив губу, он пропустил внучку вперед. Молодая женщина, пошатнувшись, ухватилась за косяк, дед тут же пришел на помощь, приобнял ее и холодно сказал незваным гостям:

— Черт побери, Корали осталось до родов меньше двух недель, а вы тем не менее хотите ее допрашивать? Ладно, но тогда я остаюсь с ней — и попробуйте только еще сильнее расстроить девочку своими дурацкими вопросами!

Поверх темного платья у молодой женщины висела длинная золотая цепочка с распятием, спускавшаяся почти на живот. Вытерев нос платочком, она прошептала еле слышно:

— Феликс — это мой… это был мой брат…

Люси обняла сестру Ламбера за плечи и увела ее в просторный холл у лестничной клетки. Здесь стояли стулья, и можно было поговорить спокойно. Шарко с дедушкой так и остались в дверях, усач обхватил голову руками и, привалившись к косяку, тяжело вздыхал. Комиссар вдруг осознал, что этот человек, которому нет еще и семидесяти, со дня на день станет прадедом. Не случись того, что случилось, он был бы главой большой и счастливой семьи…

Корали тяжело опустилась на стул и сидела, машинально вертя в руках распятие.

— Как… как вы можете говорить, будто Феликс не виноват в том, что совершил? Он… он убил моего папу, и… и он убил двух молодых людей… убил хладнокровно…

Шарко стоял в отдалении, предоставив действовать Люси. Он понимал, что Корали Ламбер доверится скорее женщине, способной разделить ее боль, чем постороннему мужчине. А Люси, со своей стороны, знала, что с Корали не стоит говорить ни о результатах вскрытия, ни о том, что им известно по этим результатам. Впрочем, они с Франком так и условились заранее, потому что, полностью раскрыв карты, они рисковали провалить всю операцию. Дед, который глаз не спускал с внучки, заметив, что Корали чересчур разволновалась, мог вызвать полицию, врачей, и они погорели бы. Так что привлекать к себе слишком много внимания не стоило.

— Это пока просто гипотеза, — сказала Люси, не позволяя втянуть себя в дальнейшие выяснения. — Ваш брат выглядел здоровым и уравновешенным юношей. И как будто бы никогда не отличался излишней агрессивностью. А когда человек внезапно совершает акты подобной жестокости, невольно возникает мысль, что они, может быть, были продиктованы неким, далеко зашедшим психическим или неврологическим заболеванием.

— Да у нас в семье сроду не было ничего по…

Шарко удержал на месте седоусого, которому очень хотелось вмешаться в разговор.

— Пожалуйста, позвольте моей коллеге продолжать, пожалуйста!

Тот умолк на полуслове, а Люси снова заговорила:

— Мы должны пройти по каждому следу, не упустив ни единого. Скажите, если знаете, не было ли у вашего брата каких-нибудь проблем со здоровьем? Каких-нибудь особенностей развития?

Люси действовала по наитию, ведь ей ничего не было известно о жизни Феликса Ламбера, но она надеялась, что хоть какие-то ее слова помогут направить беседу в нужное русло.

— Нет. Мы с Феликсом всегда отлично ладили, мы росли вместе до восемнадцати лет, я всего на год его старше, и могу вас уверить, что детство у нас было по-настоящему счастливым, абсолютно, абсолютно беззаботным. — Корали всхлипнула было, но сразу же подавила рыдания и продолжила: — Феликс был всегда таким спокойным мальчиком, и то, что произошло, совершенно необъяснимо. Он должен был скоро окончить институт, мечтал стать архитектором… У него было столько планов на будущее…