Лефорт - Николай Павленко

Пиршество продолжалось долго, причем его участникам «не позволялось уходить спать в собственные жилища. Иностранным представителям отведены были особые покои и назначен определенный час для сна, после которого устраивалась смена, и отдохнувшим надо было в свою очередь идти в хороводы и прочие танцы. Один из министров ходатайствовал перед царем об его любимце Александре (Меншикове. — Н.П.), чтобы возвести его в звание дворянина и сделать стольником. На это, говорят, его царское величество ответил: “И без этого уже он присвояет себе неподобающие ему почести, его честолюбие следует унимать, а не поощрять”».

Не успели отдохнуть от тяжкой церемонии освящения дворца, как 16 февраля «по царскому указу, — продолжает свой рассказ Корб, — генерал Лефорт великолепно угостил всех тех, кто занимает наиболее важные должности в канцеляриях».

19 февраля 1699 года — новое пиршество, связанное с прощальной аудиенцией бранденбургского посла Принцена и вручением верительных фамот резидентом курфюрста. «На этот обед, — повествует Корб, — устроенный с большой роскошью, собрались послы иностранных государей и первые из бояр. По окончании пиршества думный Моисеевич (Н.М. Зотов. — Н.П.), изображавший из себя по воле царя патриарха, начал предлагать пить за здравие. Пьющему надлежало, преклонив смехотворно колени, чтить лицедея церковного сана и испрашивать у него благодать благословения, которое тот даровал двумя табачными трубками, сложенными наподобие креста». Корб заканчивает описание рассказом о том, что «царь простился со всеми и несколько смущенный известием о заключении мира союзниками (Карловицкого. — Н.П.), отправился в путь среди звуков труб и приветственной пушечной пальбы»{178}.

Последняя попойка, зарегистрированная источниками, состоялась 22 февраля 1699 года. Ее также запечатлел в своем «Дневнике» Корб: «Послы датский и бранденбургский много пили с генералом Лефортом под открытым небом, пользуясь приятным вечером, и прямо из его дома отправились в Воронеж».

Отметим, что Лефорт употреблял горячительные напитки конечно же не только во время перечисленных выше празднеств. Он держал открытый стол, и, надо полагать, хозяин и его гости прикладывались к спиртному ежедневно. Так что кажущееся сомнительным утверждение Б.И. Куракина о том, что в доме генерала происходило «пьянство великое», подтверждается источниками. Вне всякого сомнения, это способствовало обострению болезни Лефорта. Четыре пиршества подряд — 11, 16, 19 и 22 февраля — на наш взгляд, не могли не отразиться на здоровье Лефорта и сократили его путь к могиле.

«Дневник» И.Г. Корба прослеживает течение болезни Франца Яковлевича по дням. (Отметим, что записи в «Дневнике» обозначены новым стилем.)

5 марта: «Генерал Лефорт почувствовал дрожь и лихорадочный жар.

10. В эти дни опасность болезни господина Лефорта беспрестанно увеличивалась. Горячка становилась сильнее, и больной не имел ни отдыха, ни сна; не владея вполне, вследствие болезни, здравым рассудком, он нетерпеливо переносил страдание и впадал в бред. Наконец, музыканты, играя по приказанию врачей в его комнате, усыпили его приятными звуками инструментов.

11. Генерал Лефорт почти совершенно потерял рассудок и своим бредом подает повод к постоянным о том россказням. То он призывает музыкантов, то кричит, чтобы подали вина. Когда напомнили ему, чтобы он пригласил к себе пастора, то он начал еще более бесноваться и никого из духовных лиц к себе не допустил.

12. Генерал-адмирал Лефорт скончался в три часа утра (2 марта по старому стилю. — Н.П.). После кончины его много было разных толков, но об их достоверности нельзя сказать ничего положительного. Говорят, когда пришел к нему реформаторский пастор Штумпф и стал много объяснять ему о необходимости обратиться к Богу, то Лефорт только отвечал: “Много не говорите!” Перед его кончиной жена просила у него прощения, если когда-либо в чем против него провинилась. Он ей ласково ответил: “Я никогда ничего против тебя не имел, я тебя всегда уважал и любил”; при этом он несколько раз кивнул головой; и так как он более ничего не сказал, то полагают, что этим он делал намек на какие-то посторонние связи. Он особенно препоручил помнить о его домашних и их услугах и просил, чтобы им выплатили верно их жалованье. За несколько дней до его смерти, когда он лежал еще в чужом доме по привычке, которая была приятна его сердцу, послышался ужасный шум в его комнате. Жена, испугавшись и думая, что муж, вопреки своему решению возвратившись в свой дом, там так бесновался, послала узнать об этом. Но те, которые ходили по ее повелению, объявили, что никого в его комнате не видели. Однако же шум продолжался, и если верить жене покойного генерала, то на следующий день, ко всеобщему ужасу, все кресла, столы и скамейки, находившиеся в его спальне, были опрокинуты и разбросаны по полу, в продолжении же ночи слышались глубокие вздохи.

Немедленно послан был в Воронеж нарочный с известием к царю о кончине генерала Лефорта»{179}.

Корб занес в свой «Дневник», наряду с достоверными сведениями, и ходившие по Москве слухи о последних днях жизни Лефорта. Больше доверия вызывают сведения, приводимые племянником покойного Петром Лефортом, а также Ф.А. Головиным, бывшим приятелем умершего, поскольку оба они имели доступ в покои, где агонизировал и скончался Франц Яковлевич. Петр Лефорт отправил отцу два письма. В первом, датированном 1 марта, читаем: «Многоуважаемый батюшка! Пишу вам в комнате г. генерала, моего дяди, о котором сообщаю вам, что он лежит больной очень сильной лихорадкой. Сегодня седьмой день, но нет ни малейшей надежды на его выздоровление».

Восьмого марта П. Лефорт известил отца о кончине дяди: «На следующую ночь после отсылки моего предыдущего письма Господь решил его судьбу Болезнь моего дяди длилась семь дней и в ночь на восьмой, т. е. 2 марта утром, в 2 часа, он умер. В течение семи дней мы не слыхали от него ни одного произнесенного им в здравом рассудке слова: до последнего слова он лежал в сильнейшем бреду. Проповедник был беспрерывно при нем, и он время от времени ему говорил, но все очень невнятно; и только за час до кончины он потребовал, чтобы прочли молитву»{180}.

О кончине Франца Лефорта Петра известили Ф.А. Головин и Б.А. Голицын. Ф.А. Головин писал Петру: «При сем тебе, государю, известную, что марта в первый день в ночи, часа за четыре до свету, Франца Яковлевича не стало». Б.А. Голицын тоже известил царя о смерти Лефорта: «Писать боле, государь, и много ноне отставил для сей причины, либо изволишь быть. С первого числа марта в восьмом часу ночи Лефорт умре, а болезнь была фебра малигна, и лежал семь дней, а лечил Субота, да Еремеев, и кровь пущали».