Сергей Есенин. Казнь после убийства - Виктор Кузнецов

Глава 18. Слово убийцы

Я, Титаренко Виктор Григорьевич, майор запаса, ветеран БАМа, решился, наконец написать для публикации; услышанный мною более двадцати лет назад рассказ-исповедь об убийстве Сергея Есенина. Начну с того, что я прибыл в звании старшего лейтенанта железнодорожных войск на восточный участок БАМа, в поселок Ургал Хабаровского края Верхнебуреинского района, в то время маленькую глухую станцию. Уклад жизни был деревенский: жители держали коров, коз, свиней. Однажды вместе с четырьмя офицерами меня пригласил в свою рубленую баньку попариться ветвоенврач. Было это году в 1976–1977, точнее не скажу. Пришли и несколько местных жителей, и среди них один очень пожилой, на которого я сразу почему-то обратил внимание. Помылись, попарились, выпили как водится… Сразу же пошли задушевные беседы и откровенные разговоры. Я оказался в паре с этим самым пожилым человеком. Мы разговорились, и я ни с того ни с сего поведал ему свою, тогда еще не слишком длинную жизнь. Разоткровенничался и он. А потом вдруг сказал:

— Знаешь, Витек, вот этой самой рукой я лично застрелил Сергея Есенина!

— Какого Есенина? — опешил я.

— Того самого — великого российского поэта.

— Так ведь он сам повесился, об этом во всех учебниках написано.

— Все это ерунда, слушай, как было в действительности… — И он начал свой долгий рассказ.

«Еще в кадетском корпусе я примкнул к меньшевикам: тогда в 17-м было столько партий, что разобраться, кто есть кто, было очень трудно. Вроде все за народ, за волю, за землю, за свободу слова и так далее… (и дальше он пошел говорить о политике, чего пересказать я не могу, да, наверное, это и не нужно. Короче, на собрании какого-то кружка он познакомился с Яковом Блюмкиным и стал его доверенным лицом и верным соратником, как он выразился). Вскоре закружилась Гражданская война, и мы с Блюмкиным оказались в личной охране товарища Троцкого. Еще в Гражданскую наша охрана была переведена в ВЧК, и по окончании войны мы стали чекистами.

В Питере в двадцатые годы выступала знаменитая певичка (он называл фамилию, но я не помню), и товарищ Троцкий был ее пламенным любовником. Однажды Троцкому доложили о том, что молодой Есенин — тоже ее тайный любовник. Это было для демона революции буквально громом с ясного неба. Он был обманут, возмущен, оскорблен. Терпеть такого Троцкий не пожелал и поручил это деликатное дело своему особо доверенному человеку Якову Блюмкину. Как мне объяснил Блюмкин, перед нами стояла задача весьма необычного характера: Набить Есенину физиономию и кастрировать. Сделать это очень аккуратно, без общественной огласки. Получив такое указание свыше, мы приступили к его исполнению. За Есениным немедленно было установлено негласное наблюдение. Все держалось в строгом, секрете. Никто, кроме нас двоих, не должен был ничего знать. В Питере была гостиница "Англетер", негласно подведомственная ЧК. Сюда мы и спланировали привести тайно Есенина, чтобы осуществить задуманное.

Зимним вечером мы с Блюмкиным пришли в гостиницу. Блюмкин хорошо знал Есенина раньше, поэтому, когда тот приехал в Питер, у Якова был повод обмыть эту встречу. В одном из номеров гостиницы мы втроем хорошо выпили, потом, вроде шутя, перевели разговор на женщин и начали Есенина подначивать, что он, мол, половой гигант, перед ним не устоит ни одна бабенка. Дай, мол, поглядеть на твое мужское достоинство, может, мы его отрежем и повесим в кунсткамере для потомков. Мы, вроде полушутя, повалили его на кровать (диван или тахту назвал старик — не помню). Задрали ему рубашку и начали; расстегивать брюки. Несмотря на шутливый тон и выпитое в немалых количествах, Есенин, видно, понял нешуточность намерения и, лежа на кровати, схватил стоящий на прикроватной тумбочке старинный медный подсвечник и ударил им по голове ближе стоящего к нему Блюмкина. Тот свалился на пол. Сергей, полусидя, замахнулся подсвечником в мою голову. Я знал, что Есенин физически крепкий мужик, частенько участвовавший в драках и умеющий за себя постоять. Оставшись с ним один на один, я перепугался, выхватил наган и выстрелил. Он мгновенно замер, потом упал на спину и захрипел, при этом выпустил подсвечник, который, падая, зацепил лежавшего на полу Блюмкина. Тот вдруг пришел в себя, вскочил на ноги, схватил подсвечник, валявшийся на полу, и ударил им Есенина в переносицу. Он хотел в горячке ударить еще раз, но я вырвал у него подсвечник, закричав: "Хватит! Посмотри, мы наделали!.." Ведь команды убивать у нас не было, была команда по пьянке затеять драку, набить ему физиономию, намять хорошенько бока и, по возможности, тайно провести кастрацию, о которой он, когда протрезвеет, естественно, никому не скажет, опасаясь позора. Но теперь перед нами лежал труп, и не простого смертного, а скандально знаменитого российского поэта, хорошо известного и за рубежом.

Сначала мы растерялись: что делать? В любой момент в номер могли прибежать люди, слышавшие выстрел. Последствия для нас могли быть катастрофическими. Однако Блюмкин быстро сориентировался и принял решение: Есенина закатать в ковер — и на балкон. Если ворвутся чекисты, наша легенда такова: вот наши документы. У нас проходит оперативная встреча. Блюмкин как начальник захотел осмотреть мое табельное оружие. Доставая его из-за пояса, я зацепил курком за ремень, произошел самопроизвольный выстрел в пол. Все спокойно. Холодно? На несколько минут открывали балкон, чтобы выгнать дым и проветрить комнату.

Вынеся закатанное в ковер тело на балкон, поставив подсвечник на место, заправив постель (кстати, на покрывале крови не было, пуля осталась в теле), мы закрыли двери комнаты и вышли из гостиницы. На улице мы договорились, что Блюмкин едет в ЧК, по спецсвязи вызывает Троцкого, объясняет ему создавшуюся обстановку и согласует наши дальнейшие действия. Я же возвращаюсь в гостиницу и кручусь в фойе поближе к администрации, чтобы быть в курсе всех событий. В случае необходимости попытаюсь изменить ситуацию, неблагоприятную для нас. Но все было тихо.

Несколько часов прождал я возвращения Якова. Он вернулся спокойным и деловитым. Мы вышли на свежий воздух, подальше от посторонних ушей.

Лев Давидович был ошеломлен моим сообщением, потом подумал и сказал: "А это, наверное, даже к лучшему: нет человека — нет и проблем". И дал указание: инсценировать самоубийство допившегося до ручки поэта Есенина. Для этого пригласить в номер администрацию гостиницы и обязательно понятых, составить акты, протоколы, медицинские заключения, проконтролировать быстрейшее "упакование" поэта в цинковый гроб. Мертвого Есенина должно видеть возможно меньше людей. Тело нужно срочно доставить в Москву. Сам же Троцкий на следующий день лично даст информацию в печать о самоубийстве неуравновешенного и психически надломленного поэта. Тем самым будет поставлена точка на попытках какого-либо расследования. В такой ситуации ни одна государственно-следственная структура этим делом заниматься не будет, а частное лицо, попытавшееся на свой страх и риск покопаться в деталях, может получить срок за недоверие к официальному заявлению: это политическая статья, чреватая тяжелыми последствиями.