Повесть о храбром зайце - Акс Цевль

с небольшой дистанцией шёл муфлон. На разбитой его морде с вечной теперь «полуулыбкой» трудно было прочитать какие-то эмоции, но смотрел он вниз, на йети. Да, теперь он, маленький муфлон, смотрел на глупое чудовище «свысока»! Но торжества в нём не было. Наоборот. Какая-то связь, почти родственная, была между ними. Йети не убил его только потому, что и не собирался его убивать! Муфлон теперь прекрасно это понимал. Йети пришёл искалечить его. Изуродовать. Доволен ли он теперь? Свершилась ли месть? Избавится ли наконец Последний от своего кровавого мстителя? Об этом думал муфлон, и об этом думали другие.

Другие козлы волокли свои уставшие тела за муфлоном. Их всё ещё было много. Они были абсолютно раздавлены, поражены. Их обуяла… «как это говорил государь? А! Вот оно!» Их обуяла депрессия. Сковала их, отравила их. «Детёныш… детёныш, убеждённый в непревзойдённом, божественном почти, величии своего родителя, вдруг видит как родителя этого… бьют по морде. И родитель… родитель мирится с этим. Он ничего не отвечает своему обидчику. Для детёныша – это шок и травма детства. Примерно этот же шок чувствуют сейчас они. Они удивлены – они искренне удивлены тому, что старейшина их ещё не убил меня молнией. Или, скажем, шаром огня (как из сказок ихних). Или ещё чем…»

Козлы молчали, продолжая ожидать видения, волшебного знака, «чудесной силы» своего духовного наставника. Великого. Родного. Небесами ниспосланного. Блеющим закрывали пасть. Молчащим указывали в землю. «Молись!» «Молись, и будет!» Но ничего, увы, не происходило. Так и не произойдёт. Старейшина потом над козлами своими смеяться будет, и за смех этот они всё ему простят.

Старейшина: Ты хромаешь. Мне идти помедленней?

Заяц: Ха! Мне кажется я пока ещё за вами поспеваю!

Старейшина: Ба-ха-ха! А знаешь почему ты хромаешь? А бэ?

Заяц: Почему?

Старейшина: Потому, что у тебя уже не хватает сил душевных на весь организм! Ты напрягаешь верхнюю лапу, поэтому у тебя отнимается нижняя! Понял, бэ?

Заяц: А я и сам так думал уже! Но откуда об этом знаете вы?

Старейшина: Я болен той же болезнью, бэ. Я это сразу… увидел. Зря ты ко мне не подошёл тогда…

Заяц: Что это? Что происходит со мной? (Заяц опустил заточку – «всё равно никто уже не видит»!)

Старейшина: «Чёрная капля.»

Заяц: Чёрная капля? Что это? Пожалуйста! Я должен знать!

Старейшина: И я должен, ба-ха-ха! Но я не знаю. Это… нечто, жаждущее нас уничтожить. Нечто из огня адского. Болезнь, съедающая душу. Скоро… нас парализует. В начале это будет лапа, потом 2 лапы, потом большая часть тела. А бывает, что и половина сразу! Я, бэ, протяну побольше, но ты…

Заяц: Что я? Хоть, что-нибудь известно про эту чёрную каплю?

Старейшина: Да почти ничего. Поэтому её так и прозвали. Не болезнь, а проклятье, бэ! «Тебя буд-то смерть помечает своей меткой! Тягучий чёрный воск стекает с метки на голове твоей, и чёрными-чёрными каплями его ты измеряешь теперь остаток своей жизни. Смерть издевается над тобой! Она превращает тело твоё в доску игральную. С каждым днём ты можешь всё меньше. С каждым днём…» Дальше забыл, память уже не та, бэ! Это цитата. Так говорил, умерший от чёрной капли «безрогий монах». Это он обнаружил её и он же дал ей имя. С тех пор прошло немало лет, бэ, но мы…

Откуда-то из толпы как буд-то сам собой выстрелил и разорвался фейерверк. Вроде бы и жертв удалось избежать, но взрыв взбудоражил толпу. Кто-то, наорав на рядом стоявшего (и в «лице» его на всю жизнь в принципе), развернулся и пошёл домой – таких оказалась чуть ли не половина. Уже никто не был в состоянии объяснить им куда они идут, и какую великую роль тут исполняют. Какие-то группы обнимались и затягивали грустные свои песни без слов. Почти одинаковые, мало понятные иностранцам, но известные каждому горскому козлу – их пели всегда и по любому поводу. Правда, на этот раз нашлись у них и другие песни. Модные, со словами. Попытка запеть одну из таких вызвала конфликт в дальней части толпы. У кого-то началась истерика. Козёл вопил «благим матом», пока не получил «по рогам». Этого однако оказалось недостаточно. У истеричного козла набралась немалая группа поддержки. А у группы поддержки появился и новый лидер, не менее крикливый, чем «истеричка», но намного более внушительный внешне. Конечно, это ибекс. Более того, вооружённый «настоящим» оружием, ибекс. «Откуда он взялся такой?»

«Он убил братишу! Бе-ээээээ! ОН УБИЛ БРАТИШУ! БЕ-ЭЭЭЭЭ!», кричал вооружённый ибекс. «Братишу? Братишу! Братиша! Братишшш!БРАТИШААА!», блеяли и кричали теперь со всех сторон города.

Старейшина: Как жаль, бэ…

Только сейчас заяц догадался! Он вспомнил! «Братиша! Ну конечно! Братиша! Это же артист ихний! Из тех, что одну песню поют годами, и живут непонятно на что! Он же вроде их, местный! Родился тут, простой парень, каждый знал его и любил. Он им и был братишей! Это для меня он артист с одним «хитом», который и напевать-то не хочется! Помню! Теперь помню. Песня называлась «Козаньки Бэм-Бэм». Была дико популярной в мои первые монастырские годы. Был там такой, кажется, припевчик:

Козаньки Бэм-Бэм!

Козаньки Бэм-Бэм!

Еду-еду к козанькам,

Делать им Бэм-Бэм!

Бэм-тебе! Бэм-тебе! Бэм-тебе, Бэм-Бэм!

Бэм-тебе! Бэм-тебе! Бэм-тебе, Бэээээээм!!

…

А на самом деле… никому неважно было, что он пел. Он был одним из них. И умер, кстати говоря, как один из них. И я его видел! На той самой улице. Кто ж тебя к йети-то пустил, дурака, ась? Пел бы про своих козачек ещё лет 50! Эх, дурак… артист!»

Заяц со старейшиной, хотя и хромали оба, ускорили шаг. Йети полз за ними. Муфлон шёл с всё той же дистанцией, пытался остановить толпу голосом. Крикнул пару ласковых на горском, и тут же прикусил язык своей разбитой челюстью. Изо рта потекла кровь. Тогда муфлон остановился и просто поднял лапу вверх. Что ещё он мог сделать? Его фигура теперь казалась и жалкой, и трагичной, и в тоже время необычайно сильной (потому как Бог один знает на чём держится этот козёл).

Подействовало. Кричать не перестали, но, ожидая чего-то, встали и смотрят. Один вооружённый ибекс, жестоко расталкивая своих же единомышленников, приближается к муфлону быстрым и злобным шагом.

Ибекс: Он убил братишу! Он убил братишу! (одно и тоже, как пономарь, выкрикивал он уже сорвавшимся голосом.)

Муфлон: Стоять! Стоять, гражданин! (Очевидно, муфлон не знал имени этого гражданина.) Откуда взяли запрещённое оружие?!

Некто из толпы: Запрещённое, запрещённое! Почему, бэээ?! Он убил нашего братишу!!

Ибекс: Он убил братишу!

Муфлон: А ты не знаешь почему оно запрещено, бэ?! Не знаешь, бэ? Напомнить?

Некто из толпы: Да знаю я! Да…

Муфлон: Нет, не знаешь, раз спрашиваешь!