Хождение в Кадис - Яков Шехтер

причала Стамбульского порта. Стояла тёплая безоблачная осень, бирюзовая вода Босфора с нежным шёпотом ласкала борта судна. Ясное, высокое небо светилось золотистыми лучами, с окрестных холмов доносился горьковатый дымок – на огородах и в садах жгли листья.

Через два дня посыльный сообщил, что визирю было бы приятно услышать о том, как слава Аллаха покрывает собой все Средиземное море, вплоть до самой Испании.

– Восточные уловки, – усмехнулся Барбаросса. – Слова в простоте не скажут! Слава Аллаха покрывает собой… Нет чтоб прямо объявить – начинай грабить испанские суда возле их берегов.

Сказал и тут же задумался. Приказ визиря означал, что перемирию приходит конец. В общем-то его и так соблюдали достаточно формально, но, видимо, султан искал повод для развязывания войны, и пираты своими действиями должны были ее спровоцировать.

Когда «Слава Аллаха» вышла из Босфора и двинулась к Средиземному морю, Барбароссе пришла в голову мысль – уж не явилась ли его недавняя беседа в синагоге причиной столь неожиданного назначения? Покрутив ее так и этак, он пришел к однозначному выводу: за приказом визиря скрывалась воля стамбульского раввина.

Н-да, было над чем задуматься. Разглядывая проплывающие мимо берега, сторожевые башни, загородные дворцы знати, казармы аскеров великой армии султана, Барбаросса дивился – откуда у этого человека такое влияние на визиря? Кто или что дало ему силу диктовать решение власть предержащим? Раввин не обладал ни богатством, достаточным для подкупа столь влиятельной особы, ни армией, ни поддержкой в народе. Значит… да, ничего другого не оставалось… значит, он задействовал потусторонние силы. Черная книга или что другое, но без колдовства тут не обошлось!

А может, он зря уподобляется суеверным суфиям? Возможно, дело обстоит гораздо проще. Юсуф-деде как-то мимоходом бросил, а Барбаросса поймал и запомнил эту фразу: «Отношения меж султанами и визирями не сложнее расчетов между владельцами соседних лавчонок на стамбульском базаре».

Но как узнать правду? И существует ли она в нашем мире? Все так зыбко и расплывчато, что однозначно полагаться можно только на холодную сталь клинка. Меч – единственный, кто не подведет. Не зря он, Афанасий-Барбаросса, не сумел принять ни далекую от мира ученость отца Ефросина, ни витиеватую мудрость суфийских трактатов. Жить нужно просто и ясно, так, как он живет на палубе пиратского корабля.

Барбаросса с наслаждением вдохнул соленый морской воздух и поглядел по сторонам. Слева, на азиатском берегу, виднелись в лиловой дымке заснеженные горы, справа, едва различимый вдалеке, медленно проплывал изрезанный берег Мраморного моря. Острова, покрытые купами желто-багряных деревьев, пузатые купеческие корабли, рыбачьи лодки, мокрые сети – мирная счастливая жизнь. Неужели ей приходит конец? И все потому, что он должен защищать сынов завета в Испании? Опять дурные мысли?! Нет им конца! Вон их из головы, вон!

Барбаросса ошибся в своих предположениях, война не началась ни в том году, ни в следующем. «Слава Аллаха» грабила испанские и венецианские корабли, изредка нападая на деревушки европейского побережья, обращая их в прах и пепел. Особенно доставалось окрестностям Кадиса, Барбаросса искал связь с тамошними евреями, но не находил.

В Кадисской бухте квартировали десятки судов военного флота Испании. Каждый раз после дерзкого налета они выходили в море на поиски пирата, и каждый раз возвращались ни с чем. «Слава Аллаха», словно предупрежденная, успевала вовремя улизнуть. Секрет этой неуловимости был известен только двоим: самому Барбароссе и его первому помощнику.

Некий доброжелатель с помощью голубиной почты регулярно доносил пиратам о передвижениях боевых каракк испанцев. Имени смельчака, рисковавшего не только собственной жизнью, но и жизнями всей своей семьи, никто не знал. Барбаросса предполагал, будто речь идет о томящемся мщением мусульманине.

Клетку с голубями доставил на «Славу Аллаха» рыба-караб. Когда он рассказывал обступившим его пиратам о бесчинствах католических священников и разнузданности простого люда, по его лицу катились слезы.

– Это звери, а не люди, – повторял рыбак. – Безжалостные, дикие звери. Убивайте их, как только увидите! Не жалейте никого, режьте, топите, вешайте – пусть они хоть немного расплатятся за измывательства над беззащитными мусульманами.

– Кто поручил тебе привезти нам голубей? – спросил Барбаросса, отведя рыбака в свою каюту. – И что этот человек хочет от нас?

– Капудан-паша, – ответил рыбак, – клянусь здоровьем своих детей, я не знаю. Корзинку мне принес лавочник из нашей деревни, но он тоже не знает, от кого голуби. Ночью к нему пришли двое в масках и велели передать мне.

– А он не побоялся, что это шпионы инквизиции или переодетые альгвазилы?

– Они говорили по-арабски очень чисто, никакой гяур не в состоянии так выучить язык. Ну и кроме того… – он смущенно замолк.

– Кроме того, – подхватил Барбаросса, – они хорошо заплатили?

– Очень хорошо. Лавочник закопал деньги в надежном месте и прождал три недели. Если бы тут был подвох и за ним бы пришли, он бы сразу от всего отказался.

– Отказался, как же, – скривил губы Барбаросса. – Собственными руками выкопал бы и принес… Инквизиция умеет развязывать языки. У святых отцов дети отправляют родителей на костер, а матери утверждают, будто чада на их глазах продавали душу дьяволу.

– Ох, ох, – понурился рыбак. – Это верно. Но в конце концов за лавочником никто не пришел, и тогда он неделю назад передал голубей мне.

– Ты хочешь сказать, что прошел уже месяц?

– Да. Я тоже боялся. Да и ваш корабль не подходил близко к берегу.

Загорелое лицо рыбака заблестело от пота, разговор с грозным капудан-пашой давался ему нелегко.

Барбаросса отпустил рыбака восвояси, а ночью, когда бодрствовали только дневальные, привязал к ноге голубя записку с двумя словами – «Привет, Барбаросса» – и выпустил его из окна своей каюты. Написать записку помог первый помощник, ради этого пришлось посвятить его в суть дела.

Голубь вернулся на следующий день. В привязанной к ноге записке было указано, какие военные корабли готовятся к выходу из гавани.

– Ого, – удивился помощник. – Сразу четыре каракки! Не иначе, как за нами.

– Похоже на то, – согласился Барбаросса. – Пора пускаться в бега.

К Кадисскому побережью «Слава Аллаха» вернулась через две недели. Барбаросса велел поднять на мачте черно-рыжий вымпел, пожалованный ему визирем за успешные операции. Черная половина напоминала о священном камне Кааба, а рыжая – о цвете капитанской бороды.

Посланный в Кадис голубь вернулся с донесением: корабли стоят на якоре и производят мелкий ремонт, матросы гуляют по городу.

Тем же вечером запылал прибрежный городок Чипиона. Солдат и офицеров перебили в бою, пленных не брали. Алькальда, альгвазилов, падре и других священнослужителей повесили на площади. Об участи девушек и женщин Барбаросса предпочитал не думать. Сам он