Роман с Постскриптумом - Нина Васильевна Пушкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С ранних лет он вел трудовую жизнь и освоил много профессий еще тогда, в свою бытность в Грузии. Мальчишеское любопытство приводило его к разным мастерам, в разные артели. А Грузия даровита и на металлическую чеканку, и на мозаику, и на глину, и на смальту. И когда в нем все это накопилось, то потребовало своего выхода — его талант столь же щедр, как и грузинская природа.
Он свято верит, что талант можно взрастить. И у него даже есть школа детского рисунка. В академии художеств он дает мастер-классы для детишек. Причем делает это, в отличие от большинства молодых своих коллег, бесплатно. Он верит, что в детях можно взрастить талант даже через простое наблюдение. Он считает, что если дети наблюдают работу художника и берут мольберт и кисти, то это может помочь раскрыть в ребенке талант. Единственный вопрос, который он задает детям: «Ну, что мы сегодня будем рисовать?»
Его палитра — это всегда несвойственное для русского пейзажа сочетание красок. Он взаимодействует с ними на интимном уровне. Искусство для него — чувственная стихия, и любые сомнения рассеиваются, когда ты лично являешься соучастником того, как он творит. Его рука все время что-то рисует. Постоянно.
Говорят, что так поступают многие художники. Рассказывают, что Сальвадор Дали рисовал даже на салфетках в кафе и расплачивался ими, так как его русская жена Елена Дмитриевна Дьяконова — Гала — не всегда давала ему деньги, полагая, что он с ними не умеет обращаться.
Церетели щедро впитал культуру и краски земли, на которой он вырос. Видимо, в маленькой Грузии не хватало масштаба для его дарования. А Россия — широкая, и сюда Церетели несет и цвет, и масштабность, и яркость, и фантазию. Сюда, в Россию, в Москву, которую он воспринимает тоже как свою землю, в которую он врос.
Я люблю его полотна с огромными букетами цветов. Они висят у нас в доме, и даже когда на улице слякоть и обезжизненный предзимний пейзаж, у меня, благодаря его цветам, всегда середина лета.
У Зураба Константиновича — настоящая память художника. Он держит в своей голове всякий пустяк, всякую мелочь. Однажды во время какого-то разговора я сказала, что строю дом и за время строительства успела возненавидеть бездарных строителей, что не пускаю в дом дизайнеров и архитекторов, потому что весь их талант заключен только в одной вещи: провести тебя по всем магазинам и слупить на тебе свой процент.
Я уже и забыла об этом разговоре, но как-то Зураб Константинович мне сказал:
— У тебя скоро день рождения — в цветах купаться будешь.
Я подумала, что он говорит о букетах, которые будут нести гости. И каково же было мое удивление, когда помощник Зураба Константиновича, позвонив на следующий день, задал мне, как мне тогда показалось, нелепый вопрос:
— Нина, а у вас ванна в доме будет стандартного размера?
— Сандро, почему вы спрашиваете?
Не помню, как он увильнул от ответа, но я действительно получила в подарок огромный букет цветов — панно, выложенное в моей ванной. Зураб Константинович сам нарисовал его и перевел на кафельную плитку. Получается, что сколько будет стоять дом, столько я действительно буду купаться в церетелиевских цветах, как и было обещано. «Нигде в мире больше такого панно нет, — шутил он потом. — Я никому ванные не оформлял!»
Но не только грузинская земля родит такие щедрые таланты. Еще в социалистическое время с родины Ульянова-Ленина — из бывшего Симбирска — в столицу приехал молодой Никас Сафронов.
Тридцать лет назад ко мне, только что вернувшейся из Праги, он подошел прямо на улице. Мы тогда на улицах не знакомились — это считалось дурным тоном. Кажется, он спросил, знаю ли я какой-то из арбатских переулков. Конечно, я их все знала наперечет. Это была моя земля, хоженая-перехоженая со времен студенчества. Я показала ему самый короткий путь, но он не уходил. Он сказал, что он художник и что у него в квартире скоро соберутся очень известные люди на его день рождения.
День его рождения оказался совсем рядом с моим днем рождения, но тогда я не верила ни одному его слову. Мне казалось, что всех художников того времени я знаю в лицо. На улице Трифоновской, 45б, находилось общежитие, где размещали студентов ГИТИСа, Щукинского, Щепкинского и Суриковского училищ. А потому там буйными компаниями постоянно собирались художники. Они нередко просили нас, студенток театрального, позировать им. Были они немытые, нечесаные, часто с длинными волосами, в грубых свитерах или ковбойках, о которые можно было вытереть и руки, и кисти. Красавцев среди них не было. Все красавцы направлялись по другим адресам — в театральные училища и во ВГИК.
Принц Монако Альбер. Главный плейбой Европы женился только в 53 года
Я никогда особо не ценила мужскую красоту. Для меня в красивом мужском лице всегда была какая-то скрытая ущербность. И зачастую она часто обнаруживалась наяву. Осознание мужчиной своей красоты, как правило, вытесняло другие по-настоящему мужские качества: мужественность, самоотверженность, верность. А как быть верным со смазливой мордашкой?
Поэтому утонченная красота Никаса для меня сразу же вошла в противоречие с профессией, которую он назвал. «Ну какой он художник? — подумалось мне. — Я же их всех знаю. Они другие. А этот, наверное, просто решил познакомиться и придумал себе, как ему кажется, «красивую» профессию».
Но Никас уже протягивал мне листочек с написанным телефоном и именем — Никас.
— Вы что, из Прибалтики?
Но он не
